кипяток первого прохода и смелый выкрик прощальной победы.
– А скафандр, – с прашиваю, – как там, в скафандре?
– Жарко, – не сдается Катя, – но безопасно.
Гриша носится по кухне, изображая пущенную в космическую вечность ракету, и просит взять с собой. В следующий раз.
– Мам, а когда ты полетишь в космос?
– Не знаю, – говорит она и косится на меня, – надеюсь, что никогда.
– Ну, мама. Давай полетим в космос. Возьми, пожалуйста, с собой. Не хочу без тебя.
Она обещает, что обязательно возьмет, но для начала нужно позавтракать. Кушай блинчики, Гриша, запивай и прожевывай. Нам предстоит долгая счастливая жизнь.
Потом я ухожу в комнату и валюсь на кровать. Пружинистая подушка резонирует в висок, а пьяный самолет ворожит пред глазами облачной пылью.
Гриша громким поставленным голосом читает стихи, а Катя хлопает и просит повторить. Мне кажется, она притащила даже табуретку и заставила читать, как читают настоящие поэты в кино, поднявшись на трибуну, закинув руку за голову, с напыщенным достоинством.
Тра-та-та и пам-па-рам,
Три-та-та, парам-пам…
Сквозь пьяную судорогу приходят мне чужие строчки, вроде:
Все кричат, и хоть бы хны —
До чего ж упрямы.
Говорят, ну как же так,
Где же ваша мама?
Да вот она, посмотрите. Наша мама рядом, никуда она не улетела. Наша мама самая лучшая, наша мама – герой. И теперь обязательно мы станем счастливы.
Я ребенку расскажу:
Маму знает каждый,
Мама наша космонавт,
Прилетит однажды.
Прилетела, прилетела, прилетела.
Завтра у нас детский утренник в саду по случаю Дня матери, и Гриша готовится к выступлению. Слышу щелчки гладильной доски и тиканье утюга – нужно погладить рубашку, постирать брюки. «Гриша, у тебя есть бабочка? Нужно срочно отыскать бабочку, ты должен быть самым красивым», – суетится Катя.
Она вбегает в комнату и спрашивает, есть ли у него чертова бабочка или на крайний случай галстук. Я прошу посмотреть в антресоли.
– Тебе плохо? – спрашивает Катя.
– Мне хорошо. Занимайтесь, пожалуйста.
– Ага, конечно, – и убегает к сыну.
Она пока не вправе спрашивать, где я был, с кем проводил время.
Я засыпаю и сквозь сон слышу отклики генеральной репетиции. Настало время песен и танцев, сейчас доберутся до инсценировки полета в космос. Засыпаю.
Снится отец. Гуляет по нашему огороду, где я ребенком ловил водомерок в контейнере и воровал соседские огурцы. Отцу тридцать лет – он жмет руку, как добрый товарищ, и просит закурить. Бью во сне по карманам, пачка осталась в куртке, и мне бы встать, пройтись, вытащить сигареты, но отец машет – ладно, не суетись, мы что-нибудь придумаем.
Так и живем, что вечно придумываем.
Сидим на каком-то поваленном дереве и наблюдаем, как опускается солнце. В голубой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, он мусолит стебель травинки и просит посидеть хоть немного.
Да сколько захочешь, отец.
Слышу голос матери, а мать не вижу. «Хватит вам, наигрались, домой…» Обернусь – никого. А потом опять материнский зов. Отец говорит, чтобы я шел: мать надо слушаться. Не пойду, говорю. Только с тобой хочу, так я соскучился, папа.
Прерывисто квакают лягушки. Неожиданный всплеск воды, затишье.
«Ну, как ты?»
«Хорошо».
«В школе как? – спрашивает отец, а я не пойму, при чем тут школа. – Исправил математику?»
«Исправил», – вру не краснея.
«Ну-ка посмотри. Опять обманываешь?»
Я смотрю ему в глаза и сам не знаю наверняка, исправил ли. Сколько лет прошло, папа, какая математика. Что ты говоришь? У меня тут другие уравнения и новые задачи.
«Врешь», – замечает отец.
«Да кому нужна эта математика? Думаешь, я дважды два не посчитаю? Посчитаю. Если бы все проблемы как эти дважды два были…»
«А ты привыкай, – говорит отец. – Нужно бороться».
«Уже темнеет, пора домой, – надрывается голос, – ребята, скорее».
«Пойдешь?» – спрашиваю отца.
«Нет, а ты иди. И выучи уроки, не огорчай меня, ладно?»
Я обещаю разобраться с математикой. Рубашка отца развевается на ветру, голубым пятном оседая в сумрачном скопище вечерних облаков. А потом рубашка исчезает, и отец вслед за ней расплывается в мутной близорукости огородной тиши.
Просыпаюсь. Гриша скачет по квартире, гоняя мяч. Остается запульнуть им в окошко, чтобы окончательно подытожить выстраданное разлукой счастье.
– Мама, смотри, – он чикает мячиком, выбивая на коленке десятку, – умеешь так? А так? А вот так?
Катя признается, что не умеет.
– Ты станешь отличным космонавтом, сыночек.
Наклонив пятилитровку, смягчаю горло, потому что очень хочется жить. Обмочил воротник, аккуратно сползла к штанине вода, тронула прохладой.
– Гриша, подойди.
Он не слышит, а может, придуривается, потому что занят игрой с матерью.
– Гриша!
Хоть оборись – не докричишься.
– Гриша!
– Ну чего? – недовольно спрашивает, забегая в кухню.
– Пойдешь со мной гулять?
– Нет, папа, мне сейчас некогда.
– Чем же ты занят?
Не ответит и скроется в коридорной нише, прячась от мамы, которой выпало водить. «Где же Гриша, – ищет она, – где же мой хороший?»
Сегодня воскресенье. Я стою на балконе и нежно расправляюсь с утренней сигаретой. Пепел осторожно падает на мои клетчатые шорты. Я недовольно отряхиваюсь, убиваю дохнущий огонек сигареты о край стакана и выкидываю бычок.
Сегодня прекрасный вечер. Самое время прогуляться до магазина за молоком и хлебом. Но мне так хорошо, что выходить никуда не хочется.
Громадное небо, бескрайнее, как моя память, укрывается ночью. Редкие облака виднеются на западе. Неторопливо тянутся и расплываются в свежих тонах.
Еще бы курнуть, но сигареты кончились.
– Когда мы встречались, хорошее было время, ты помнишь? – говорит Катя.
– Конечно, помню.
– Все так быстро пролетело… Мы даже не думали, что все так быстро пролетит. Помнишь, как ночевали у озера. Говорил, что умеешь ловить рыбу, а ничего не поймал. Ладно, просто не было прикормки. Это не важно. Я все равно тебя любила, хорошо, что ты есть.
– Хорошо, – соглашаюсь и не верю, что все-таки дождался.
Катя гладит меня по голове.
– Раньше ты считала, что счастье может быть вечно, и любовь, и мы с тобой…
– Я и сейчас так думаю, потому что люблю тебя.
– Любишь?
– Да. Я всегда любила. Знаешь, так бывает. Живет человек, а потом что-то происходит в его жизни, что заставляет его измениться. Взять в одночасье и стать другим. Ты понимаешь?
– Немного…
– Мне очень хочется, чтобы ты все понял. Помни, пожалуйста, мы всегда будем вместе.
– Ничего вечного не бывает.
– Нет, бывает. Теперь все будет иначе. Я мечтаю, как мы втроем поедем на море.
