…посетили могильный камень фламандца Вильгельма Бинкельса. Чем заслужил такую честь этот фламандец? Тем, что изобрел новый и прекрасный способ засолки сельди. Весь мир ест сельдей, но способ засолки…
— Ер-ррунда! — Горбоносый снова поднял тяжелую голову. На смуглом худом лице тревожными бляшками белели глаза. — Тр-реска! Венгер-рская кор-ро-лева! Посетили могильный камень! В Гудзоновом заливе нас сжало так, — он взял в руки глиняную кружку и сжал ее в грязных ладонях. Кружка треснула.
— Две монеты, — сказал в пространство хозяин, не повернув головы.
— Радуйся, что я жив, грабитель, — отмахнулся матрос, — Я говорю: вначале сжало, потом отпустило. А когда опять сжало и опять отпустило, то было половина трюма воды. Кто выкидывал сундучки на крошечный лед, кто поносил всех святых, кто ждал, что будет из этого светопреставления. А потом сжало снова. Сжало и понесло, и тут уж все принялись молиться… А Рыжий закричал с бака, что видел Ее.
— Кого? — спросил рыботорговец.
— Розовую чайку, — помедлив, ответил матрос.
Обветренный малый покивал головой.
— Когда он крикнул, что видел розовую чайку, все бросили молиться и начали откачивать воду. Мы качали, а нас тащило вместе со льдом на Северный полюс.
— Их подобрал китобоец где-то возле Аляски, — тихо пояснил рыботорговцу обветренный. — Видеть розовую чайку — значит спастись.
— Про эту птичку я слышал раз двадцать, — сказал из-за стойки хозяин. — Половина тех, кто терпел крушение во льдах и выжил, говорят, что в самый страшный момент появлялась она. И люди спасались.
— Молчи, убийца, — сказал пьяный матрос. — Ты ее видел, а, Себастьян?
— Ее видел Рыжий. Но Рыжий погиб.
— Вот-вот, — насмешливо подхватил хозяин. — Все ее видели перед тем, как спастись, и никто из уцелевших не видел. Всегда ее видел кто-то другой.
— Рыжий кричал, что видел. И мы… мы-то спаслись? Против этого спорить не будешь? — Себастьян хотел что-то добавить и осекся.
Дверь кабачка «Пьющий кит» распахнулась с треском. Ветер влетел в тишину и прошелся между столов, как полисмен, посетивший в глубокий ночной час злачное место.
Держась под руки, в дверь медленно ввалились четыре фигуры. Драная одежда, черные, обмороженные, истощенные лица, и на лицах этих горели шальные от пьянки и возбуждения глаза.
— Ром! — хрипло сказал один, и остальные прикрыли на миг лешачьи глаза в знак подтверждения.
Все четверо плюхнулись за один стол и сдвинули табуретки, точно опасаясь расстаться хотя бы на миг.
— Ребята! — радостно сказал Себастьян, — А вот и наши. Пьяны, как на берегу.
…Капитан Росс шел по узкой улочке припортового Лондона. Сырость, темнота и туман смешивались здесь, как в канале, и стенками канала были мокрые темные стены кирпичных домов с темными глазницами окон, а дном — разбитый булыжник. Тусклые головы фонарей были размещены здесь редко и неравномерно. В столь поздний час по таким районам бродили только подозрительные личности и потерявшие цель гуляки.
Но капитан Росс был трезв. Он плотно закутался в плащ, оттянутый сзади короткой морской шпагой. Шаги гулко стучали по мокрому камню.
В тусклом фонарном свете было видно, что он далеко не молод, а может, его старили морщины у носа и уголков рта, а может быть, все дело заключалось как раз в освещении.
По залитой туманом и ночью улице шел хмурый, тяжеловесно собранный капитан Королевского флота, один из представителей славной морской фамилии Россов. Все это время в ушах у него звучал сухой и официальный голос со старческими придыханиями и неожиданными раскатами привыкшего повелевать человека.
«…По отбытии от берегов Англии Вам надлежит взять курс на Гудзонов залив, выбрав для этого кратчайший при сложившейся морской обстановке путь…»
Какая-то неясная фигура прислонилась к стене дома. Фигура проводила капитана Росса по-волчьи блестевшими глазами.
«…Оставив к весту Баффинову землю, искать к весту же выхода в море Бофорта… Острова к норд-весту от Девисова пролива изучены слабо, и Вам, капитан Росс, надлежит надеяться на собственную осмотрительность… При удачном стечении обстоятельств и выходе к Берингову проливу как можно дальше пройдите вдоль берегов Сибири, помня о том, что эти земли крайне интересны короне. Любые Ваши усилия в этом направлении будут оправданы…»
«…Туземцы… животные на берегах… — раздумчиво продолжал голос. — Буде таковые есть, капитан, в тех краях…»
— Буде таковые есть, — пробурчал Росс.
— Остр-ровам не дают наше имя! — Двое пьяных выплыли на перекресток, поддерживая друг друга.
— Не шатайся, Черпак, — бормотал один из матросов. — Ты видишь, сэр стоит прямо.
— Да он же трезвый… сволочь, — с детским изумлением сказал Черпак, уставившись на капитана Росса. — Трезв, как фонарный столб. Клянусь бабушкой моего боцмана — это капитан Росс. Скоро он будет прямой, как сосулька. Вся команда будет пряметь, как сосулька там, за Гудзоном… — Голоса матросов исчезли в тумане, как в вате.
Волна Темзы слабо била о деревянную пристань. Мерно качались черные ослизлые лодки. Капитан Росс сбежал по отлакированным сыростью ступенькам. На шесте у одной лодки горела оплывавшая свеча в закопченном фонаре. Лодочник дремал, укутавшись в шаль. Росс постучал сапогом о борт лодки.
— Эй, Харон!
— Да, сэр! Слушаю, сэр! — ошалело сказал лодочник, скидывая шаль и машинально хватаясь за весла. Он оглянулся, узнав капитана и улыбнулся беззубой улыбкой. — Доброе утро, сэр. Хорошо погуляли? На судно?
У нас нет ни имен, ни званий,
Мы быдло, палубный скот,
Только тот, кто моряк по призванью,
Не бросает английский флот.
Островам не дают наше имя. У нас клички.
И нет гербов. Эй, на ванты!
Смерть морским молитвам не внемлет,
Рвется жизнь, как манильский трос.
Но всегда Неизвестную Землю
Первым видит с мачты — матрос!
Матросская песня XVIII века
В больнице
Сашка Ивакин лежал на операционном столе, закутанный в стерильное белое облако.
Группа врачей в углу операционной вполголоса переговаривалась, готовясь к операции.
— Перелом ноги, два ребра…
— Рентген показал трещину в черепе…
— Рвота отмечена?
— Да. Первые полчаса после травмы.
— Типичное сотрясение мозга.
Сашка лежал с открытыми глазами. Ему поднесли наркозную маску.
…В вестибюле больницы сидели товарищи Сашки по Команде — крепкие загорелые ребята в одинаковых спортивных пиджаках яркого цвета, одинаковых брюках и замшевых туфлях. На коленях у всех лежали одинаковые бельгийские плащики, и было приятно смотреть на этих ребят со свежими от загара лицами, на которых спорт все-таки наложил отпечаток преждевременной зрелости и возмужания.
Тренер сидел, положив руки на колени, и смотрел в пол.
Тихо открылась дверь. Вошел еще один — как был в блестящем эластике с белыми полосами
