Ознакомительная версия.
Язва ширилась, росла, принимала гигантские размеры, наползала на отца Герасима. И он вскакивал вдруг с постели, содрогаясь от ужаса. Отирая холодный пот с застывшего лба, метался он из угла в угол по комнате, пока рассвет наступавшего дня не разгонял ночной темноты и не прекращал его галлюцинаций.
Так потянулись дни за днями. Жизнь катила мимо отца Герасима. Он смотрел на нее взглядом зрителя, рассматривающего постоянно меняющиеся картины в панораме. Безучастно относился он даже к таким крупным событиям в жизни духовенства, как смена архиереев. По повестке благочинного являлся он в собор на встречу нового владыки, принимал от него, в числе других, благословение и, отбыв эту формальность, снова уходил в свой замкнутый круг.
Теперешний, вновь прибывший владыка, правда, резко отличался от своих предшественников, отец Герасим сразу увидал в нем необыкновенного человека, но… там, где на его вопли оставалось безответным Небо, что мог дать ему епископ?
Одно только интересовало отца Герасима: это участь его товарища отца Павла. Как бы то ни было, поступок последнего выходил из ряда обычных, и узнать о нем мнение нового архиерея было любопытно.
Отец Герасим стал ждать к себе отца Павла.
Гулко пронеслись над проснувшимся городом первые удары соборного колокола. Радостно откликнулись на них с других колоколен. Загудели, зазвенели могучие звуки и, трепещущей могучей волной повисши в освежившемся ночным ветерком воздухе, далеким эхом раскатились по окрестностям города.
К церквам в разных направлениях потянулись богомольцы. Особенно много их шло по направлению к монастырю, где на этот раз служил архиерей.
Отцу Павлу пришлось пройти значительное расстояние, прежде чем добраться до монастыря. Когда он вошел в обширный монастырский собор, служба уже шла; приближалось время пресуществления Святых Даров. Народу было полно.
Пробравшись в самый перед, отец Павел стал против Царских врат, откуда лучше всего можно было увидеть архиерея и наблюдать за действиями в алтаре. Глаза его тотчас же устремились туда. Там, перед святым престолом, окруженным целым сонмом священнослужителей, буквально в облаках кадильного дыма стоял святитель.
Что сразу же бросилось в глаза отцу Павлу – это отсутствие всякой суетни, столь обычной при архиерейских служениях. Какая-то благоговейная тишина царила в алтаре. Величественная фигура святителя, казалось, застыла в молитвенном напряжении. Молча и неподвижно стояли священники, серьезные, глубоко сосредоточенные. Глаза их были устремлены на святой престол, уста шептали молитвы, во взоре выражалось чувство томительного ожидания. Казалось, что все священнодействующие ждали пришествия Кого-то Невидимого, и у всех у них была одна мысль, что это пришествие Невидимого зависит от степени их усиленного молитвенного призывания, и чем сильнее они будут призывать Его, тем ощутительнее Он явится им здесь, среди них, на этом именно святом престоле; и, наоборот, если ослабнет внимание и напряжение их духовных сил, устремившихся незримыми токами через видимое небо к Невидимому Богу, – оборвется обратный ток Христовой благодати, и останется небо без ответа, а они уйдут от святого престола неудовлетворенные и смущенные, и нельзя будет им смелыми и ясными глазами взглянуть на эту толпу молящихся, собравшуюся в надежде получения благодати и оставшуюся обманутой, благодаря бессилию их, духовных своих посредников между небом и землей.
Священный трепет охватил отца Павла. Невольно вспомнились ему рассказы палестинских путешественников о нисхождении святого огня в Великую Субботу у Гроба Господня. Вот многотысячная толпа паломников многих национальностей наполнила храм. Все с напряжением ждут таинственного момента. Взоры всех обращены на Патриарха. Медленно тянется время, но близится торжественный момент. Толпа то зашумит, всколыхнется, то снова замрет в ожидании. С полным сознанием лежащей на нем ответственности идет Патриарх в часовню Гроба Господня. Здесь перед мраморной доской, лежащей на месте, где лежало Тело Иисусово, падает он ниц, в горячей молитве умоляя Господа о ниспослании огня. Проходит в томлении минута… одна… другая… третья… огня нет. В храме слышится гул. Сначала тихий и робкий, растет он затем все шире и выше и наконец тяжелой волной сердитого рокота долетает до слуха святителя. Хорошо знает святитель, что означает этот гул. Это ропот толпы, недовольной слабостью молитвы святителя. Если не будет огня, обманутая в своем ожидании толпа растерзает его живого. И в смертной тоске он снова и снова простирается ниц на холодном полу, напрягает последние силы и весь уходит в молитву. Холодный пот выступает у него на лбу. Вдруг маленькая искорка, за ней другая, третья засверкали над доской. Радостный, подымается с полу святитель, спешит зажечь от них пук свечей и торжествующе выносит его народу. Ликует толпа, хватает огонь, целует руки, ноги, одежду святителя, а он, изможденный и крайне усталый, исполнив свой долг, спешит удалиться.
Отцу Павлу, смотревшему на владыку, не случайно пришла в голову мысль сравнить его с Иерусалимским Патриархом. Владыка, казалось, действительно находился в том же томлении духа. С той же тревогой ожидал он наступления момента пресуществления Святых Даров и молил Господа о нисхождении на них Святого Духа. Молитвенное напряжение святителя сказывалось в его голосе и в тех ударениях, с которыми он произносил положенные по служебнику возгласы.
Чувство недоумения охватило отца Павла, когда он прислушался к голосу владыки. Странно, голос этот показался ему знакомым. Но напрасно отец Павел напрягал свою память: он никак не мог вспомнить, где именно он слышал этот голос и кому он принадлежал. С живейшим нетерпением стал он ожидать, когда владыка обернется лицом к народу…
Кончился момент пресуществления Святых Даров. «Аминь. Аминь. Аминь», – раскатился по алтарю радостный вздох протодиакона, и все священнодействовавшие, осенив себя крестным знамением, в порыве сердечного благодарения Богу пали ниц перед Его святым престолом.
По ходу службы отец Павел знал, что еще два-три возгласа – и владыка обернется к народу преподать ему благословение. Он нетерпеливо подвинулся вперед и, сам не замечая того, отстранил рукой стоящую впереди его какую-то даму, огромная шляпа которой мешала ему видеть Царские врата. Дама обернулась, что-то обидчиво заговорила, но отец Павел не успел расслышать: в это время в Царских вратах показалась фигура архиерея с лицом, обращенным к народу. Быстро вскинул на него глаза отец Павел и… остолбенел. Перед ним в архиерейском облачении, с митрой на голове стоял пароходский «батюшка».
Мысли спутались в голове отца Павла. Внутри у него как будто что-то вспыхнуло, закружилось, завертелось и разлилось по лицу жгучей краской стыда. Инстинктивно он подался назад, стараясь скрыться в толпе народа, чтобы не попасть на глаза архиерею. Но владыка, казалось, не заметил никого. Окинув быстрым взглядом толпу, он тотчас же поднял свои глаза к небу и, преподав народу благословение, удалился в алтарь.
– Господи! Что я наделал?! Что я наделал?! – прошептал почти вслух отец Павел. – Ведь это я ему предложил водочки-то.
Кое-как дослушал он обедню и, не дожидаясь расхода молящихся, быстро направился к выходу, порешив в уме в тот же день выехать из города.
– Батюшка, а батюшка! – послышалось сзади отца Павла. Он обернулся и увидал догонявшего его стихарщика. – Владыка приказал вам сказать, чтобы вы пришли к нему в следующее воскресенье, вечером непременно…
«Ну, пропал я, – подумал отец Павел, – заметил…»
Выходившая из церкви толпа оттеснила отца Павла, затолкала, подхватила и вынесла за монастырскую стену.
Владыка остался осматривать монастырь. Этот монастырь известен был своей чудотворной иконой, к которой стекались богомольцы почти со всех концов России. В золотой ризе, сплошь усыпанной драгоценными камнями, стоимость которых исчислялась сотнями тысяч рублей, эта икона стояла на самом видном месте храма монастырского и составляла его главную святыню и единственную славу огромнейшего монастыря. Незадолго до прибытия в епархию нового владыки икона была украдена. Ахнули православные, услыхав об этом небывалом еще в истории России кощунственном святотатстве. Розыски не привели ни к чему. Икона погибла для монастыря безвозвратно.
Много обвинений посыпалось на монастырскую братию за то, что не смогли уберечь святыню. Доля правды была в этих обвинениях. Монастырь был огорожен высокой каменной стеной, перелезть через которую не пришло бы в голову ни одному вору, но в одном месте, где монастырь соприкасался с частным владением, вместо каменной стены протянулся низенький дощатый заборчик. Отсюда, видно, не ожидали никакой опасности. Через это-то место и забрались воры. Этим же путем унесли они икону.
Ознакомительная версия.
