— Послушайте, — сказал я, — разве мы с вами знакомы?
Он обнял меня. Я попробовал отстраниться, но было поздно. Он цепко обнял меня и сказал:
— Мы с вами встречали Новый год.
— Когда? — спросил я.
— Это было давно… Там было много народу, вполне возможно, вы меня не помните. Вы сами изменились до такой степени, что вас не узнать. Я бы вас ни за что не узнал, встретив на улице, — совсем другой человек! Но этот факт не мешает вам способствовать моему успеху.
— Мне способствовать? — спросил я.
— Вы — мне, — сказал он улыбаясь.
— Какая-то ошибка, — сказал я, — какая-то путаница…
Он стал стыдить меня.
Он сразу перешел на «ты»:
— Ведь ты мне обещал!
— Я не обещал, — сказал я.
— Когда мы встречали Новый год, — сказал он.
Он наступал на меня, я отступал, а он говорил:
— Тогда вы много выпили, и вы говорили… ваша поддержка… всегда… и всюду… от вас… мы… дружба, поддержать… во что бы то ни стало…
Я, наверное, должен был уйти. Все это выглядело странным. Конечно, я должен был повернуться и уйти.
Но что-то останавливало меня, хотелось выяснить.
— Вы действительно уверены, что мы с вами знакомы? — спросил я.
Он опять кинулся на меня с объятиями, но на этот раз я отстранился, и он чуть не упал.
Вполне возможно, думал я, мы с ним встречали Новый год в какой-нибудь компании и он меня не так понял. Но это не значит, черт возьми… с какой стати?! И между тем мне было интересно. Зачем ему книга, мой отзыв зачем? Ну, книга еще туда-сюда, тщеславный парень, но мой отзыв ему зачем? Да что мне, жалко, в конце концов!
— Давай книгу, — сказал я, — давай…
И я сразу же, с ходу, написал ему размашисто на всю страницу:
«Ничего подобного я не видел ни в одной стране»
Я положил ручку на стол и сказал:
— Только я не был ни в одной стране, вот что плохо…
Я даже, кажется, хихикнул после этих слов.
Он сразу резко изменился в лице. Бедняга, он придавал колоссальное значение моему отзыву!
Он разглядывал мою подпись Шевелил губами и был чертовски сосредоточен.
Потом он взглянул на меня.
Глаза его блеснули недобрым холодным блеском. Этого мне не хотелось. Можно было с ним поговорить. Покритиковать его выставку, его неправильные понятия… А он зло и холодно смотрел на меня, а потом сказал:
— Нам больше не о чем разговаривать.
— Ну, не о чем, так не о чем, — сказал я.
Я с ним то на «ты», то на «вы» начал, впрочем, и он тоже. Глупости сплошные, оторвали от работы и еще разговаривать не хотят…
Я к нему хорошо относился. Ко всем я хорошо относился. Никогда ничего плохого я к нему не имел. Никогда я его не знал раньше и не видел. Монотипии и офорты, в общем, в порядке вещей. Ерундовые, правда, работы, но человек же их делал, а не обезьяна, непременно там есть что-нибудь хорошее, если их человек делал, если повнимательней, душевней отнестись, хотя, безусловно, такие работы обезьяна тоже может сделать…
Я хотел похлопать его по плечу, успокоить, но он вырвался, отбежал в конец зала и оттуда крикнул:
— Ы-ых! — подняв вверх кулак. — Вы не Федоров! Вы — другой!
А почему он решил, что я Федоров?!
Большие скорости
В купе были я и он.
Поезд мчался, и за окном, как всегда, все мелькало.
— Несется как бес, — сказал он.
— Это верно, — сказал я, — здорово несется.
— Сто двадцать километров в час, — сказал он.
— Неужели сто двадцать? — сказал я, хотя знал, что сто двадцать.
— Да, да! — сказал он. — Представьте себе! И не то еще будет!
— А что будет? — спросил я. Хотя я-то знал, конечно, что будут поезда когда-нибудь еще быстрее ездить.
— Вы «Технику — молодежи» не читали? — спросил он.
— Не читал, — сказал я. Хотя, конечно, кое-что я когда-то читал.
Он покачал головой.
— С детства не имел никакого влечения к технике, — сказал я.
— М-да… — сказал он задумчиво, — вот возьмите некоторых детей, один возится, к примеру, с разными машинами, колесиками, крутит, отвинчивает, интересуется, что там внутри. А другой ребенок, к примеру, возится с землей, копает, пересыпает землю с ладони на ладонь, как бы вроде получается — с детства в каждом заложено этакое влечение…
— В земле все дети копаются, — сказал я.
— Не скажите… — сказал он, — не скажите… Вот у вас какая профессия?
— Я с детства все рисовал, — сказал я.
— Значит, художник? — Он с любопытством стал смотреть на меня. — У меня был брат художник, — сказал он.
— Как фамилия? — спросил я.
Он назвал фамилию.
— Не знаю, — сказал я, — такого не знаю.
— Простите, а у вас какая фамилия? — спросил он.
Я назвал свою фамилию.
Она ему ничего не говорила.
— А ваша как фамилия? — спросил я.
Он назвал свою фамилию. Она мне тоже ничего не говорила.
— Я инженер, — сказал он. — Инженер по тепловентиляции. Слышали про такое?
— Конечно, слышал, — сказал я. Хотя я впервые слышал, что существуют инженеры по тепловентиляции.
— Это напрасно вы не читаете «Технику — молодежи», — сказал он.
— А вы художественную литературу читаете? — спросил я.
— Хемингуэй, — сказал он с улыбкой, — Бёлль, Фолкнер, Апдайк.
— Сэлинджер, — сказал я, и мы вместе улыбнулись.
— «Особняк», — сказал он с улыбкой.
— «Деревушка», — сказал я с улыбкой.
— «Глазами клоуна», — сказал он с улыбкой.
— «Праздник, который всегда с тобой», — сказал я с улыбкой.
— «Кентавр», — сказал он с улыбкой.
— «Люди не ангелы», — сказал я с улыбкой.
— «Люди на перепутье», — сказал он с улыбкой.
Мы вовсю улыбались.
Он мне так понравился! И я ему, видимо, тоже понравился, иначе он бы так не улыбался.
Мы с ним почти что одинаково думали. Редко я встречал человека, чтобы мы с ним почти что одинаково думали. Это было поразительно! Мы с ним почти что все читали!
Поезд подходил к станции.
— А как вы по части женщин? — спросил он.
В этот раз я не понял его.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Об этом мы еще поговорим, — сказал он. — Не взять ли нам полбанки?
— Водки? — спросил я.
— Ага, — сказал он, и глаза его блеснули.
— Не много? — спросил я.
— Как то есть? — спросил он.
— Не многовато ли?
Он засмеялся.
— Чепуха! Вы сколько можете выпить?
— Как когда, — сказал я.
— И я то же самое, знаете, как когда придется, это вы верно заметили.
Он так оживился, просто чудо! И руками вовсю махал. И слова у него друг на друга налетали, в каком-то он, в общем, был восторге. То ли он от меня был в восторге, то ли от того, что выпивка предстояла.
— …Когда я был моложе, — он прямо захлебывался словами, — я выпивал, ей-богу, не вру… сейчас я вам скажу… однажды, это было дело в Новочеркасске… на четверых было…
— Кто пойдет? — спросил я.
— Чего? — спросил он.
— За бутылкой сходите вы или я?
— Я схожу, — сказал он. — Так вот… я тогда выпил сразу…
Я опять перебил его. Что-то такое сказал ему насчет денег, насчет того, что, когда он вернется, я ему тогда и отдам, а он мне ответил, что это пустяки, что это, пожалуй, только начало, а там видно будет. Я сказал, что в вагоне жарко, то есть душно, а он ответил, что вовсе не так уж душно, как мне кажется.
Что-то он мне стал меньше нравиться. И совсем мне неинтересно было слушать, сколько он выпивал когда-то в молодости в Новочеркасске. Он и сейчас был молодой. Можно подумать, что все это сто лет тому назад было. Не очень-то мне нравятся люди, которые так говорят. И потом мне показалось, что вовсе он не из таких людей, которые пьют до одурения. Знаете, бывают такие типы — безобразно напиваются, все им мало и мало, начинают вас потом оскорблять разными словами ни за что ни про что… Почему это я, видите ли, должен выслушивать разную пьяную болтовню, за какие такие коврижки, в конце концов! Я потому это все говорю, что знаю, не первый раз со мной такие истории приключаются. А то, что он Хемингуэя читал, — велика важность!
В общем, я о нем как-то нехорошо подумал, без всяких на то оснований. А потом, когда он пошел за водкой и я стал смотреть в окно, он, наоборот, даже очень симпатичным мне показался, совершенно напрасно, наверное, я о нем всякое такое подумал.
Он пробежал по перрону очень быстро. И скрылся за углом вокзала. Я все смотрел в окно, а он не появлялся.
Потом поезд дернулся, и скоро он мчался уже сто двадцать километров в час. За окном опять замелькало.
Я думал, может, он еще появится. Может, он как-нибудь сел. Хотя я смотрел в окно. Я видел, что он не сел.
Я стал думать о нем. Он купит эту бутылку, а выпить ему не с кем. Один в этом городе с этой дурацкой бутылкой. И, наверное, у него тут нет родственников, иначе они бы его встречали… Он стоит на перроне и видит последний вагон в виде точки.
