Иван Шмелев - Том 7. Это было

– Прямо с концерта обещали.

Половина восьмого. В комнатах тесновато, жмутся. Пришли из Шавиля и с окраин. Подъехали из Версаля, из Парижа. А вот, где будет всенощная.

Комната в три окна. У задней стены помостик. Вверху, под русскими лентами, – «Господи, спаси Россию», – золотые слова по голубому полю. Давняя, темная икона Николая Чудотворца, – за триста лет. Теплится зеленоватая лампада, ночная, грустная. Вот она, русская походная молельня, храм бедных, – во французском доме, при дороге.

За черными, словно сажей замазанными окнами, сверкают в грохоте поезда – Париж-Версаль. Вздрагивает огонек в лампаде, единственный здесь живой. Темный Никола меркнет, яснеет, меркнет.

Мальчики строятся рядами. А – квартет?

Здесь. Прямо из Шатлэ, с концерта.

Вдумчивый басок слышится. Широкая, плотная фигура: Н. Н. Кедров, сам головщик, глава. С ним – его: К. Н. Кедров, И. К. Денисов, Т. Ф. Казаков. Четверо, все: квартет. С дороги, из темноты, с дождя. Все – как надо, с парадного квартета, из Парижа: белоснежные воротнички и груди, черный парадный блеск. Лица… Ну, наши лица.

Смотрит на них Никола. Золотится из-под русской ленты –

Плечо к плечу. Четверо. Квартет. Встали. Листуют ноты. Смотрю на них. Приехали, славные наши, молодцы. Из многотысячного зала, с блеска, – в бедную эту комнату, к образу Николы, к России. Прямо – Париж, Шавиль, всенощная. Чудесно. Я знаю, что они любят тихое, святое, наше. Знаю, что ими восхищается Европа. Чудо песен несут они, поют Россию.

Господи, спаси Россию!

Только что блистающий Париж их слушал. И вот – Шавиль, тихая лампада, тесная комната, мальчики.

Всенощная идет.

Всенощная идет, идет. Стою в уголку, зажмурясь. Идет всенощная. Россия, в Москве, в соборе… в Новгороде… Киев… Владимир… Суздаль…

Шестопсалмие. Читает К. Н. Кедров. Как читает!..

Всенощная идет. Далекая Москва, далекое…

Открываю глаза. Какая простота, какая скудность! Грустная лампада, мальчики у черных окон. В каждом, у каждого из нас в недавнем – сколько! Дороги, одни дороги, – бездорожье. И все в дороге. Бездомные. И дети… Пока Мюльсо. А дальше?..

Тихий хорал квартета. Всенощная идет, возносит сердце.

Хвалите! Бедные русские дети, хвалите непрестанно. С вами – Господь. И бедная Россия – с вами – русские цвета на ленте. И Никола – с вами. В дороге, всегда в дороге. Ведет. И – доведет.

Всенощная идет…

И каждое слово – Свет. Не знамение ли это – дивное это Слово Иоанна, на новый день? на сей день?! Да, это, истинно, знамение, Евангелие на сей день, глава 21, от Иоанна. Это – Христос пришел.

И они узнали Его: «Господь есть!»

Сердце томится, ширится. Что со мною? Вижу тихо стоящих мальчиков, склоненные их головы, черные окошки, за ними бездорожье. Комната чужого дома, лампада светит.

«Из учеников же никто не смел спросить Его: „кто Ты?“, зная, что это Господь».

Он сошел в песнопениях и зовах. И это Его восторженно славит возглас:

И это Ему, близкому, поют тихо, ночными голосами:

Это уже не пение: это сладкий, благоговейный шепот, молитвенная беседа с Господом. Он – здесь, в этой комнате при дороге, – Храме: песнопение претворилось в Слово, в Бога Слово.

Это почувствовали они, чуткие песнопевцы наши. И пели – самому Христу, явившемуся здесь детям, при дороге, в чужом Шавиле.

И детям говорил Он, как когда-то, давно-давно говорил Он иным детям, при море Тивериадском.

Говорил обездоленным русским детям, в комнатке неведомого дома, при дороге:

И то, что почувствовали певцы, что почувствовал я и иные, здесь бывшие, это громко сказал, с Животворящим Крестом в руке, с радостию и верой, о. Георгий.

«Разве не почувствовали мы все, слыша это святое пение, этот дар, принесенный детям, что воистину сам Христос был с нами? Дети… пришел Он к вам. К кому же и прийти Ему – здесь?»…

Да. К кому же и прийти Ему – здесь?!.

Сияла лампада. Блистала лента:

И четверо – клир церковный, – новыми голосами пели:

Я был у Христовой Всенощной. Было чудо, ибо коснулся души Господь. Явился в звуках молитв чудесных, животворящих душу.

И передашь ли – чего передать нельзя? Это – в сердце: горение и трепет.

17/30 января 1927 г.

Севр

Стояли первые дни апреля, светлые, мягкие и тихие-тихие – до грусти. В эту пору, за отшумевшими бурями, наступает в Крыму весна, задумчиво-белая весна расцвета, за неспокойной, миндально-розовой: тихое голубое море и голубое небо; тихая белая земля. Давно начавшие петь дрозды разливаются теперь полной трелью, целые дни поют; поют, при луне, и ночью – в перламутрово-дымном море мерцающего цвета яблонь.

В эту весну было до жути тихо. Пела-цвела она, но люди ее не замечали. Ползли и давили слухи: красные заливают Крым! Белые отступили к Ак-Манаю!.. По переставшим пылить дорогам торопились прохожие, пугали:

– Идут!., сила несосветимая!..

– Идут!.. На конях, и так… страшенная сила их…

– Да куда же им итить-то дальше?.. До самого дошли до моря, все покорили, пора бы уж успокоиться!..

– Говорят – пойдем дальше, на кораблях! Идут ходко.

– Встретился один, во всем оружии… Говорю – я бедный человек, не обижайте. Ну, он говорит – я вас обижать не буду, а идем свет покорять, и вы радуйтесь такому происшествию! Дан приказ, и теперь сразу отыграемся!.. Покурить дал. Табак у него первый сорт, полна сумка. Говорит – теперь нам глаза открыли! Антанта хотела Россию втихомол покорить, обманом! Мы ей помогали, а у ней план – немцы нас захватили, а она уж за ними, налегке! Немцев мы выгнали, черед за ней. И такое у нас могущество… до всех доберемся! Буржуи продать хотели, а народ сам и взялся! И все с нами – из Питера с заводов, и матросы, и вятские, и сибирские… – вся Россия!..

– Во когда поднялись-то!..

– Все, говорит, народы расшевелим!

– Раз такое дело заварили, надо шевелить.

Зашел вечерком Кожух, сосед. Боится, как бы не отобрали вина три бочки, которым он начал торговать.

– Идет несметная сила, вино беспременно отберут. Весь, будто, Крым на пропой отдан, по ихнему приказу! Катом катятся по горам, завтра уж у нас будут. Говорил сейчас один человек: двадцать миллионов подняли, свет покорять! Покорить не покорят, а нас разорят. А народ соблазнялся… Говорят – даром, что ли, такое накрутили! надо уж покорять!.. Прибег вчера Николай-маляр, сам слышал, в Симферополе матрос кричал: надо покорять, а то обидно!., у Европы победа, а мы – при чем?!. Все теперь затрещит, и все золото заберем, сразу поправимся! Записываются к ним много… из нужды, понятно! И позвольте вам дать совет: не выпущайте кур! Я своих в колодец спустил, покуда прояснится, а то навалятся – заберут!..

Кожух и корову куда-то сплавил, но за вино боится.

– Бочки, куда схоронишь?! Да Бог с ним, и с вином-то, если и всамделе прогремим… все воротим! На дело бы пошло… А то, прямо, обида, до чего довертели!..

Зашел растревоженный учитель.

– Слышали, всему свету объявим вызов?! Ловко они играют! У народа, как бы он там ни пал, есть своя честь и гордость. Говорят: «Все нас продали, а мы всех потрясем и отыграемся! думают, что Россия сгибла, а мы-то и покажем… всех запалим – и больше ничего!» Какой-то пафос!..

Всю ночь на горке у Кожуха возились, скатывали бочки в балку. И сладко и грустно пели дрозды при месяце. Отсвет лежал на море, бежали-играли струйки… Не струйки ли это пели?..

Я смотрел на море, к невидному на востоке Ак-Манаю. Сердце мое летело… А в это время катились через горы.