А вот как происходит таинственный, волшебный творческий процесс.
Глубоко проникнувшись тривиальной мыслью о том, что писатель должен быть наблюдательным, В. Петелин усердно лепит образ:
«Много личного, автобиографического вложил в этот роман Алексей Толстой. Разумеется, пришлось и туману напустить, все перемешать, перепутать, чтобы не упрекали его в портретности» (стр.60).
«Надо, думал он, только запутать читателя» (стр.57).
«Все они принимали его за своего, в любом салоне, ресторане, квартире перед ним открывались не только двери, но и души людей.
К каждому он находил ключик, с помощью которого мог открывать самые затаенные уголки человеческой души» (стр.54),
«благодаря… умению войти в любую компанию как равный и свой человек, Алексей Толстой мог свободно проникнуть в чужие тайны, ему свободно рассказывали интересные эпизоды, случаи… возвращаясь… к себе в гостиницу… лихорадочно записывал их» (стр.47).
Вот так, торопливо и воровато, «притворяясь своим», граф Толстой (у В. Петелина писатель постоянно обращается к себе самому: «граф Толстой»!) записывает чужие тайны, затем напускает туману, и,
«лежа в мягкой, уютной постели, он чаще всего приходил к выводу, что приятного гораздо больше в жизни, чем удручающего» (стр.66),
«и весь оставшийся день провалялся на мягкой надувной подушке» (стр.39),
перечитывая собственный рассказ:
«он радовался, когда писал эту сцену» (стр.40),
«да, хорошо угадано здесь его состояние… Довольно точно в психологическом отношении угадано и его состояние, когда…» (стр.41),
«да, пожалуй, он правильно закончил» (стр.42).
Сомнительно, чтобы такой творческий метод: проникнуть в чужую тайну, напустить туману и потом на мягкой подушке с удовольствием перечитывать написанное — порождал хорошую литературу. Сомнительно, чтобы мелкое крошево из частных писем, обрывков записей, материала рассказов и литературоведческих домыслов давало адекватное представление о мировоззрении, о внутреннем мире, о творческом методе писателя. Соединяя несоединяемое, склеивая несклеиваемое, В. Петелин верен своему принципу: не высказывать никаких своих взглядов на жизнь и творчество героя, давать ему высказываться самому. Однако то, что и как он заставляет его высказывать, как раз и выдает представления В. Петелина о писателе. И представления эти чрезвычайно странные.
Петелинский Толстой не полагается на свое воображение. Он, как мы видели, подслушивает чужие тайны и лихорадочно записывает. Все, что удается ему создать значительного, — автобиографично. Случайные оговорки? Литературовед неудачно выразился? Нет, это концепция. Вспомним, выше К. Чуковский говорит:
«Власть автора над своим материалом безмерна».
В. Петелин исправляет:
«Может, потому, что материал-то повести уж очень хорошо мне известен…» (стр.263).
Отказывая писателю в праве на воображение, В. Петелин отводит ему роль соглядатая. Посмотрим на одном примере, к чему это приводит.
Добравшись в 1919 году на пароходе «Кавказ» из Одессы до Константинополя, Толстой с семьей погрузился на пароход «Карковадо», направлявшийся в Марсель. Не так уж много времени заняло это путешествие. Но это было болезненное расставание с родиной; впереди — неизвестность, позади страна в огне. Толстой и Крандиевская на всю жизнь запомнили это короткое путешествие. Оно нашло отражение в творчестве и того, и другого. Оно донесено до нас воспоминаниями и стихами Крандиевской, а также рассказом «Древний путь» Толстого. Путь из Одессы в Константинополь описан также в повести «Ибикус», сюжетно сюда же примыкает рассказ «На острове Халки» и еще кое-какие мелочи. Материал обширный, для добросовестного исследователя жизни и творчества писателя — интереснейший в благодарнейший. Пересказать этот жизненный эпизод не составляет никакого труда: все написано черным по белому. Если уметь читать. Что ж, вот и пересказ.
«Пароход „Карковадо“ шел древней дорогой человечества. Геллеспонт, Эллада, ущелья Арголиды, Гиперборея…» (стр.170).
Остановимся на минутку.
Странное перечисление. Геллеспонт — это Дарданеллы, Эллада — это Греция, Арголида — это часть Греции, ущелья Арголиды — это, надо полагать, суша… как же там пройдет пароход? Гиперборея… Позвольте, пароход ведь идет к югу? А гиперборейцы — это крайний север. И на какой карте можно найти «Гиперборею»?
А ни на какой. Гиперборейцами в древности (см. Гесиода, Пиндара, Геродота) назывались легендарные или полулегендарные люди, живущие на крайнем (для греков) севере, «за северным ветром». Наряду с ними на севере жили также лысые люди, козлоногие люди и люди, спящие шесть месяцев в году. Кто хочет, может верить в их существование, как и в существование гиперборейцев. Несколько месяцев в году у гиперборейцев гостит Аполлон, покровитель искусств. Гиперборейцы — модный образ в начале века, существовало издательство «Гиперборей», ежемесячник «Гиперборей»; «пылающей Гипербореей» образно именует Толстой в рассказе «Древний путь» горящую в огне Россию, страну искусств, страну культуры. Кажется, это совершенно элементарные сведения? Странно не знать таких простых вещей исследователю предреволюционной эпохи, автору многочисленных книг о Толстом!
Следующие шесть страниц в книге В. Петелина (стр.170 и далее) принадлежат, вообще-то говоря, перу Толстого… Только они так чудовищно искажены и взяты из стольких произведений (я насчитала минимум три), что я не решусь настаивать на авторстве Алексея Николаевича… Ну, например:
Рассказ «Древний путь»:
«Прозвенели склянки. Сменялась вахта… Он закрыл глаза и с отчаянной жалостью вспомнил Париж, свое окно… голубые тени города… внизу понукание извозчика… свой стол с книгами и рукописями…»
В. Петелин:
«Прозвенели склянки. Сменялась вахта. Толстой закрыл глаза и вспомнил Москву, свое окно, выходящее в тихий арбатский переулок, утреннее пробуждение города, внизу понукание извозчика, свой стол с книгами и рукописями…» (стр.170).
Нужны ли комментарии?
Далее — несколько страниц, целиком составленных из обезображенных отрывков из «Древнего пути», «Ибикуса», «На острове Халки»… Вот что якобы вспоминает Толстой:
«А как трогательна была вечерня на палубе… Дождичек… Потом звездная ночь. На рее висит только что зарезанный бык. И архиепископ Анастасий в роскошных лиловых ризах, с панагией служит и все время пальцами ощупывает горло, словно от удушья, словно его давит кто-то… Как это он сказал?.. Да… „Мы без Родины молимся в храме под звездным куполом. Мы возвращаемся к истоку — к Святой Софии. Мы грешные и бездомные дети… Нам послано испытание…“ Как пронзительно действовали эти слова, некоторые плакали, закрываясь шляпами, а другие с трудом сдерживали себя…» (стр.174).
Зарезанный бык во время вечерни? Какой кровавый языческий культ отправляет православный архиепископ Анастасий? Трудно сказать. Может быть, зарезанный бык залетел сюда из какой-нибудь неизданной записной книжки с торопливыми заметками? А может быть, из «Необыкновенного приключения Никиты Рощина»:
«Заслоняя огромной тенью звезды, высоко над палубой, на рее висела распяленная туша быка».
А может быть, из «Древнего пути»:
«…За кормой парохода потянулся густой кровавый след, окрашивая пену. Это в жертву Зевсу был принесен бык… Ободранную тушу вздернули на мачте. Размахивая огромной ложкой, негр держал зуавам речь о том, что на реке Замбезе — его родине — еду называют кус-кус, и что эта туша — великий кус-кус, и хорошо, когда у человека много кус-куса, и плохо, когда нет кус-куса!..
— Браво, шоколад!.. Свари нам великий кус-кус! — топая от удовольствия, кричали зуавы».
Однако вернемся к географии.
В. Петелин, стр.174–175:
«Как только „Карковадо“ снова вышел в море, справа показался Олимп, весь в снегах и лиловых тучах. Налево, из моря, возвышалась туманная громада — Афон. Повсюду видны острова архипелага… Потом — Фракия…»
Опять остановимся. А то можно сойти с ума — как знаменитый учитель географии.
«Карковадо» вышел в море из Салоник. Олимп не мог показаться «как только»: до него более полусотни километров. Афон не мог быть виден с парохода: полуостров Афон отделяют от парохода два мыса (полуострова), далеко выдающиеся в море. Даже до первого мыса от Салоникского порта огромное расстояние (более 100 км). Островов в заливе, где плывет пароход, нет: до архипелага около двухсот километров. Фракия — это северо-восточная Греция, она не может встретиться «потом», она осталась на материке. И все это точнейшим образом описано в рассказе «Древний путь», и только если раздергать его на фразы и смешать их в кучу, Олимп приблизится к Салоникам, Афон навалится сбоку, Фракия переместится на юг и смешается с подскочившим к северу архипелагом.
