Может быть, именно здесь таится зерно замысла, которое потом разовьется в «Горе от ума». Казалось бы, в творчестве Грибоедова наступил длительный перерыв. Нескончаемые путешествия по казенной надобности, утомительные и порой опасные, не давали возможности сосредоточиться, отдаться любимому делу, поэзии. Правда, в те годы задумана была какая-то поэма – о страннике, открывающем для себя неведомый, экзотический Восток. Но именно здесь, на Востоке, Грибоедов близко соприкасается с народной жизнью, остро осознает свой долг патриота. Одной из главных задач персидской миссии он считает возвращение на родину русских солдат. «Хлопоты за пленных, – помечает в августе 1819 года Грибоедов в путевом дневнике. – Бешенство и печаль…», а 6 сентября того же года так описывает выступление из Персии:
«Шум, брань, деньги. Отправляемся; камнями в нас швыряют, трех человек зашибли. Песни: «Как за реченькой слободушка», «В поле дороженька», «Солдатская душенька, задушевный друг». Воспоминания. Невольно слезы накатились на глаза.
«Спевались ли вы в батальоне?» – «Какие, ваше благородие, песни? Бывало, пьяные без голоса, трезвые об России тужат…»
Разнообразные группы моего племени, я Авраам».
Обилие ярких впечатлений, резкий контраст восточного быта с незатухающими в памяти сердца воспоминаниями о родине, частое одиночество, предрасполагающее к размышлениям, неустанная, столь обычная для него работа мысли подготавливали творческий взлет. 17 ноября 1820 года, в час пополуночи, в далеком персидском городе Тавризе Грибоедову привиделось во сне возвращение на родину, в дом любимой женщины, в круг давних знакомых, и обещание, данное им, – через год написать новую пьесу.
Он начал писать ее через год, в Тифлисе, а закончил еще три года спустя, получив длительный отпуск в Россию.
Ритм стремительного движения подчинит все действие в «Горе от ума». Герой ее ворвется в застоялый быт не остывшим от дороги и вскоре вырвется оттуда, воскликнув: «Карету мне, карету!»
Все действие пьесы происходит в московском особняке, но он – лишь сценическая площадка, ничуть не ограничивающая необъятного художественного пространства произведения: мысль писателя объемлет всю Россию.
Все события комедии происходят в течение одних суток. Но день этот предстает мгновением эпохи. Сама намеченная автором драматическая коллизия требовала жесткого ограничения сценического времени. Лишь один день понадобился возвратившемуся на родину Чацкому, чтобы «отрезвиться сполна от слепоты своей, от смутнейшего сна».
Дух анализа современной жизни пронизывает содержание «Горя от ума». Большая, сложная жизнь постоянно разлагается Грибоедовым на ряды простых, выразительных, конкретных примет, что давало как бы срезы действительности в различных плоскостях. Перечисление при этом становится выразительным художественным образом («И впрямь с ума сойдешь от этих от одних // От пансионов, школ, лицеев, как бишь их, // Да от ланкарточных взаимных обучений»), а разбросанные по всей комедии точные детали слагались в эпохальные картины – достаточно вспомнить постоянные в устах фамусовского общества ругательства («фармазон», «карбонари», «якобинец», «вольтерьянец», «завиральные идеи»), которые напоминали об идейной атмосфере времени.
Насыщенность пьесы Грибоедова реалиями быта, жанровыми сценами, лицами предопределяла ее реалистическое качество. В сущности, здесь впервые с такой глубиной предстала панорама социального бытия России, во всей его иерархии, и каждому персонажу было определено точное место на социальной лестнице:
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь, и жизнь его спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки!!!
В этой мгновенной картине есть центр – «Нестор», определенный сначала кругом ему подобных, а также лиц, раболепно ищущих у него покровительства, но тут же возникает образ слуг, равных по своему бесправию животным. Есть в этой клетке художественной структуры и особая психологическая глубина, в которой будто мерцает неразвернувшийся, одним словом («усердствуя») намеченный сюжет, по-расейски трагический.
Слово в комедии не просто предельно значимо – оно всегда психологически точно. Так, «мы» в устах Фамусова («Мы, например, или покойник дядя») и «мы» Молчалина («в чинах мы небольших») звучат как антонимы. Языковая емкость в комедии Грибоедова обусловлена живым, сиюминутным рождением слова, свежесть которого не притупилась, не стерлась. Стихи «Горя от ума» потому и разошлись в пословицах, что в грибоедовских речениях спрессован мощный пласт культурной традиции. Скажем, «смесь французского с нижегородским» – что это? Невольно пришедший на ум Чацкому каламбур? Отчасти так, но за Чацким стоит Грибоедов, который помнит события 1812 года, когда московские баре, спасаясь от наполеоновского нашествия, бежали в приволжские по преимуществу города. В то время было широко известно стихотворение В. Л. Пушкина «К жителям Нижнего Новгорода» с жалобным рефреном: «Примите нас под свой покров//Питомцы волжских берегов». Но вот что писал о тех же событиях в своем «Рославлеве» А. С. Пушкин, пародировавший кваснопатриотические рассуждения Загоскина: «Москва взволновалась. Появились простонародные листки графа Растопчина; народ ожесточился. Светские балагуры присмирели; дамы вструхнули. Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх, и гостиные наполнились патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок; кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни»[25]. По возвращении в Москву и такой «патриотизм» быстро слинял. В «Письмах из Москвы в Нижний Новгород» И. М. Муравьев-Апостол, отец будущих декабристов, писал: «Войди в любое общество: презабавное смешение языков. Тут услышишь нормандское и русское пополам с вышесказанными. Уши вянут»[26]. Воспользовавшись этим наблюдением. Грибоедов по-своему – еще саркастичнее, нежели Муравьев-Апостол, – оттенил трагикомическую ситуацию: от недавних невзгод у московских бар остался лишь провинциальный диалект.
Чацкий представлен в комедии пророком, который «вопиет в пустыне», ибо для фамусовского общества нет пророка в отечестве своем. В столкновении пылкого правдолюбца с миром «бессловесных» обнажилась пропасть, отделившая вольнолюбивую дворянскую интеллигенцию от основной массы крепостнического дворянства. Личная драма героя подчеркнула бескомпромиссную принципиальность конфликта, отречение честного человека не только от расхожих «истин» и лицемерной «морали» общества, но и от самых кровных, интимных связей с ним.
Герой пьесы пережил «мильон терзаний», он бежит прочь из Москвы в поисках, «где оскорбленному есть чувству уголок». И все же произведение Грибоедова – комедия, выносящая окончательный приговор фамусовщине, вбивающая в нее осиновый кол. Это сплоченное низменными интересами общество может еще торжествовать, философствовать, важничать и клеветать, но «в высшем смысле» оно нежизнеспособно, неразумно, призрачно и лживо. Над драматической коллизией пьесы, оканчивающейся трагически для Чацкого, господствует оптимистический, победительный тон, который, по любимой пословице Грибоедова, и делает музыку…
5
В мае 1825 года Грибоедов покинул Петербург, направляясь к месту службы – в Тифлис. Впрочем, туда не нужно было спешить: А. П. Ермолов продлил отпуск. Почему же заторопился из столицы Грибоедов? Надоела суета? Тогда отчего же не укрылся он в тульском имении С. Бегичева, где его ждали? Зачем направился он по другой дороге, задержался в Киеве на несколько дней, а потом на три месяца скрылся в Крыму?
Эту тайну до некоторой степени раскрывает тетрадочка, озаглавленная «Desiderata» («Пожелания»), первая запись в которой такова:
«В «Историческом исследовании о местоположении древнего Тмутараканя» говорят под статьею «Суздаль» (стр. VIII) о замечательной надписи, которая находится в храме Успения богородицы. Эта надпись существует ли еще? – Имеет ли признаки древности?»
И далее еще несколько десятков подобных заметок, открывающих серьезное изучение летописей и других памятников древнерусской письменности, а также научной литературы, касающейся истории Древней Руси. У всех этих заметок есть одна общая особенность: Грибоедов не просто читал книги – он готовился сам проверить почерпнутые в них сведения, уточнить на месте.
