рисовального кружка, отвернулась от нее и спустилась обратно. Вышла на улицу, преодолела газон, накрытый душностью. Вошла в сад. Потом Саша нашла черешневое дерево, которое они объели вместе с Женей, сняла туфли и забралась еще выше, чем забиралась с Жениной кепкой. Потом ела черешню и пуляла косточки в листья. Потом слезла, надела туфли, забрала Женю из студии и как-то дожила свой день.
Что же я должна придумать для Тани, Даши, Астронома, Игоря и Жени. Что же я могу придумать для Тани, Даши, Астронома, Игоря и Жени. Что же мне придумать для Тани, Даши… В Сашиной голове перемалывалось, лепилось, крутилось, жарилось. Сварить кофе, накрыть на стол, чтобы они с Женей позавтракали. Молоко для Жени подогреть, но не сильно. Что же придумать, что же придумать. Молоко кончилось. Позвонила Джумберу, но он не взял трубку. Стол опять шатался, хотя под его ножкой уже были не салфетки, а газета. Чем бы хотели заниматься Таня, Даша, Астроном, Игорь и Женя. Чем бы они могли заниматься. Что они все умеют. Что умеет Саша. Снова позвонила Джумберу и снова осталась одна с телефонными гудками в голове. Надо принять душ. Отключили горячую воду. Саша влезла в нижний, самый большой кухонный ящик, загремело кухонным металлом, выкатилась огромная кастрюля, посудная королева, с вмятиной и нагоревшими пятнами. Саша наполнила ее водой, включила газ, уменьшила почти до негорения. Пока греется вода, можно сходить за молоком. Женя, одевайся! Он не одевается и смотрит в окно. Одевайся, говорю! Бетонный.
Вышла на веранду, чтобы подышать, продышаться, посмотреть на Остапку, вспомнить, что существует вечность. Взяла кофе, села в кресло. Блять. Завоняло душно-хлебным, какашечно-топленым. Сраный завод, винно-водочный завод. Неужели такой сильный ветер, что долетает даже сюда? Женя, черт возьми, одевайся! Саша поставила на стол кружку, все качнулось, поползла лужа, капли пошлепали на верандовый пол. Да что ж такое-то. Спустилась с крыльца, обошла дом, затарабанила в стекло, через которое просвечивал Женя. Женя отвернулся от окна, Саша увидела его кудри, кудряшки-червяшки, опарыши на черепе. Мне надо в магазин, Женя, и если ты не оденешься сейчас же, я уйду одна! Зашла в Женину комнату, увидела его, сидящего снова лицом к окну. Ну и все, аривидерчи.
Пошла в магазин, вонючее сельпо, которое у трассы, шла и дырявила собой землю, влажную землю, землю-грязь, после дождя мягкую, потом шла и пинала камни, разбрасывала их по сторонам, расстреливала щебнем траву, подняла камень и бросила в безглазое санаторное окно, попала, услышала, как заброшенный дом сожрал камень, проглотил, громко, как будто был голоден. Сорвала лист с куста. Еще один лист. И еще, с другого куста. Смяла, порвала, разбросала листьевую кожу. Лесополоса, вся грязная, забутыленная, какие же уроды, наверное наркоманы, придушила бы каждого. Наконец магазин, толстуха без лица у прилавка, с нее стекает топленый жир. Мне бутылку молока и шпроты в масле. Не сказала спасибо, не сказала до свидания, ушла. Обратно, в гору, идти сложнее. Выронились шпроты и покатились вниз. Поймала ногой, вторая нога поехала по щебню, чуть не упала. Подняла шпроты и швырнула их в другой беззубо-безглазый санаторий. Попала в стекло. Треск и звон, из кустов вылетели две птицы, орут. Саша засмеялась, стало чуть легче. Пошла медленнее, после асфальта снова грязь, снова начала дырявить землю. Оказалась в своем дворе.
Саша обошла дом и ступила на верандовую лесенку, но почувствовала, будто что-то изменилось. Огляделась и увидела: под окном ее комнаты разлеглись тканевые змеи. Саша подошла ближе и рассмотрела в них свои платья, скрученные и вышвырнутые, рядом лежали еж-расческа и еще раковина пудреницы, растерявшая вокруг себя куски бежевых внутренностей. Саша зашла в дом.
Ты на хрена это сделал, орала Саша.
Быстро собери, кричала Саша.
Ах, не хочешь?
Саша подошла к Жениному окну в Жениной комнате, раскрыла его, задев Женино плечо, скорее всего, будет теперь синяк, взяла со стола альбом для рисования и вышвырнула на улицу.
Собери, я сказала!
Женя встал, но пошел не из комнаты, не на улицу, а прямо к своей кровати. Женя лег и закрыл глаза. Руки вдоль тела. На ногах тапки.
Обувь сними!
Саша сдернула тапки с Жениных ступней и поочередно бросила в окно. Женя не открыл глаза, не шевельнулся, а просто вздохнул, глубоко и шумно, будто он очень устал, раскапывая Сашину ярость, раздражая Сашу, которая так старается, которая делает все, чтобы Жене стало лучше, которая, блять, пошла за молоком для него через всю деревню, устал, напоминая ей о том, что она и так знает, лучше всех знает, о чем и так думает, из-за чего не может закрыть глаза, когда ложится в свою постель.
Свинья.
Саша не просто чувствовала свое обычное черное, едкое, всасывающее и разрушающее. Она сама была этим едким и черным, ей казалось, что если она дотронется до чего-нибудь живого, то оно заболеет и умрет, захлебываясь гноем. Саша вспомнила про воду в кастрюле, она уже давно кипела, в кухне стало липко и душно, кипяток разбрызгивался, и, когда Саша протянула свою зараженную-черную-страшную руку, чтобы выключить газ, кипяточная капля прыгнула ей на ладонь и прожгла красное пятнышко. Саша видела, как дает пощечину Жене, как валит на асфальт Антона и расплющивает рекордером его нос, как заталкивает шпротную банку в рот безликой продавщицы, и ее зубы крошатся, трещат и выпрыгивают, будто попкорн в кинотеатре.
Подышать. Продышаться. Посмотреть на гору.
Саша вышла на улицу. Увидела Остапку и представила, что ложится на нее сверху, накрывает собой. Фу. Навозно-нагретая, мучная, гнилостная вонь. Саша взялась правой рукой за левое плечо и сунула нос в локтевой треугольник. Посмотрела чуть ниже Остапки, на холмы, потом еще ниже, на поляну перед домом. Решила уйти в дом, спрятаться и ждать вечера.
И тут снова увидела лисицу. Рыжую, пушистую, картиночную лисицу. Это была она. Лисица врезалась в Сашину злость, отодвинула ее мягкой лапой. Саша забежала в дом, открыла холодильник, взяла миску и выскочила с ней на веранду. Бросила самый большой кусок курицы, кажется бедро. Лисица сначала отпрыгнула, потом, приседая, подошла к курице, понюхала, шевельнула носом, продырявила курицу клычками и убежала с ней.
Саша перестала быть едкой, вся чернота всосалась обратно, внутрь, и тогда она стала обычной Сашей с тем обычным, что всегда болталось-вертелось в ней. Саша вернулась в дом, закрыла входную дверь, закрыла окна, все, кроме Жениного, закрыла дверь в комнату Жени и стала надеяться, что вонь, набившаяся в дом, как-нибудь осядет. Поставила чайник на
