моей предполагаемой экспедиции, надеясь, что смена министров, которая произошла в ноябре прошлого года, будет в мою пользу. Но теперь я с сожалением сообщаю Вам, что мои надежды не оправдались… Мне не надо объяснять Вам, как я сожалею о всем случившемся, я ведь старею и скоро уже не смогу участвовать в полярных исследованиях».
Письмо Джона Росса Крузенштерну, 3 февраля 1835 г.
«Мне нечего рассказать Вам о моих экспедиционных планах, изменения, происшедшие в министерстве, положили конец почти всем научным планам в Англии».
Письмо Джона Росса Крузенштерну, май 1835 г.
Тренировка
На залитом солнцем склоне шла тренировка. Сашка Ивакин, бледный и осунувшийся, «лесенкой» поднимался вверх по склону. Ом останавливался, смотрел на солнце, жмурился и улыбался. Потом снова медленно поднимался.
Нахохленным ястребом стоял в стороне, опершись о палки, Никодимыч, искоса поглядывал на Сашку.
Мимо тренера вихрем промчался на сомкнутых лыжах парень, закончил изящным пируэтом и вопросительно посмотрел. Никодимыч молча похлопал себя ниже спины.
— Зависло? — огорчился парень.
Никодимыч кивнул и продолжал следить за Сашкой.
Забравшись наверх, Сашка отцепил от пояса шлем, надел его и с ученической тщательностью стал описывать повороты трассы. Он шел медленно, стараясь выполнить поворот «в точности по учебнику».
Никодимыч скатился следом за ним.
Сверкало солнце и снег.
У подъемника Никодимыч сказал:
— Три раза пройдешь слалом. Потом скоростной.
Сашка коротко кивнул. Тяжко ступая на лыжах, прошел вперед, поймал кресло подъемника.
…Тренер стоял на середине склона. Сашка пронесся в слаломе. Второй раз. Третий.
На склоне его перехватил Никодимыч. Сашка затормозил.
— Уверенности не вижу. В чем дело, Ивакин? — резко спросил Никодимыч.
— Голова что-то, — сказал Сашка и сделал движение, чтобы продолжать спуск.
— Нет, — жестко сказал Никодимыч. — Вверх! Без подъемника.
Сашка покорно стал подниматься «лесенкой». Наверху он скинул шлем, пристегнул его к поясу. Вытер залитый потом лоб. Пошел. Где-то на втором вираже наткнулся на веху, затормозил.
— Наверх! — отчаянным голосом закричал Никодимыч. — Сначала.
Сашка опять пошел по склону, но вдруг, пропуская повороты, покатился вниз, широко расставив лыжи, как новичок, выставив вперед руки с палками. Он проехал мимо тренера. Лицо его было растерянным. Налетел на веху, затормозил. И так стоял, уцепившись за спасительный бамбуковый шест. Тренер в два виража скатился сверху.
— В чем дело?
— Никодимыч! — Сашка пошарил перед собой руками. — Не вижу.
Залитое потом лицо его с налипшими на лоб волосами было беспомощно, как у ребенка.
Мефистофель
Костистый старик, похожий на седого всклокоченного Мефистофеля, надвинул глазное зеркало с дыркой посредине и сразу превратился в циклопа. Желтыми от табака пальцами он отогнул Сашке Ивакину веко, отогнул второе. Откинул зеркало и закурил.
Сашка сидел, распростертый во врачебном кресле. Врач курил и молча смотрел на него. Сашка попробовал улыбнуться.
— Потрясения. Припадки. Удары. Были? — спросил Мефистофель.
Сашка вопросительно глянул на сидевшего в углу Никодимыча.
— Были, — сказал тот. — В результате неумелого падения на склон — травма головы, ноги, грудной клетки. Падать не научились, — в тоскливой тишине добавил он.
— Глаза в полном порядке. Травма головы, говорите? Весьма интересно. Будем исследовать. На койку! — резко заключил Мефистофель. — Самочувствие, чемпион?
— Я вообще-то уже вижу. Серое все только.
Санитарка повела Сашу в палату. Среди больничных стен он казался несуразно большим, несуразно плечистым.
Никодимыч молча спросил у Мефистофеля разрешения позвонить. Набрал номер.
— Не кричите, — ответил тренер в телефонную трубку. — За команду отвечаю я. За Ивакина также отвечу. Все! — Он с силой бросил трубку на рычаг. И вопросительно посмотрел на Мефистофеля.
— Предполагаю самое худшее, — сказал тот. — Все дело в недавней травме…
— Это палата глазная, со шторами. — Санитарка ввела Сашку в комнату. — Глазами нынче мало болеют. Будешь болеть один. Сейчас белье принесу. Посиди.
Сашка сел на кровать. Скрестил на коленях руки.
Вошел Никодимыч.
— Что врач говорит? — Сашка поднял глаза на Никодимыча. Тот молча стоял в дверях, и лицо его вдруг качнулось, наплыло, повалилось на Сашку, как будто он куда-то летел на качелях. — Лене не говори ничего, — с усилием сказал Сашка. — Матери не вздумай писать.
— Что писать? Что говорить? Все пустяки, все до завтра пройдет.
В палате было темно. За окном вспыхивала реклама. «Аэрофлот. Надежно. Быстро. Удобно. Летайте самолетами».
Дверь открылась, и тихо вошел врач-Мефистофель. Он сел верхом на стул. Сашка молча повернул к нему голову. Он лежал поверх одеяла в тренировочном костюме, только ботинки снял.
— Я дежурю сегодня, — сказал Мефистофель. — Вот, зашел.
Сашка молчал.
— Я все думаю про тебя, чемпион. И пришел, пожалуй, к верному выводу. У тебя кровоизлияние в мозг. Возможно, поврежден глазной нерв. Это не лечат.
— Что будет? — спросил Сашка.
— Предсказывать трудно. Можешь ослепнуть мгновенно. Можешь ослепнуть через два года. Ну а самое вероятное: будешь слепнуть стремительно. Год. Самое большее два.
— Что делать? — все так же тихо спросил Сашка.
— Это я и хотел бы узнать. Могу направить тебя в лучшую глазную больницу страны.
— Поможет?
— Поможет трепанация черепа. Но делать на этом этапе никто не будет. Ты еще зрячий. При трепанации гарантии… не бывает.
— Понятно. Спасибо за откровенность… доктор.
— Понимаешь, думал я долго. Решил, что в данном случае лучше открыть все. Планируй жизнь, чемпион. Действуй. Это единственное лекарство. Унылый — слепой. Лежать будешь — тоже слепой. Понял?
Доктор вышел.
Бегство
«Слабак он. Слабак. Где ему в окошко залезть», — сказал тогда Абдул. А я залез.
Вскоре Валькин отец прислал телеграмму, и они сразу уехали. Валька ходил шалый от волнения и даже забыл про дневник. А может, просто решил оставить его мне. Сейчас надо ему этот дневник вернуть, а где искать Вальку? Я даже отчества его не знаю и года рождения. А был лучший друг.
Вначале я просто мечтал о путешествиях, потом книжку купил. Буйвол, негр и крокодил на обложке. И этот дневник.
Я много думал о розовой чайке и узнал все, что можно было узнать про Росса. Шаваносов, Валькин дед, тоже много о нем знал и отправился эту птицу искать. Немного сумасшедший он был, наверное.
А Лену я как-то осмелился проводить и рассказал о розовой чайке.
— Где эта птица живет? — спросила она.
— Я тебе ее привезу, — сказал я.
С этого все у нас и началось.
…А если теперь слепой буду? А что, если вправду привезти Ленке птицу? Чтобы она поняла, что я очень ее любил. И о Валькином деде узнать. В благодарность за дневник. Потом удалиться от всех. Окончить жизнь у камина в окружении любящих внуков. Внуки откуда? От Ленки внуки! А если слепой?.. Ленка… Никодимыч… институт.
