Как раз разъяснению административной роли генерал-губернатора, в отличие от губернатора, посвящены последние заметки первой записной книжки. Да и непосредственно предшествующая им заметка «Сведения о Лыскове» тоже указывает на сношения Гоголя с семьей Толстых: графиня А. Г. Толстая, урожденная княжна Грузинская, была дочерью того самого князя Грузинского, которому когда-то принадлежало Лысково, крупное приволжское село в шестидесяти верстах от Нижнего-Новгорода. Нетрудно, наконец, определить и время внесения всех этих заметок в книжку. Начало сближения Гоголя с А. П. Толстым падает на май — июнь 1844 г., когда Гоголь писал из Бадена Жуковскому: «Живу порожняком и беседую с одним гр. Толстым». [144] Летние беседы с ним в Бадене Гоголь вспоминал осенью этого года в письме к Н. М. Языкову (от 12 ноября). Из этого письма тоже между прочим видно, что беседы касались административных возможностей губернатора.
Простираясь, таким образом, от сентября 1841 г. до мая — июня 1844 г., заметки первой записной книжки охватывают и время завершения первого тома «Мертвых душ» и начальный период работы над вторым. Главным источником собранных здесь этнографических и статистических материалов послужили устные и письменные сообщения П. М. Языкова, уроженца Симбирской губернии и знатока своего края, этнографа, геолога. В письме к нему от 18 мая 1842 г., перед обратным отъездом за границу, Гоголь спрашивает: «Да зачем вы не прислали мне ничего на дорогу? Слов и всяких заметок теперь у вас без сомнения понабралось вдоволь. Велите переписать всё, что ни набралось, на тоненькую почтовую бумагу и пошлите в письме к Николаю Михайловичу; если не поместятся за одним разом, — за двумя». Характер ожидавшихся Гоголем от П. М. Языкова «заметок» еще точней определен в письме Н. М. Языкова от 25 марта 1842 г.: «Брат Петр Михайлович обещал прислать Гоголю собрание слов русских, им для него записанных, и описание крестьянских изделий или ремесл, им же составленное. Гоголю то и другое теперь очень нужно». [145] Не дошедшая до нас переписка П. М. Языкова с самим Гоголем несомненно и содержала все эти заметки, вносившиеся по мере поступления в записную книжку. Как видно из письма Гоголя к Н. М. Языкову от 2 апреля 1844 г., «драгоценные выписки» П. М. Языкова продолжали пересылаться и в 1844 г.
Материалом первой записной книжки Гоголь воспользовался для отдельных глав первой части поэмы в период ее окончательной доработки в октябре — декабре 1841 г.: для гл. IV — заметки, касающиеся псовой охоты (нач. «Густопсовые. Чистопсовые»; см. выше, стр. 321 * и сл.), и выражения: «скалдырник», «Софрон» (стр. 326 *), — они вошли в речь Ноздрева; для гл. V — имя «Милушкин» (из раздела «Мужички», стр. 343), перешедшее в перечень проданных Собакевичем «душ» («Милушкин, кирпичник!»); для гл. VI — названия хозяйственного скарба (из раздела «Сосуды», стр. 339), перенесенные в описание хозяйства Плюшкина; для варианта гл. VIII — описание турухтана весной (из раздела «Птичьи и звериные крики») в качестве сравнения с мужчиной, заслужившим одобрительный отзыв дам; более мелкие заимствования встречаются и в остальных главах. Материал, перешедший в уцелевшие главы второго тома поэмы, проанализирован выше. В истории создания второго тома «Мертвых душ» заметкам П. М. Языкова вообще принадлежит немаловажное значение: знакомя Гоголя с средним Поволжьем, они придали соответствующий местный колорит не только доминирующему в уцелевших главах пейзажу, но и внесенным туда чертам быта, народной речи и т. д.
Другая помещенная в этом томе записная книжка в выдержках опубликована (с ошибками) Н. С. Тихонравовым по копии Н. П. Трушковского в приложении к журналу «Царь-Колокол» (1892 г., вып. III), вторично, по той же копии, — в 10 изд. соч. Гоголя (т. VI, стр. 527–541); полный ее текст по подлиннику печатается здесь впервые. Надпись на обороте переплета, с датой «1846, 8(20) октября», с точностью устанавливает, когда книжка попала Гоголю в руки. В тот же день он писал подарившему ему эту книжку Жуковскому: «Нельзя было лучше и кстати сделать подарка. Моя книжка вся исписалась. Подарку дан был поцелуй, а в лице его самому хозяину». Как долго пользовался ею Гоголь и когда именно вносились отдельные записи, видно из содержания этих последних, где встретилось, между прочим, и несколько новых дат (годы 1847, 1848 и 1849). Одна из первых записей — «Вексель № 12017» — говорит, конечно, о векселе от Прокоповича, упоминаемом в письме к Жуковскому из Неаполя от 4 марта 1847 г. по поводу соответствующего извещения от Плетнева; извещение, в виде номера, и занесено было тогда же, очевидно, в записную книжку, опять упоминаемую в названном письме к Жуковскому: «Видно, недаром было написано в записной книжке, данной мне во Франкфурте на дорогу: „до свиданья“ и вслед за этим прибавлено: „Франкфурт“». Ряд дальнейших записей, начиная со слов «Звезда освещена свечами» и кончая словами «гулянки ночные, называемые Петровками, продолжающиеся до Спаса» (см. выше, стр. 361 *—371), представляют собой сжатые выборки из книги Снегирева «Русские простонародные праздники», которую выслал Гоголю Шевырев в июне 1847 г. [146] Гоголь же получил ее около 2 декабря; [147] следовательно, записи о праздниках датируются декабрем 1847 г.
Далее следует запись в русской транскрипции арабских слов (сирийский диалект); запись фонетическая и содержит некоторые неточности. Текст книжки, начинающийся этим словарем и заканчивающийся словами «В Назарете дождь задержал нас двое суток» (см. выше, стр. 371 *), относится ко времени палестинского путешествия Гоголя, т. е. падает на январь — апрель 1848 г., а записи, озаглавленные «В Полтаве» и «В Киеве», падают на май — июнь этого же года, когда Гоголь действительно побывал и в Полтаве и в Киеве, о чем известно из его писем к Данилевскому от 4 и 16 мая. Дальнейшие записи, начиная с озаглавленной «Вопросы Хомякову» и кончая записью «Филатов в Севске, Постоялый двор» (см. выше, стр. 383 *), охватывают московский период, от сентября 1848 г. до июня 1950 г., когда на пути в Васильевку с Максимовичем Гоголь, по воспоминаниям последнего, «в Севске, на Ивана-Купалу… неподалеку от постоялого двора» услышал заинтересовавшее его причитание трех сестер-девушек над покойницей матерью. [148] Среди дальнейших записей некоторые могут относиться к тому же московскому периоду (книжка заполнялась не всегда в одной и той же последовательности). Такова запись: «Платье гадз зефир» и т. п. (см. выше, стр. 388 *), которая по своему положению в книжке должна быть отнесена к 1849–1850 гг. Но есть, несомненно, и более поздние. Таковы, например, записи об обязанностях мужа и жены (см. выше, стр. 386 *), во многом совпадающие с июльскими письмами 1851 г. к матери и сестрам по поводу предстоящего замужества одной из них; или запись о митрополите Филарете (см. выше, стр. 387 *), совпадающая, должно быть, с тем посещением его Гоголем, о котором идет речь в одной из записок конца 1851 г. к Шевыреву.
Этой записной книжкой Гоголь, следовательно, пользовался в течение пяти лет, вплоть до последних месяцев своей жизни. Значительная часть записей падает на наиболее интенсивный период работы над вторым томом поэмы. Записи, относящиеся непосредственно к ней, проанализированы выше. Обе записные книжки публикуются здесь как дополнительный материал к работе над «Мертвыми душами», и этой задачей ограничен комментарий к ним.
