class="p1">Маленькую девочку, которую будут звать Грейс Наташа. Ей исполнилось примерно от двух от четырех недель. Я сказала себе, что это гнусность – оставлять такую кроху без присмотра. Ей будет куда лучше со мной, я смогу обеспечить ей более благополучную жизнь. Теперь никто меня не найдет, убеждала я себя, пока на заднем сиденье автомобиля готовила дочери на спиртовке первую детскую смесь.
Как ни удивительно, Мерседес, но меня действительно никто так и не нашел.
Знаешь ли, я все очень тщательно продумала.
Я снова пристегнула накладной живот и, оставив ребенка в машине, сняла номер в каком-то захудалом гостевом доме. Посреди ночи я притворилась, что начались схватки, и настояла на том, что до больницы доберусь одна. В действительности поехала в приют.
Там я сказала, что родила сама и хотела бы немного отлежаться у них, пока не оправлюсь.
Одна из сотрудниц заметила, что я никак не могла родить этого ребенка за те пару дней, что прошли с моего последнего приезда. Младенцу было две недели, а не три дня. Другая предложила вызвать врача. Но с этими людьми я прожила семнадцать лет. Я знала, как вести себя с ними. И не забывай, они меня любили. За все годы в приюте я никогда не доставляла неприятностей. А потом всегда помнила про сестер и сотрудниц и навещала их. Даже делала взносы в строительный фонд приюта. Никто не собирался устраивать допрос бедной маленькой сиротке Хелен, чья родная мать лежала при смерти.
Эти женщины все поняли, ну конечно поняли. Они круглые сутки находились рядом с детьми. Ты можешь сказать, что им стоило сообщить властям. Но они, по-видимому, решили, что я купила этого ребенка. И они поняли, что я скрываю все от своего важного мужа и свекрови. Поэтому и сделали вид, что поверили моему рассказу.
Я сожгла накладной живот, парик и дешевый плащ в их мусоросжигателе, когда меня никто не видел. Сестры позвонили Джеймсу и сказали, что у него родилась дочь, а он позвонил Наташе и сказал, что у нее родилась внучка. Они даже зарегистрировали ребенка. Джеймс плакал в трубку. Он говорил, что теперь любит меня еще больше прежнего и будет заботиться о нас обеих всю оставшуюся жизнь. А Грейс знай себе спала, довольная собой и окружающими; за все свои двадцать три года она ни разу никому не доставила хлопот.
Она так похожа на меня, не внешне, конечно, а поведением. Ты и сама это видела. Она моя дочь во всех смыслах слова.
Сильная девушка со стальным характером. Прямо как ее мама.
Прямо как я.
Нет, Мерседес, я не справлялась о той семье, которая потеряла ее в Ирландии. Понимаешь, у них там свои газеты и каналы, так что мне не пришлось об этом узнать.
У ирландцев все равно детей так много… В общем, о тех людях я совсем не думаю.
Нет, конечно, я никогда и ни за что не расскажу Грейс правду.
Теперь у нее появился парень, Дэвид, ну для тебя, разумеется, это не новость. Джеймс от юноши не в восторге. Он ничего не говорит, но я-то знаю. Мне Дэвид тоже не очень нравится, но это выбор Грейс, и я молчу. Только улыбаюсь.
Так случилось, что Дэвид оказался ирландцем. Невероятно, не правда ли? А Грейс в этой стране ни разу не была. С тех пор. По крайней мере, пока. Но вчера я по-настоящему испугалась, когда Дэвид ни с того ни с сего вдруг начал рассказывать о целой драме, которая развернулась в Ирландии вокруг строительства автодороги в обход Россмора. По-видимому, это решение вызвало массовые протесты.
– Россмора? – спросила я, холодея от ужаса.
– А, захудалый городок в самой глуши. Такие места лучше объезжать. Там нет ничего стоящего, – отмахнулся он.
Я вгляделась в его лицо. Вдруг он знает? Что, если он сам родом из Россмора? В голове мелькнуло ужасное подозрение: может, это его сестра когда-то пропала из коляски? Могут ли они с Грейс оказаться братом и сестрой?
Мне стало дурно. Помнишь? Ты же, как всегда, была рядом.
Я боялась, что потеряю сознание. Но в голове, наоборот, медленно прояснялось. Я спросила себя: почему Дэвид упомянул именно этот город? Что его с ним связывает? Может, он уже много лет меня выслеживает? Требовалось докопаться до правды.
– А ты сам там когда-нибудь бывал, Дэвид? – поинтересовалась я, с затаенным страхом ожидая его ответа.
Но нет, он сказал, что вроде бы проезжал через город, следуя на запад Ирландии, но останавливаться не стал. Они с Грейс говорили о Россморе, потому что там все-таки может оказаться кое-что интересное. А может, и нет. Дэвид замолчал. Похоже, всего лишь пытался поддержать разговор.
Грейс смотрела на своего парня с обожанием.
– Я объясню тебе, мама, о чем мы говорили. Дэвид рассказал, что там есть одно святое место, волшебный источник или что-то вроде того. Ты знаешь, люди там выздоравливают… – Она посмотрела на меня с надеждой.
– Нет, Грейс, и спасибо тебе, Дэвид, но со мной все хорошо. Правда, хорошо. Знаете, такие места никаких чудес не творят.
– А говорят, как посмотреть. Знаешь, мам, люди, которые там побывали, становятся сильнее, увереннее, лучше себя чувствуют. В общем, каждый берет что может.
– Я и взяла что могла… – Я осеклась, заметив, как они на меня смотрят. – Я взяла, что могла, от жизни, и это придало мне много сил. Я чувствую себя совершенно нормально, – твердо закончила я.
И Грейс поднесла мою истончившуюся руку к губам и поцеловала ее.
Через два года, когда дочери исполнится двадцать пять, бабушка перепишет на нее свои средства. В ее распоряжении окажется все состояние Харрисов. Что бы у нее было, оставь я ее в той коляске с привязанной к ручке собачкой? Конечно, я уже не увижу, как Грейс все унаследует, но это и не важно. Я обеспечила ей прекрасный задел на будущее. Я все для нее сделала: все, что может сделать мать. И для нее, и для ее отца, и для ее бабушки.
Я не чувствую за собой никакой вины. Я ни разу в жизни не обманула Джеймса, за одним-единственным исключением, и то сделала это из любви. У нас был чудесный брак. И я сердцем чувствую, что он меня не обманывал никогда. Ни разу. А я, как уже сказала, не чувствую за собой никакой вины.
Ну перестань, Мерседес, не плачь. Ты должна придавать больным сил, а не наоборот. Нам и так непросто приходится,
