кем говоришь? – Александра сняла с вешалки Гордеев сыромятный ремень и огрела сына. Он схватил мать за руки и отнял ремень.
- На мать?! На родную мать руку поднял? – Александра села на лавку и разревелась.
- Не надо, мама. Я ведь не тронул тебя... Я ведь только ремень взял...
- Взял, дак бей! Стерплю и это. Отец крикнуть не смеет, а сын ударить готов...
- Прости меня. Ну, ей-богу, нечаянно. Я не хотел, ты не сердись!
- Драть тебя надо. Шкуру спустить за Катю, за всех нас...
- Дери, мам, только не сердись...
- Хоть бы уж в армию скорей призвали! Всех растравил, растревожил!..
- Скоро, мама! Теперь уж скоро!.. Потерпи немного.
- Я привыкла терпеть. Уйдёшь – тоже немногим легче. Вдруг – война?
- Войны не будет! – улыбнулся Прокопий обнимая мать, скоро забывающую свои обиды. – Войны сто лет не будет.
- Токо на моём веку три отгремело. А сто лет разве люди утерпят?
- Не будет, ей-богу, не будет!
- Бога-то за всё не тереби! – рассердилась Александра, шлёпнув сына.
- Отец уходит от бога, а ты назад тянешься.
- Кому-то надо ваши грехи отмаливать.
- Сами за грехи расплатимся. Ты не отмаливай, мама! За всё сочтёмся сами...
Глава 26
Как-то встретив Прокопия, Сазонов зазвал его в сельсовет.
- Давненько не виделись, – обдумывая начало разговора, он осторожно пересыпал в ладони искусно вырезанных деревянных идолов. – Как думаете, клуб не пора строить?
- А мне что? Велишь строить – начнут...
- А вы? – с готовностью уцепившись за эту совсем случайную тему, поднял глаза Сазонов. – Вам разве клуб не нужен? Потолкуйте с ребятами насчёт строительства...
- Я на курсах. Да и дело это не моё, Ефимово. Он комсомольская голова.
- Да, да, я совсем забыл, – смутился Сазонов.
Прокопий с интересом глядел на фигурки: видно, что сделаны мастером.
- Нравятся? – уловив его взгляд, спросил Сазонов. – Берите.
- Куда их мне!
- Отказом обидите. Учитесь у своего отца не обижать людей.
- Ему у подворотни не попадаются... – выдавая себя, намекнул Прокопий и заторопился. – Ежели всё, дак я пойду.
- Идите. Я только посоветоваться хотел. – Сазонов потёр вмятину, оставшуюся на память от его удара, веря и не веря, что оставил её этот незлобивый парень.
А Прокопий мялся, жалея о скором и некстати вырвавшемся признании, и тискал в кулаке ненужный подарок.
- Чуть не забыл, – вспомнил Сазонов как бы между прочим.
«Начинается! – ужаснулся Прокопий. – Не успел!»
Он уже стоял у порога, спиной к председателю, держась за дверную скобу.
- Вы в школу зачастили... Люди всякое могут подумать... А она женщина уважаемая. Поберегите её от пересудов!
Прокопий круто обернулся, шагнул обратно.
Теперь он чувствовал себя сильнее Сазонова, хотя минуту назад у него немел язык при одной мысли о том, что этот хитрущий дьявол зазвал его не для простого разговора.
Приблизясь к нему, с злобной ухмылкой спросил:
- Последыши мои подбираешь? Остерегись. Станешь на дороге – опять голову проломлю! Ты нашу породу знаешь...
Швырнув фигурки на пол, стремительно выскочил из сельсовета и загрохотал по ступеням. От его шагов задребезжали стёкла.
«Сердитый паренёк! – растерянно постукивал пальцами по столу Сазонов. – За что он меня? Неужели к Кате приревновал? Разве мы ровня? Если бы ещё к Марии...». Но коснувшись этой запретной темы, прикрикнул на себя: «Ерунда всё это! Выкинь из головы!».
И всё же он стал чаще бывать в школе, выдумывая для этого самые невинные предлоги: то привозил дров или тёсу, то в минуты хандры захаживал за книжкой.
- Когда вы успеваете столько прочитывать? – недоумевала Мария.
- Сам не знаю. Начну читать – нет сил оторваться. Последнюю страницу перелистну – жалко станет, что дальше листов нет.
- У книг, как и у людей, свои пределы...
- А жаль! Так можно все книги перечитать... особенно в вашей библиотеке. Мало здесь книжек!
- Эти-то кое-как собрали! Да и они не для детей. Детям что полегче надо, а здесь «Война
