этого допустить.
– Не думаю, что смогу что-то сделать, но постараюсь.
– Спасибо за все, Кристина. И за правду.
– Береги себя.
Даша кивнула и поднялась в вагон. Поезд тронулся. Кристина смотрела ему вслед, по ее щеке скатились слезы, то ли от прощания с сестрой, то ли от грусти, что она не сможет тоже уехать. Девушка повернулась и побрела к надземному переходу.
Ничего. Сейчас я приду домой, потом пойду в редакцию. Когда я вернусь, все узнают, что Даша уехала. Я сделаю вид, что ничего не знаю, вряд ли они меня заподозрят. А если и да, то я ничего не скажу. Или скажу другой город. Все равно они не имеют право ее забрать силой. Арина будет расстроена, но ей я тоже не проболтаюсь. Хорошо, что у меня есть редакция.
Даша села на свою нижнюю полку и прижалась лицом к стеклу. Она смотрела на пролетающие мимо высотки, которые на выезде из города сменились лесом.
Я знаю, что вопреки всему я смогу, что бы мне не говорили. Сейчас я больше всего хочу прыгнуть из поезда, побежать к родителям, молить их, чтобы они меня простили, не заменяли другим ребенком, но я этого не сделаю. Это как ломка от алкоголя, а с ней я почти справилась. Я начну новую жизнь. У меня есть шанс, и я им воспользуюсь.
Она достала мобильный, и с нового номера позвонила подруге, к которой ехала. Подруга сообщила, что все готово для приема Даши, и они немного поболтали о всяком. Потом девушка легла и принялась мечтать о другом городе и учебе на повара. Она справиться. Все будет хорошо.
Заметка Кристины
Я не знаю, что написать, потому что мне кажется, что моя семья права, и я несу бред. По крайней мере, если бы я сказала им то, что сейчас тут опишу, они бы смеялись до колик и говорили, что я дура, а они правы. Я не буду говорить о том, что детей бить нельзя, что это не правильно. Я просто замечу одну штуку. Никакие избиения не поощряются так, как семейные. Если взрослый ударит взрослого, ребенок ребенка, подросток подростка, это осудят. По большей части такое осуждают. За такое наказывают в школе, подают заявления в полицию, выписывают штраф или сажают в тюрьму. И ты не сможешь это оправдать, потому что есть истина – нельзя поднимать руку на другого, что бы там ни было. Но когда родитель бьет ребенка, оказывается, что это правильно. Да, я знаю, что за насилие над детьми родителей наказывают, есть статья, есть уголовная и административная ответственность, есть органы опеки. Только мало кто отвечает за свои действия. Потому что бить ребенка в обществе считается нормой. Он ведь плохой, он ужасный, если на него подняли руку, значит заслужил. Да и вообще, воспитывать-то надо. Многих надо воспитывать, многие люди действительно плохие. Но если взрослый ударит взрослого, то его не оправдают тем, что он так вставлял мозги. Никого не оправдают за удары. Но все почему-то считают, что дети ужасны и их можно бить. Эти родители никогда не ударят коллегу или друга, хама на улице или заносчивую продавщицу. Но они всегда отлупят ребенка. Потому что почему-то именно он заслуживает такого, он хуже всех. Это несправедливо. Я не понимаю, почему так. Почему общество считает, что бить детей нормально, а бить кого-то другого – нет. Почему если кто-то ударит прохожего, они на него накинутся, а если ребенка – скажут, мол, так и надо, достал уже родителей. Я против любого насилия. Но больше всего меня злит, когда сильный бьет слабого. Мужчина женщину, юноша кота, родитель ребенка. Они не могут дать отпор. И в этом все дело. Они все равно вас любят. На этом у меня все. Спасибо.
Киев, 2017-2018
