- Что можно? - перебил его Жорж. - Ну, кувыркнешься. Зато на этом месте памятник поставят. И вообще, что наша жизнь в масштабе вселенной? Миг, мгновение, вспышка. Годом меньше, годом больше - разве это имеет значение? Важно, чтобы вспышка была яркой.
- Ладно, хватит чепуху пороть, - впервые за всю дорогу грубо оборвал Плюща Саша. - Мы не за памятником поехали. За делом хорошим. А дело ждать не любит. Нужно скорее вниз, на равнину, в Читу. Тут и впрямь можно окоченеть, в статуи превратиться. - Королев тряхнул головой, стремясь отбросить надоевшие снежинки, и по привычке провел ладонью по волосам.
Перекрывая свист ветра, он крикнул призывно, как когда-то на их проводах Тараскин:
- По коням!..
И они, оседлав машины, рванулись вперед, навстречу кипящей лавине облаков. Это был смертельно опасный трюк. Дорога, нырнувшая вниз, просматривалась лишь на пару десятков метров. Подошва ботинок не такой уж надежный тормоз, а они усиленно жали на педали, стремясь развить предельную скорость. Одно неверное движение, один неожиданный поворот и... Но все трое понимали, что лишь скорость позволит им засветло уйти с этой богом и людьми проклятой лысой вершины, выскочить из-под шапки туч.
Если бы в то время движение на дорогах было бы столь же интенсивным, как сейчас, то тройки несущихся на крыльях развевающихся плащей с криком и гиканьем велосипедистов вызвала бы переполох среди водителей. Уж не сумасшедшие ли? Но на горной дороге господствовала тишина. И напугали они своим видом и криком лишь ветер.
Во всяком случае, с каждым километром спуска он становился все тише, все ласковее. А когда покатили по ровной дороге, и вовсе наступил штиль, и больно жалящие ледяные снежинки сменились нежными густыми хлопьями пушистого снега. Путешественники сбросили уставшие ноги с педалей. Машины теперь сами неслись вперед легко и свободно. И от этой плавной езды, и от этого блаженного чувства теплоты, рожденного напряжением гонки, и от сознания того, что самое трудное позади, довольная улыбка засветилась на усталых лицах. Ее не могли погасить даже обильные струи пота и талой воды. Не омрачила радости победы и неожиданно перебежавшая дорогу маленькая, игриво журчащая речушка. По тому, что через нее не было положено даже мостков, велосипедисты сделали вывод, что преграда невелика. "Пройдем вброд". Плющ и Бромберг решили "форсировать" речку с ходу. Королев на самом съезде к воде вынужден был остановиться - соскочила цепь - и отстал от товарищей. Они уже на том берегу. Кричат:
- Саша, езжай осторожнее! У Жоржа прокол. Видно, камни острые на дне.
Александр подошел к реке. Хрустально чистая вода позволяла просматривать все дно. И впрямь, участок, по которому проехали только что ребята, обильно усыпан мелкими, острыми, как акульи зубы, камешками.
"Не для наших покрышек", - подумал Королев и тут же заметил метрах в пяти по течению идеальную, словно специально выложенную дорожку отличного золотистого песка. Прикинул на глаз: глубина сантиметров тридцать. Подходит. Цепь уже сидела на месте. Можно ехать. Поставил руль по намеченному курсу, энергично оттолкнулся... Вот уже машина миновала откос. Брызги полетели радужным фонтаном. Шины коснулись мягкого дна. Один оборот колеса, другой. Но что это? Руль нырнул куда-то вниз, быстрый поток подсек машину... Тревожная мысль обожгла мозг: "Оптический обман, не рассчитал глубину..." В тот же миг вода тихо сомкнулась над его головой. Пронзительный холод сжал тело...
* * *
Сергей Нилыч Никитин выделялся из среды консульских работников. Во всяком случае, внешне. Черный двубортный костюм удивительно ладно сидел на его хилой фигуре. Тонкую, жилистую шею плотно стягивал ослепительно белый воротник отутюженной сорочки. Скромной расцветки галстук, лакированные штиблеты и перламутровые запонки дополняли его элегантную, но строгую, подобающую коммерсанту одежду.
Сразу видно, порода, - бывало, скажет кто-нибудь из сотрудников Советского консульства в Шанхае, завидев в коридоре Никитина. - Одно слово английское воспитание!
- Он и время-то все по Гринвичу считает, - поддакнет другой.
Эти люди с рабочими мозолями на руках, живущие еще воспоминаниями о лихих буденовских атаках и не снимающие даже под чиновничьими пиджаками полосатые тельняшки, откровенно недолюбливали Сергея Нилыча.
- А зря, - выговаривал порой сотрудникам консул. - Не понимаете текущего момента. Никитин из другого круга. Что правда, то правда. И в революции не участвовал. Но ведь он все больше за границей жил. И кто знает, по какую сторону баррикад встал бы этот человек, доведись ему быть в России в семнадцатом. Замкнут? Так это от постоянного одиночества. Высокомерен? Так воспитан. Подождите, пройдет время - притрется. А мы ему навстречу сами должны идти. Такие люди, как Нилыч, - по уральской привычке консул называл сотрудников по отчеству, - нам сейчас во как нужны. Спец, на трех языках разговаривает, торговать умеет, аккуратен, исполнителен. Что еще надо? А каков в обхождении! Китайские толстосумы от него в восторге. А нам с ними торговать.
Никитин прибыл точно в назначенное время. Едва часы пробили девять, как его маленькая голова с тщательно уложенными набрильянтиненными волосами показалась в дверях.
- Разрешите, Иван Степанович?
- Конечно, заходи, Нилыч. Присаживайся.
Никитин аккуратно, чтобы не смять брюки, опустился на стул. Достал записную книжку и ручку. Его лицо выражало полное внимание и готовность.
- Видишь ли, Нилыч, в июле месяце из Москвы выехали в кругосветное путешествие три наших молодца...
- Как же, читал об этом в газетах...
- Вот, вот. Появилось однажды такое сообщение, но затем замолкла пресса. Нам известно, что велосипедисты успешно прошли Урал, Сибирь. Но вот что с ними стало дальше - об этом пока сведений нет, - консул замолчал. Воспользовавшись паузой, Никитин спросил:
- А разве это так важно для нашего консульства?
- В том-то и дело, что важно. Их путь лежит через Шанхай. Едут ребята на первых, понимаешь - первых, отечественных машинах. На покрышках "Резинотреста". Не на английских, не на американских - на наших. Для советских заводов пробег имеет исключительное значение. Видишь, какое время пришло: думаем продавать не только лес, пеньку, лен... Машины готовимся пускать на мировой рынок! Вот и здесь, в Китае, кое-какую работу придется провести.
Никитин что-то быстро чиркнул в книжке и произнес вполголоса:
- Понятно. Нужно подготовить встречу. Пригласить деловых людей, прессу.
"Вот ведь молодец: с полуслова все схватывает", - подумал консул, а вслух произнес:
- Точно, встречу спортсменов, их устройство, ну и все прочее мы решили поручить тебе, Нилыч. Местные условия знаешь, тебе и карты в руки. Но прежде всего постарайся запросить Владивосток, где это запропастились наши путешественники. И когда их можно ожидать.
Выйдя от начальства, Никитин направился к секретарю консульства за справкой по одному делу. Петр Лукич - так звали секретаря - являл собой полную противоположность Нилычу. Полурастегнутая косоворотка под серым мешковатым пиджаком, брюки, заправленные в сапоги, нарочитая грубость в обращении, - знай наших мастеровых, нижегородских! Кичился Лукич своей прямотой: "Спрашиваю без обиняков, отвечаю не таясь. Чего рабочему классу таиться?" В то же время сослуживцы замечали: хитрит Лукич, лишнего слова из него не выжмешь, зато сам, если что захочет узнать, жилы вытянет. А любил он знать все. Вот и сейчас, едва остановился возле него Никитин, сразу с вопросом.
- Ну, сам-то зачем вызывал?
- Так, дело одно поручил.
- А ты не темни, Нилыч. Мы по-вашему, - секретарь подчеркнул последнее слово, - не обучены, у нас своя, рабочая, дипломатия - все начистоту говорить, без интриг.
- Позвольте, Петр Лукич, какие же здесь интриги? Просто рано еще о чем-то говорить...
- Ну, ну, - неодобрительно промычал секретарь. Никитин получил от него необходимый документ и вышел. А на столе, представьте себе, забыл раскрытой записную книжицу. Лукич метнул взгляд на страницу, прочел последнюю фразу и протянул:
- Так... так...
ЛЮДИ В ЮРТЕ
Волы тянули дружно, арба уютно скрипела, а усмиренный ветер молчал. От всего этого на душе у Абдая было тепло и радостно. Он тянул свою бесконечную, как забайкальская степь, песню. Она и ровной была, как просторы бурятские, песня Абдая, без подъемов и падений, на одной протяжной ноте. Со стороны услышишь - не поймешь, о чем поет бурят: о радости или печали. А в ней все - и плохое и хорошее, потому что испокон веков здешние люди поют о том, что видят в пути. А в пути встречается разное. Вот и Абдай напевает себе под нос о хорошей морозной дороге, о первом снеге, припудрившем сухую траву, о голубом небе и о своей арбе... Это дети и внуки арата будут думать о "Волге" и самолетах. Пределом мечты Абдая была своя повозка, куда можно загрузить юрту, скарб, жену с детьми, чтобы двинуться вслед за скотом к лучшим пастбищам.
