-- Бросьте! Он обмануть меня не смог! Я же чувствовал: он вербовал меня усиленно в такие же садисты, но не завербовал, потому что я не принадлежу к тем людям, которые в щель смотрят на женский пляж.
-- А если когда-нибудь кто-нибудь, глядя на ваш портрет, скажет, что в чертах вашего лица проступил академик Рядно, что вы на это ответите?
-- В каждом писателе всегда есть что-то от его героев. Кроме того, когда я пишу, у меня на лице появляется выражение, характерное для лица того, о ком я в это время думаю. Жена уже это знает. Так что -- все может быть!
Владимир Дудинцев. Расставание с Камчаткой
Известия, 27.07.1990
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ зачастую ставит перед нами неожиданные загадки, прихлопнет, словно из-за угла, и ты -- перед мудреным вопросом. Ответ получаем подчас жестокий, но точный. Жизнь как бы говорит тому, кто задал вопрос: получи, дружок, что заслужил, ты -- человек взрослый, ходил в школу, пора бы научиться предугадывать реакцию, которая последует за твоими громко высказанными, но плохо продуманными словами.
На съездах, пленумах, конференциях можно стать свидетелем выступления женщины, которая "на нервах" требует: мало выдвигаем женщин! Больше внимания женщинам! И сейчас же у того, кто сидит в аудитории, возникает ответ: бедняжка, ведь ты сама, своей громкой речью даешь всем понять, что не разумеешь сущности равноправия и не можешь пользоваться этим благом. В Англии, надо полагать, вряд ли найдется человек, способный без риска объявить, что Маргарет Тэтчер стала лидером государства только потому, что она--женщина, и ее, дескать, поэтому "выдвинули". "Для прослойки". Почему наши депутаты Е. Гаер, В. Домнина "выдвинуты" на свои посты? Потому что они не кричат в микрофон глупости, а без страха вкладывают в сознание своей многомиллионной аудитории новые идеи, рождающие отзвук и ответное действие.
А какой отзвук рождают выступления иных "молодежных" депутатов или делегатов, заявляющих соответственно, что мы мало выдвигаем комсомольской молодежи и надо сосредоточиться на этой проблеме? Опять же родится жестокий ответ. Ведь Этьена де ла Боэси не выдвигали в философы! Он сам выдвинул себя, написав в шестнадцать лет "Трактат о добровольном рабстве". А Эварист Галуа? О нем энциклопедии мира пишут такими словами: "Юноша, еще не сошедший со школьной скамьи, в небольшом мемуаре дал методы, по существу, содержавшие в себе целую науку". Значит, дело не в том, что ты молод и что "молодым везде у нас дорога". А в том дело, что если у молодого нет таланта, нет осмысленного опыта или надлежащего умственного потенциала, если этот молодой человек к тому же не ценит этого потенциала в других, то "дорога", хоть она действительно открыта всем и не только "у нас", эта дорога может оказаться для него закрытой.
Здесь мы переходим к главному: ведь не только молодежь и не только женщины рисуют себя в публичных выступлениях обойденными вниманием общества. Не только они требуют предпочтительного выдвижения. И само это желательное им выдвижение рисуют как великое завоевание Октября. Беда вот в чем -- -сколько уже раз мы слышали из уст депутата, или делегата, или члена соответствующей организационной структуры гордое утверждение о том, что рабочий класс -- это соль земли, что он создатель всех ценностей. "Библиотеки, дворцы и каналы, банки, пассажи, витрины, подвалы, мрамор и бронзовых статуй литье---это мое!" Так говорил от имени рабочего класса Демьян Бедный. Поэт не понимал того, что "бронзовых статуй литью" предшествует процесс ваяния этих статуй из глины, процесс, требующий вдохновения, которое посещает только художников. Ведь человек, по преданию, тоже был изваян кем-то из глины, а не отлит из бронзы литейщиком четвертого разряда. И дворцы тоже, их ведь зодчие создавали -- Кваренги, Казаковы, притом в творческих муках.
Работая некогда в газете, я не раз видел такие сценки: фотокорреспондент лежит у ног рабочего и фотографирует его снизу, чтобы дать в газетный номер фото гордого рабочего с высоко поднятой головой, с отбойным молотком на плече. Ничего не поделаешь, такие задания получали фотокоры от тех, кто и формировал в сознании рабочих эту неразумную гордость, это пренебрежение к труду других людей -- учите лей, врачей, разных философов и прочих гнилых интеллигентов. Товарищи рабочие! Обратите внимание: учителя и врачи, философы и прочие интеллигенты, свысока обозванные когда-то гнилыми, не задирают перед всем народом нос. Слова Валерия Брюсова: "А мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы в катакомбы, пустыни, пещеры".
Эти слова вовсе не отражают гордыню, которой нет места среде настоящих людей. У этих вещих слов -- объективный характер. Только перед лицом близящегося нашествия "грядущих гуннов" мог родиться призыв к сбережению "зажженных светов". Чтобы передать их, эти светы, тому, кто их оценит, кому они будут нужны, пока еще мерцают в катакомбах и пещерах. И Брюсов был прав, подавая нам тревожный сигнал. Чем можно объяснить решение администрации о продаже за рубеж ценнейших книг из научной библиотеки МГУ? Разве не так относились бы брюсовские гунны к зажженным светам? И не напоминает ли нам пожар в ленинградской библиотеке строки: "Сложите книги кострами. Пляшите в их радостном свете, творите мерзость во храме -- Вы ни в чем неповинны, как дети!"
Да, в гордом самовозвеличивании нашего рабочего слышится оттенок невинной детской похвальбы. Но похваляться нет основания. Нынешний рабочий не является нашим единственным кормильцем и одевателем. Не только он создает то что должно лежать на полках магазинов. Когда он стоит у станка, работает главным образом не он, а тот, кто изобрел всю цепь процессов, вложенных в машину. Работает мысль множества наших предшественников, получивших лишь ничтожную долю того вознаграждения, которое им следовало бы за произведенный продукт, насыщающий общество на протяжении десятилетий, а то и веков.
Вот, например, мелочь -- электрический гайковерт. Эта машина настолько хорошо помогает рабочему у конвейера, что о ней забывают. Даже не думают о тех, кто ее создавал. Имя этих мудрецов затеряно, его не найдешь в энциклопедии. В основе многих машин лежит и мысль уже известного нам Эвариста Галуа. Но этому мальчику даже не заплатили за его труд. 0н был убит завистником на дуэли в возрасте двадцати лет. А ценность, созданная его умом, была навечно заложена в тот гигантский банк, из которого берут и будут долго брать средства на оплату труда всех, кто работает на современных сложных машинах.
Так что вряд ли есть основание обижаться на то, что среди депутатов и делегатов "прослойка" рабочих недостаточно велика, как и "прослойка" женщин и юношей. Там, где хорошо функционирует демократия, люди выбирают того, кто громко заявил о себе как общественный деятель, способный вмешаться в жизнь и без страха заступиться за каждого пострадавшего от несправедливости, от произвола невежд. Основания для обиды нет, но -- обижаются. Хотя обижаться могли бы другие.
В ДЕТСТВЕ я учился в нескольких школах. И в каждом классе была так называемая "камчатка" -- группа переростков, остававшихся из-за неуспеваемости на второй год. Это были рослые, басистые, уже бреющие бороду ребята. Они всегда занимали места на задних партах. Помню одного из них -- некоего Сташкова. Он учился хуже всех. Но пользовался на своей "камчатке" особым авторитетом. Когда он приходил в класс, начинал с того, что брал с ближайшей парты чернильницу, выпивал чернила и закусывал мелом. А потом, широко разинув рот, показывал нам всем свою фиолетовую пасть. И класс, конечно, покатывался от хохота.
Сташков безнадежно отстал от класса. Затем совсем ушел от нас, поступил в ФЗУ. Как тогда говорили, "влился в ряды рабочего класса". Сташкова я больше не видел. Зато пришлось наблюдать само явление, выросшее из запущенной в сознание моих современников партийной догмы о превосходстве рабочего человека над всеми остальными людьми. В те времена слово "гегемон" еще не произносилось в народе с оттенком критической усмешки. Оттенок был другой. Была слышна амбиция, нагоняющая робость.
Так вот, о Сташкове и о явлении, которое пришлось наблюдать. Когда я поступил в Московский юридический институт, к нам прислали рабочих, рекомендованных для обучения партийными или комсомольскими организациями, разумеется, вне конкурса и без экзаменов. Они сразу попали в режим особого благоприятствования. Профессора с ними нянчились. Хотя новички не блистали талантами. Нашим отличникам приходилось значительно труднее. Когда же мы окончили последний курс, большинство было направлено работать в глубинку. Кто--в районные суды, а кто -и в нотариат. Конечно, не место красит человека. Но "камчатка", как бы ее ни рекомендовали и кто бы ни рекомендовал, не может украсить правительственное учреждение и комиссию, составляющую законы. А именно в такие места "распределяли" наших тугодумов. Недавно я читал в одной из газет, что на юридический факультет Ленинградского университета принимали только тех, кого рекомендует райком комсомола. А разве ни о чем не говорит принцип, согласно которому при поступлении в вуз совсем недавно требовалась справка о рабочем стаже? Отбор! Социальный отбор!
