- Так... - сказал комендант. - Чем могу служить?
- В Ашхабаде и Самарканде восстание... - говорил старик тихо и задыхаясь, его душила астма. - В лагерях под Самаркандом находятся восемь тысяч пленных чехословаков... Они хотят на родину и готовы с боем пройти домой... Их охраняют восемь пьяных русских солдат. Атаман Дутов отрезал Туркестан от России... Он идет сюда. - Старик показал кулак. - О Коканде вы знаете не хуже меня. Надо думать, господин комендант, что советской власти придется отступить... - Он совсем приник к плечу Зайченко, как будто собираясь перейти на шепот. - Ташкент ведет переговоры с нами. С малосильным противником не разговаривают. Его презирают или бьют.
- Вы пришли разговаривать со мной? - как будто намекая на свою силу, выкрикнул комендант.
Старик вежливо поклонился и ответил уклончиво:
- Мы не хотим крови.
- А что вы хотите?
- Тишины.
- Вы хотите того, чего нет на свете.
- Да, господин.
Старик закрыл глаза и сложил на животе жесткие ручки с выкрашенными, как у женщины, но все-таки грязными ногтями. Он нежно поглаживал их, будто маленьких голых зверьков, лаская и грея в длинных рукавах своего халата.
Комендант понял, что правительство Кокандской автономии ждет от него сдачи крепости. Старик приехал купить его. На следующий день после сдачи полковник Чанышев может арестовать его и расстрелять. В случае провала автономистов то же самое сделает с ним советская власть.
- Вы выбирайте! - сказал старик, улыбнувшись.
Комендант побледнел от злости, подошел к телефону и начал вертеть ручку аппарата. Через четверть часа станция ответила. Голос телефонистки казался далеким, еле слышным, как будто она говорила из воды.
- Дайте Кокандский Совет! - крикнул комендант.
Телефон смолк. В нем прекратилась всякая жизнь - ничего не шипит, не звенит, не щелкает. Зайченко опять стал накручивать ручку аппарата. Только минут через семь снова отозвалась станция.
- Я же просил Кокандский Совет! Вы заснули, барышня? Требует комендант крепости! - опять закричал он.
- Кокандского Совета у меня нет, - сказала телефонистка.
- Как нет?
- Он выключен.
- Дайте седьмой!
- Тоже выключен, выключен, - тем же равнодушным голосом ответила телефонистка и прекратила контакт.
- Господин комендант, все советские номера, кроме вашего, выключены, - сказал старик и засмеялся.
Зайченко в третий раз потребовал станцию:
- Полковника Чанышева!
На этот раз его соединили очень быстро. Молодой гортанный голос грубо ему сказал, что господин министр спит.
- Кто у телефона? - спросил Зайченко.
- Адъютант.
- Разбудите.
- Я вам сказал: министр спит.
- Хорошо! Утром доложите полковнику, что ваш представитель у меня в руках. И я его не выпущу. Все. Говорил комендант крепости.
Зайченко повесил трубку.
Старик встал и поклонился хозяину.
- Горячий! - слегка пренебрежительно произнес он и дотронулся до плеча коменданта. - А теперь проводи меня отсюда! Там солдат стоит, не выпустит... - Старик хитро сжал губы и похлопал коменданта по плечу. - А ночью ты сдашь крепость - и мы благодарны! Богато благодарны. Твоей советской власти нет... Пока мы с тобой угощались, советских расстреляли, Аввакумова расстреляли... - Старик покачал головой. - Э... Еще молодой человек! Что ты, смерти хочешь?
Вдруг прозвенел телефон. Комендант поднял трубку:
- Крепость слушает.
- У аппарата Чанышев.
- Слушаю вас.
- Будем говорить, господин поручик, как офицер с офицером.
- Слушаю-с!
- Не делайте глупостей!
- Господин полковник, с такими же словами я могу обратиться к вам. У вас отряд в пятьдесят человек. Я знаю ваши силы. Наши переговоры напоминают оперетку. А у меня орудия!
- Вы забыли Иргаша?
- Какого Иргаша?
- Начальника милиции Коканда. У него отряд в четыре тысячи.
- Бандитов не боюсь.
- Напрасно! Эти бандиты находятся в моем распоряжении. Железнодорожный путь как в сторону Ташкента, так и в сторону Андижана разрушен. Наманганская ветка также разрушена на несколько верст. Железнодорожные мосты сожжены. Связь Коканда, телефонная и телеграфная, перерезана. В ближайшие дни помощи не получите. Исход дела очевиден. Вы пожертвовали советской власти ваши чины и ордена, но вы - храбрый офицер. Я знаю вас. Сейчас вы напрасно храбритесь. Сговаривайтесь с Мулла-Бабой, иначе вы погибнете! И про вас скажут: "Он был храбр, вот и все!"
Острый, как ледяная вода, голос полковника Чанышева точно обжег коменданта. Зайченко понимал, что, отпустив Мулла-Бабу, он, конечно, совершит предательство. Расстреляв его, он ускорит события. "В конце концов при чем здесь Мулла-Баба? Дело не в нем! Чья возьмет? Неизвестно... Поэтому надо подождать, - решил он, - подождем! Оттянем время - сейчас это главное". И комендант ответил Чанышеву:
- Хорошо. Я отпущу вашего делегата. Договариваться я могу только с вами. Утром я поговорю с вами об условиях сдачи. Повторяю, согласен, но...
- Скоро уже утро. Три часа, - нетерпеливо возразил полковник.
- В семь часов позвоните мне! - небрежным и независимым тоном сказал Зайченко.
- В ответ он услыхал ругательство, и контакт оборвался. Чанышев, видимо, резко швырнул трубку.
Комендант скинул халат, надел шинель, перебросил через плечо портупею с шашкой, сунул в правый карман браунинг и кивнул старику.
- Пошли! - сказал он ему.
Старик, аккуратно надев свои огромные восточные галоши, вышел за комендантом в переднюю.
Он шел, осторожно приподнимая ноги, чтобы не топать.
В передней на дырявом диване, обитом канцелярской клеенкой, спал Парамонов, закутавшись с головой в кошму**. Коптела керосинка. Клочья копоти плавали в воздухе. Зайченко чертыхнулся и потушил керосинку. Парамонов беззаботно храпел. Комендант, выйдя из своей квартиры, повел Мулла-Бабу к воротам.
8
Старая крепость была обнесена стеной из кирпичей; в некоторых местах стена обвалилась, и дыры были заткнуты просто глыбами глины. Собственно, эта стена немногим отличалась от обыкновенного дувала**, которым окружен каждый дом в кишлаке. Она была лишь толще да выше. На дворе крепости стояли постройки, каменные дома - комендантский, казарма и церковь.
Федотка дежурил около ворот. Ни разу в своей жизни он не держал винтовки и встал на дежурство, соблазненный Парамоновым. Вестовой обещал дать ему кусок сала, если он простоит за него до трех часов утра.
Около двенадцати ночи Федотка запер крепостные ворота. Ключ от калитки он не оставил в замочной скважине - он взял его с собой в караульную будку, положил на скамейку и для верности даже сам сел на него, а между ног поставил винтовку со штыком. Он был весел, доволен своей жизнью и наслаждался ею. В животе что-то урчало, переливалось, и Федотка радовался сытости.
Потом он вспомнил о батьке, пропавшем на войне: "Батька тоже был прожора..." Вспомнил Федотка зеленые горы, покрытые пахучими елками. "Да, там все было лучше, - подумал он, - небо, и звезды, и снег! Там грязь не падала с неба... Нет, там было плохо! Там убили мамку, увели скот, зарезали бабку и двух сестренок. Зато теперь, когда я подучусь стрелять, я пойду против этих казаков... и убью их".
Он размечтался о подвигах, и его стало клонить ко сну. Чтобы не спать, он решил заняться винтовкой, дернул затвор. Из ствола выскочил один патрон. Желая поправить дело, Федотка двинул затвор обратно и снова дернул к себе. Выбив из магазина все пять патронов, он стал их собирать. Что такое обойма, как она вынимается из казенной части винтовки, как вложить в нее обратно патрон, он не знал. Повозившись, подергав затвор, он сунул патроны в карман, винтовку поставил к будке и начал ходить вдоль стены.
Хрустели тонкие стеклянные лужицы. Федот давил их пяткой. У него замерзли ноги, потому что он был без носков, в старых расшлепанных туфлях. Чтобы согреться, Федотка стал подскакивать, как заяц.
Потом ему сделалось страшно. Все кругом тонуло в темноте. Он остановился около ворот, боясь двинуться куда-нибудь в сторону. В небе ни одной звезды, на земле ни одного огня! Не за что уцепиться глазом!
Вдруг он услыхал шум возле ворот.
- Кто там? - тихо спросил Федотка.
- Открывай!
- Пошто? Не отчиню.
- Со станции. Коменданту телеграмма.
Федотка не понял, о чем речь.
- Открывай, говорю! Свои! С Ташкента!
Перепугавшись, Федотка отпер и тут же упал, не успев даже крикнуть: его ударили кинжалом в грудь.
Люди с карабинами ворвались в крепость.
9
Когда комендант вышел из своего дома, чтобы проводить Мулла-Бабу, белогвардейцы услыхали звук захлопнувшейся от ветра двери. Кто-то из них выстрелил, Зайченко побежал на этот выстрел, но неожиданно за своей спиной услыхал новые залпы. Он упал на землю. Минут пятнадцать стреляли почти по земле, над его головой. Он понял, что стреляют из казармы. Это был Сашка, ему не спалось, он первый заметил в крепости переполох.
