Известно, что любое здание зиждется на фундаменте. В фундамент кладется крепкий камень. Он должен быть надежен, А ежели здание дрогнет, тогда виноват камень. Камень, положенный в фундамент.
Таким камнем Евклидовой книги, его учения, являются пять постулатов. Без них нет Евклидова учения. На них стоит оно, подобно незыблемому зданию. И это уже было на протяжении десяти прошедших веков. Эта его геометрия ничем решительно ничем! - себя не опорочила, ни единая душа не сказала, что из-за нее ошиблись в постройке дворца, канала или в измерении углов треугольника и в прочих важных вещах. Стало быть, учение верно, геометрия Евклида не вызывает сомнений? Получается так.
- Вот ты говорил, - обратился Омар Хайям к Лоукари, - что если общее верно, то справедливо и частное. Евклидова геометрия как таковая едва ли вызывает сомнения. Она давно проверена в повседневных трудах и работах зодчих, ученых и в делах путешественников, требующих знаний. Следует ли из этого...хаким посмотрел в глаза своему другу, - следует ли из этого, что постулат о параллельных линиях не подлежит какому-либо доказательству, какой-либо проверке? Утверждает ли он себя, исходя из справедливости этой геометрии в целом?
Лоукари провел рукою по лбу. Кашлянул. Выпил воды. Все это так неторопливо, так основательно, что, казалось, он в эту минуту определяет судьбы вселенной на века. Он заметил, что в науке нельзя что-либо утверждать навечно. Завтра явится некто и опровергнет тебя. Разве такого не бывало? Скажем, один ученый по имени Думани (он жил в Мемфисе и почти забыт даже учеными) утверждал, что число небесных светил ограничено одной тысячей, а что все прочие светлые точки - воображение нашего ума или отражение светил от небесного свода, который подобен зеркалу с множеством граней. Но вот явился Архимед, позже Птолемей, и они доказали, что светил гораздо больше. А Птолемей составил точный атлас всех видимых светил. Спустя века выясняется, что светил еще больше, чем это казалось Птолемею. Так же обстоит дело с любой научной истиной: она требует постоянной проверки и обдумывания. Но вопрос о пятом постулате Евклида не сдвинулся с мертвой точки...
Следует ли из всего этого, - сказал хаким, - что все, кто ломал себе голову, пытаясь найти ключ к его доказательству, были, по меньшей мере, людьми наивными?
- Нет, почему же? - сказал Исфизари. - Просто это были любознательные. Вот я знаю одного старика - живет за рынком - он пытается изготовить колесо, которое будет вертеть само себя. Притом вечно. Я полагаю, что лучше доказывать недоказуемое, нежели брать нож в руки и грабить честных людей на большой дороге...
Ученые рассмеялись. Омар Хайям - непривычно громко, Исфизари - высоким, но тихим смехом, а Васети - басовито, точно откашливаясь, Хазини - неслышно, как и Лоукари.
- Недурно сказано, - проговорил Хайям.
Васети добавил:
- Это хорошая оценка нашей работы... Представьте себе: пятеро здоровых мужчин на дороге из Исфахана в Шираз. Я знаю хорошее место для разбойничьих дел...
- Это на полпути? За крутым поворотом? - спросил Лоукари.
- Вот именно!
Место, о котором говорил Васети, было пустынно, однако имело выход к некой речке, по которой нетрудно было добраться до самого Персидского залива. Речка - она порою терялась в песках - протекала в глубокой расщелине, удобной для скрытных дневных переходов...
- Если нашу землю принять за огромный шар, - сказал Васети, - а это так и есть на самом деле, то наша колея движущейся телеги в виде двойного кольца опояшет весь мир. Спрашивается, где же бесконечность? - И он уставился на Хайяма.
Тот чистосердечно сказал:
- Напрасно так глядишь на меня. Если бы я знал все это, давно объявил бы себя пророком. Вся загвоздка в том, что я и сам ничего не знаю. И не смотрите на меня как на мудреца, у которого борода трясется от больших знаний. Я всего-навсего ваш товарищ, которому немного больше лет, чем вам.
- О нет! - воскликнул Исфизари. - Я согласен в одном: не надо кичиться своими знаниями. Но и не надо чрезмерно скромничать.
- При чем здесь скромность, господин Исфизари? - удивился хаким. - Надо смотреть правде в глаза и соответственно с нею вести речи. Я люблю определенность. Вы это знаете. Истина такова: я ничего не знаю! Я повторяю эти слова греческого философа, повторяю не стесняясь. Мы должны смело ввести в обиход понятие "бесконечность". Что это? Расстояние до Солнца? До созвездия Близнецов? Или в сто раз большее расстояние? Ни то, ни другое, ни третье! Расстояния, о которых мы говорим, поддаются измерению фарсангами (Фарсанг, мера длины, равная пяти-шести километрам.), а бесконечность - нет. Если мы этого не поймем, то это значит, что мы ни на шаг не подвинулись вперед после греков. А ведь прошло десять с лишним веков!
Слуга принес холодного шербета. Целый кувшин. Разлил по чашам. Поднес каждому из ученых и молча удалился.
Хайям пригубил, а Васети опустошил тотчас же свою чашу. Остальные не дотрагивались...
- Я открою вам одну тайну, если меня не выдадите, - сказал Хайям. - Эта моя новая служанка дала понять, что хорошо разбирается в любви. Но я не торопился. К ее удивлению. Поймите меня, если можете: чудесная женщина двадцати лет ждала меня в соседней комнате. А я проводил время за бумагами. Под утро она вошла ко мне, но я, оказывается, не заметил ее...
- Что-то непохоже на тебя, - сказал Хазини, до этого молчавший. - Ты сидел за бумагами, а рядом изнывала от любви молодая красотка?
- Да, да! - слишком твердо выговорил Хайям. Хазини развел руками: дескать, верить ли? Разве не сам хаким распускает слухи о своей вечной приверженности к вину и женщинам? Васети спросил:
- А все-таки что отвлекло тебя от любви, о хаким?
- Что? - Омар Хайям весело осмотрел своих друзей, потер руками колени. Слово "отвлекло" в данном случае не совсем подходящее слово. "Увлекло" будет вернее.
- Пусть будет по-твоему. Что же увлекло?
- Целый день я провел над геометрической задачей, Долго бился. Разумеется, все над теми же параллельными линиями. Я взял четырехугольник, верхние углы которого предположительно прямые. Но это требовалось доказать. Это, так сказать, первое предположение, то есть углы прямые. Второе предположение: углы острые. Третье предположение: углы тупые. Я строил треугольники, опуская на основания их прямые, делил пополам четырехугольники... Словом, делал все необходимое для убедительного доказательства. Потом я предположил, что все углы тупые и все углы острые. Я мысленно вычертил и эти странные четырехугольники и невольно залюбовался ими...
- Более чем странные четырехугольники, - сказал Васети коллегам.
- К чему их приспособить? - прищурив глаза, спросил Омар Хайям.
Ученые молчали, не желая скороспелыми предположениями давать неправильное толкование.
- Эти фигуры меня забавляли весь день и всю ночь...
- Не мудрено, - заметил Исфизари.
Да, очень любопытные фигуры... - сказал Лоукари.
Что скажешь еще, господин Лоукари?
Да ничего...
Послушайте, друзья мои, - продолжал Омар Хайям, - представьте себе, что вы на вершине правильно наметенного ветром бархана. Этот бархан, на вершине которого стоите вы, расходится во все стороны соответственно правилам, присущим сыпучим телам. Не кажется ли вам, что именно на таком бархане может быть изображен такой четырехугольник?
- На бархане? - спросил Лоукари.
- Я это к примеру. Вместо песка можно, взять зерно. Очень много зерна, представляете себе? А вы на самом верху. А под вами четырехугольник. Воображаемый или изображенный меловой краской или каким-либо иным способом. Представляете?
Первым отозвался Хазини.
- Нет, - сказал он.
Остальные согласились с ним. Вполне единодушно.
Омар Хайям огорчился. Он порвал чертеж и сказал:
- Пожалуй, вы правы. Забудем об этом дурацком бархане.
5.
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ВСТРЕЧЕ ХУСЕЙНА С ЭЛЬПИ
И О ТОМ, ЧТО ДАЛА
ЭТА ВСТРЕЧА МЕДЖНУНУ
Она сидела по одну сторону от хакима, а Хусейн по другую. Так пожелала Эльпи. Она не уступила настоятельным требованиям Хусейна остаться с ним наедине.
- Зачем? - спросила она.
- Мы будем откровеннее, - объяснил Хусейн.
- У меня нет от него секретов, - сказала Эльпи и посмотрела в сторону Омара Хайяма.
А господин Омар Хайям молчал. Он заявил с самого начала, что сделает все так, как пожелает Эльпи.
- Твоя рабыня? - гневно спросил Хусейн.
- Это женщина, - ответил Омар Хайям.
- Ты же за нее заплатил деньги!
- Да. И немало.
- Значит, ты так уважаешь женщину, что готов заплатить за нее все свои деньги?
Хусейн скрежетал зубами, точно зверь пустыни. Ему хотелось уличить этого благочестивого ученого во лжи, в своекорыстии и, если угодно, в обычном мужском скотстве. А что, разве это не так?! Пожилой мужчина должен понимать, кто ему пара, и не должен зариться га двадцатилетнюю, у которой к тому же молодой возлюбленный. Если бы у него была совесть, он не стал бы отбивать Эльпи при помощи денег. Динары - это еще не любовь. Купленная благосклонность женщины ничего общего не имеет с подлинной любовью. А что, разве не так? Именно так!
