походили на жесты матери Фебруари, пусть и были немного резче, Ванда приподняла завесу ее тоски. Тогда Фебруари поняла, что все будет в порядке.
Но осознание того, что туман рассеяла именно Ванда, встревожило ее. Почему же это была не Мэл? И насколько сильно взбесится Мэл, если, придя с работы, обнаружит дома Ванду?
Предлагая гостье кофе, Фебруари посмотрела на часы. Ей нужен небольшой запас времени, учитывая, что прощание у глухих традиционно длится не менее получаса. Но Ванда по‐прежнему не обращала внимания на беспокойство Фебруари или, по крайней мере, делала вид, что не обращает, прихлебывая кофе и рассказывая, как ужин в честь Дня благодарения с родственниками ее мужа закончился стычкой на политические темы, в результате которой ее деверь опрокинул соусницу. И вот это случилось опять – на мгновение история Ванды, мир, который она так живо создала перед собой, отвлек Фебруари от ее горя, и она рассмеялась.
Как дела в школе? – робко спросила Фебруари.
Последние несколько дней она очень мало думала о Ривер-Вэлли, и теперь ей было стыдно, что она бросила своих учеников как в реальности, так и в мыслях.
Мы справляемся. Фил ходит ошалелый, как олень в свете фар, но держится.
Кажется, это самое долгое мое отсутствие на работе.
Прошло всего четыре дня! Вы что, никогда никуда не ездите с Мэл?
Ездим во время летних каникул.
Знаешь что, тебе лучше взять отпуск и на следующей неделе тоже.
Ванда рассмеялась и похлопала Фебруари по руке, но теперь Фебруари начала думать о школе и уже не могла остановиться: она представляла, какой начнется хаос, как только все узнают о грядущем закрытии. Суолл предупредит директоров школ всего округа на декабрьском совещании, которое состоится уже через две недели. И даже если это каким‐то образом останется в секрете на время каникул, уж после собрания всего педсостава в новом году точно начнется настоящий ад. Она положила свою руку поверх руки Ванды и долго не убирала.
Да, наверное, – сказала она.
Позже, когда Фебруари снова сникла и вернулась на диван, Мэл пришла с работы и устремилась прямиком к холодильнику.
Как прошел день? – спросила Фебруари.
Все по‐старому. Знаешь, вообще это не очень полезно – лежать круглые сутки.
Конечно, не полезно. Вообще‐то у меня горе.
Горе горем, но не обязательно при этом вести нездоровый образ жизни, – сказала Мэл. – Ты могла бы, например, начать заниматься йогой как одержимая. Или чем‐то еще.
Может ли одержимость быть здоровой?
Ладно, уела.
Ага, – сказала Фебруари, приподнимаясь на локтях, чтобы заглянуть на кухню. – Это Ванда принесла.
Фебруари увидела, как Мэл застыла, не дожевав, но потом взяла себя в руки и продолжила есть.
Это мило с ее стороны, – сказала Мэл.
Да.
Почему ты так на меня смотришь?
Ничего. Я не смотрю. Я просто подумала…
Она принесла нам еду. Серьезно, Феб, я же не какой‐нибудь монстр.
Хорошо. Извини.
А еще это вкусно, – сказала Мэл, накладывая себе на тарелку еще мяса с картошкой.
Надо купить салат, – отозвалась Фебруари. – Никто никогда не приносит салат.
Салатом никого не утешить.
Мэл принесла тарелку с собой в гостиную и села на диван.
Я не знаю, смогу ли вернуться к работе, – сказала Фебруари.
Какие глупости, конечно, вернешься.
Мне все напоминает о ней.
Может, это даже хорошо. Частичка ее повсюду. Во всех этих детях.
Наверное.
Ты всегда можешь взять еще отпуск, – сказала Мэл. – Видит бог, ты сейчас не готова к работе.
Не могу, – сказала Фебруари.
Я знаю.
Тем вечером Фебруари наконец достала из портфеля свой ноутбук и с опаской наблюдала, как он с жужжанием оживает. В рабочей почте скопилось 176 непрочитанных писем – от учителей, от начальства, от учеников. Судя по темам, некоторые из писем были соболезнованиями, но большинство писало по обычным деловым вопросам: мир, стремительный и жестокий, двигался дальше без нее.
В школе все пошло по‐старому. Или не совсем – стало лучше. Чарли с Кэйлой поболтали о том, как провели каникулы (хотя Чарли не упомянула о скороварках), и Кэйла пригласила (настоятельно пригласила) Чарли в комнату отдыха, чтобы вместе с другими девочками, живущими на их этаже, посмотреть видео на Ютубе. Она ходила на все уроки, даже по истории, как только директриса наконец вернулась из отпуска. На следующей неделе на репетиции, когда Остин пришел за своим мечом, он поцеловал ей руку, и она почувствовала, как в ней снова расцветает любопытство. С Остином все было по‐другому – это был не голод, который она испытывала со Слэшем, но она и сама была другой. Что бы ни происходило между ними, это чувство было гораздо спокойнее. Может, это и к лучшему. В конце концов, помимо влечения и злости есть и другие эмоции. Может быть, она наконец нашла себя. Потом, однажды вечером, когда репетиция подходила к концу, Остин вернулся сказать ей, что у их футбольной команды вечером будет матч в Мейсонвилле.
Она не знала, что делать с этой новостью, но эффект от нее был похож на дырочку, через которую понемногу вытекали зарождающиеся в ней чувства. Чарли думала, что за последние несколько недель они с Остином сблизились – по крайней мере как друзья. То, что он видит в ней девушку, которая хотела бы пойти на футбол – а значит, практически вообще ее не понимает, – разочаровало ее.
Я к тому, что… это выездная игра. Моего соседа не будет в комнате, – сказал он, переплетая свои пальцы с ее.
А! – сказала Чарли.
Она хихикнула. Ей казалось, что она слишком нетерпелива, особенно когда мысль о комнате, где они останутся вдвоем, немного пугала. Разве всего несколько дней назад она не обещала себе измениться? С другой стороны, что, если быть с Остином и есть измениться? Он предлагал то, что Чарли никогда раньше не привлекало, – нечто настоящее, без игр, без манипуляций, без корыстных побуждений.
И кроме того, Чарли нравился секс. А почему бы и нет? Каждую неделю она заставляла свое тело выполнять бесчисленные неприятные задачи: рано просыпаться, слушать и читать по губам, выполнять круговые тренировки на уроках физкультуры, пользоваться зубной нитью. Разве она не может себе позволить заняться чем‐нибудь приятным, не испытывая навязанного ей чувства стыда? Мальчики ее возраста говорили только о сексе, и за это их никто никогда не упрекал. Поэтому, когда
