другой простое платье в широкую полоску. У меня перехватывает дыхание: у девочки в платье выскоблено лицо, да так сильно, что фотография процарапана насквозь.
Девочка, стоящая по другую руку от бабушки, смотрит на сестру со свирепым выражением, которое я хорошо знаю по себе. Видимо, это мама. Мама из дневника Кэтрин, которая выскабливала лицо сестры с фотографий и сохранила эту, потому что ничуть не жалела о содеянном.
Вот только… Я приглядываюсь к фотографии. Я знаю мамино лицо лучше своего собственного. И это не оно. Отличие минимальное, но есть. Родинка не с той стороны, другая линия роста волос.
У меня пересыхает во рту. Это не мама. Это Кэтрин. Выходит, девочка с выскобленным лицом – это Джозефина.
Все встает на места. Каждое слово из дневника было написано ею. Каждая крупица вины и страха принадлежала ей. Это Кэтрин портила ее фотографии. Это Кэтрин сломала маме руку, а не наоборот.
Дрожащими пальцами я снова открываю конверт и достаю остальное содержимое. Несколько тонких знакомых листов. Рваные края, аккуратно выведенные буквы между строк Писания. Это вырванные страницы из фэрхейвенской Библии. Той, что, как я думала, принадлежала Кэтрин.
Я раскладываю страницы на ковре. Остальную часть дневника мама оставила в своей старой комнате. А эту увезла с собой. Она забрала на память Библию сестры, а из своей вырвала эти страницы. Что такого она хотела сохранить?
Я делаю глубокий вдох и начинаю читать.
это случилось
я это сделала. мне так жаль. я это сделала. я убила ее. прости меня, невеличка. прости прости прости прости невеличка ты должна меня простить
кэтрин
кэтрин кэтрин кэтрин Кэтрин Кэтрин
КЭТРИН КЭТРИН КЭТРИН
Мама убила сестру. Убила ее и написала об этом в дневнике. Не то чтобы я сильно удивлена – после того, что она сказала тогда у машины. Но легче от этого не становится.
Я касаюсь подушечками пальцев того места, где от горя у нее начинает дрожать рука. Все, что я читала в Фэрхейвене, – все это были страхи и тревоги моей мамы, и если бы я была на ее месте, если бы видела то, что видела она, возможно, я бы пошла по ее стопам. Мне горько и больно, но внутри меня продолжает жить отчаянное желание. Желание понять ее.
Что ж, вот оно – то, что я искала. Нравится мне это или нет, но всю нашу жизнь мы стояли на тонком льду, и то, что она совершила, ждало своего часа у нас под ногами.
Я расправляю плечи и продолжаю читать.
почему мама этого не видела почему она не понимала почему она взвалила это на меня
я должна ей рассказать должна рассказать хоть кому-нибудь но мама ничего не хочет слышать и никто не хочет потому что никто не любит ее так как я
конечно правильнее сказать любила но я не могу и никогда не смогу
я всегда буду любить свою сестру и буду жалеть о том что мы не умерли вместе я хотела чтобы мы всегда были вместе только я и она
А вместо этого у нее появилась я. Едва ли я могла заменить ей сестру, с которой она хотела умереть.
нам исполнилось 18. это важно. я знаю, что это важно, хотя не знаю почему.
в последнее время отношения у нас были напряженные, но это был наш день рождения. это случилось в день, когда нас стало двое. я хотела, чтобы это был наш с ней день.
после истории с фотографиями (и всего, что было потом) мы спали в разных комнатах. она в нашей старой комнате, а я в гостевой, в другом конце дома. я проснулась и надела ее старое платье, которое забрала себе, когда оно ей разонравилось. у нас всегда был один размер. все одинаковое.
я хотела ее порадовать. это важно подчеркнуть: я думала, она обрадуется, если увидит, что я ношу ее старую одежду.
я зашла в нашу комнату. неве кэтрин еще спала. с тех пор как она заболела, она очень много спала. мама говорит, что прошел год, что все только и говорят про близняшек нильсен и их мать, но я знаю правду. это случилось, когда нам исполнилось 16. в тот день с ней что-то произошло. после этого она перестала вставать, перестала нормально есть и начала кашлять странной жижей, отдаленно напоминающей кровь.
я разбудила ее. я просто хотела увидеть ее, поговорить с ней. я собиралась лечь рядом и пролежать так весь день. но она страшно разозлилась. то ли она хотела спать, то ли не хотела со мной общаться, то ли все сразу. я не знаю. и уже никогда не узнаю.
я попыталась помочь ей сесть. сказала ей что-то вроде: давай уговорим маму включить нам телевизор, а она вдруг расплакалась. она встала с постели, и ноги у нее были такие слабые, а кожа такая бледная, как будто она сейчас растает у меня на глазах.
я почти не помню того, что она говорила. но она сказала, что ненавидит все это и ненавидит наш день рождения, потому что он напоминает ей о том, как мы изменились. мы уже ссорились из-за этого раньше. но раньше было по-другому. раньше она не упоминала рентген. честно говоря, я думала, что она забыла. я ошибалась.
«мы разные внутри». эти слова я помню четко. мы давно это знали. знали, что мы зеркальные отражения друг друга. но мне было все равно.
а ей нет. потому что мы были близняшками, а теперь перестали, когда она заболела, а я нет.
вот, сказала она и взяла с комода свечку, которую для нее зажгла мама. она сказала:
«я знаю, что со мной будет».
думаю, она имела в виду огонь. я видела это в день, когда нам исполнилось 16. и я оказалась права.
потом она сказала:
«иди сюда»
и я подошла. ради нее я бы пошла куда угодно. она зажгла свечу. я увидела у нее на пальце ожог, который остался с того дня рождения, увидела белые спирали, и я клянусь, в тот момент я хотела, чтобы у меня были такие же. лишь бы это ее порадовало. лишь бы это вернуло все как было.
она прижала свечу к моей щеке, как будто тушила сигарету. я до сих пор чувствую место ожога. на коже уже начал образовываться шрам. думаю, он останется навсегда.
я закричала. я помню, как закричала. она отпустила меня, и я ушла.
