Машина тихо двигалась за ним, а Нонна шла рядом, скучая и злясь, и думала: гулял бы без адъютантов; проклятое барство; ей и так по десять раз в день приходится бегать в лаборатории и цеха.
На стенах красной краской, потускневшей от влаги и копоти, были написаны лозунги: "Все силы на оборону страны!", "Смерть фашистским захватчикам!" - и другие того же содержания.
- Все то же самое! - сказал главный конструктор, указывая на надписи палкой. - Три года то же самое! Неужели трудно сделать новую надпись: "На Берлин!"
Пленные немцы убирали снег. Они отбивали лопатами слежавшийся лед и складывали его в вагонетки. Молоденький румяный русский боец, с винтовкой, караулил их. Главный конструктор приостановился: в эту войну он еще не видел ни одного немца. Немцы были поджарые, с испитыми лицами; одни почище, другие погрязнее, но в общем у всех вид не блестящий. Шинели словно корова их жевала; на ногах худые ботинки и обмотки... Работали они лениво, с безучастным выражением; и такое же выражение, что, мол, никакого проку от них не дождешься, и зря их сюда пригнали, и все это одна проформа, - такое же выражение было на лице молоденького бойца. Главный конструктор смотрел с ледяной любознательностью. Немцы посматривали на него... Он вдруг сказал по-немецки:
- Да, вы стреляли по Москве, а теперь вы делаете для нас эту черную работу.
- Война имеет свои гримасы, - не сразу ответил немец, который был почище других.
- Это очень злая гримаса, - сказал главный конструктор, - но это еще не худшая из гримас.
Он пошел дальше, опираясь на палку, закинув голову, медленно переставляя ноги в фетровых валенках; на валенки были надеты блестящие калоши. Немцы смотрели вслед ему и надменной молодой женщине, сопровождавшей его. Один из немцев спросил:
- Кто это?
- Конечно, владелец завода, - ответил тот немец, который был почище, - разве ты не видишь?
Оставшись дома одна, Маргарита Валерьяновна дала работнице хозяйственные инструкции, потом собственноручно вымыла и убрала в буфет стакан и подстаканник Владимира Ипполитовича, а потом позвонила доктору Ивану Антонычу и попросила его зайти к ней по дороге в поликлинику: что-то нездоровится, она боится расхвораться, а хворать ей никак нельзя.
Иван Антоныч был самый старый и самый известный врач на Кружилихе. До революции он был здесь единственным лекарем, если не считать знахарок и повитух; акционеры очень гордились тем, что они так прогрессивны - держат на заводе штатного врача. Теперь Иван Антоныч заведовал заводской поликлиникой, у него под началом был большой штат врачей, стационарных и так называемых "расхожих". Ему очень верили и старались именно его заполучить к больному, и он шел на зов, хотя это уже не входило в его обязанности.
Он говорил:
- Это было - в котором же году? В том году, когда мы построили малярийную станцию, вот когда!
- Петров? - спрашивал он. - Это кто же? Ах, это тот, с предрасположением к ангинам, вы так и скажите!
Он помнил людей по болезням, как другие помнят по фамилиям и лицам. Фамилии в отдельных случаях еще запоминал кое-как; но имени-отчества запомнить не мог и не считал нужным.
- Чего ради, - говорил он, - я буду упражнять мою стариковскую память на этом предмете?
И во избежание недоразумений всех мужчин называл "уважаемый пациент", а всех женщин - просто "мадам".
- Лежать, мадам, лежать и лежать! - сказал он, выписывая Маргарите Валерьяновне рецепт. - У вас чистейшей воды грипп, я ни за что не поручусь, если вы будете прыгать.
- Вы же знаете, доктор, - со скромной гордостью отвечала Маргарита Валерьяновна, - что я прыгаю не для собственного удовольствия. У меня столько нагрузок!
- Нагрузки в нормальных дозах, - сказал доктор, стараясь попасть в калошу и делая при этом такие движения ногой, какие делает полотер, - не вредны для здоровья, я в принципе не возражаю против нагрузок. Но при злоупотреблении, как все излишества... одним словом - лежать!
Он ушел, а Маргарита Валерьяновна надела перед зеркалом девичий капор с помпонами и пошла в собес: надо было поговорить насчет пенсии для одной старушки, матери фронтовика; а дозвониться в собес по телефону - Маргарита Валерьяновна знала по опыту - совершенно немыслимо...
Она вышла на улицу и увидела подъезжающий знакомый автомобиль, - это возвращался с завода Владимир Ипполитович.
Она сама не знала, как это получилось, что она вдруг побежала со всех ног и юркнула за угол дома, хотя ей нужно было совсем в другую сторону. Стоя за углом, переводя дыхание, она прислушалась: вот машина остановилась, вот щелкнула дверцей, вот запела, разворачиваясь, - и уехала. Но Маргарита Валерьяновна не сразу вышла из своего убежища: Владимир Ипполитович обыкновенно очень долго взбирается на крыльцо.
Ей было немножко неловко, что она так улизнула. Господи, как маленькая.
"Он бы задержал меня, - оправдывалась она перед собой, - и я бы могла не застать заместителя председателя. А без заместителя председателя никто не возьмется решать мое дело. И потом, - подумала она, набравшись храбрости, - ну, хорошо, я ради него встаю в пять часов утра, и к половине второго я всегда обязательно должна быть дома, - но не могу же я постоянно быть прикованной к нему, ведь каждый человек имеет право брать от жизни что-то для себя!"
И она бодро заспешила своей деловитой походочкой в собес. По дороге зашла в аптеку и заказала себе лекарство от гриппа.
- Старик на заводе, - сказал Листопад Рябухину, выслушав сообщение Анны Ивановны. - Надо уважить, повидаться. Давай надевай, что найдешь подходящее, - едем.
- Я в партком, - сказал Рябухин, - у меня своих дел скопилось до черта. Передавай старику поклон.
Листопад оставил его примерять пиджаки и брюки, а сам пошел на завод. Встречные люди сказали, что главный конструктор в литейном. Но в литейном оказался только начальник цеха, взъерошенный и красный, как после бани.
- Был, - отвечал он на вопрос Листопада, - был, весь вышел. А бог его знает, где он сейчас. Ой, орал!.. - У начальника цеха была на лице широкая, восхищенная улыбка, как будто ему было очень приятно, что главный конструктор орал на него. - Так орал, я думал - из него душа вон...
Листопад бегло взглянул, что делается в цехе: второй конвейер опять стоял, заливку производили на полу. Износилась лента, время делать капитальный ремонт.
- А это что? - спросил Листопад.
В сторонке, где было меньше хлама, две женщины, запорошенные пылью, с черными подглазницами, формовали что-то большое и замысловатое. Они делали это особенно тщательно, любовно ровняли землю, отходили, чтобы взглянуть на свою работу со стороны...
- Решетку делаем, - сказал начальник цеха. - Заказ горисполкома. Решетка для городского сада. Первый заказ на благоустройство, Александр Игнатьевич...
Главного конструктора Листопад догнал около старых мартенов. Главный конструктор выходил из цеха, окруженный инженерами. Тут были и сталевары, и главный энергетик, и начальник отдела механизации Чекалдин, мальчик с образованием техника, которого Листопад недавно выдвинул на руководящую работу. В стороне от них всех молчаливо держалась Нонна. На лице у нее было написано: "Ах, ну на что мы время тратим!.."
- Владимир Ипполитович, - сказал Листопад, здороваясь, - рад видеть вас на заводе.
- Я уже домой, домой, - сказал главный конструктор и маленькой сухой рукой отмахнулся от разговоров и дел. - Все видел, все сказал, до свиданья, товарищи, до свиданья... А вам, молодой человек, - сказал он Чекалдину, - советую подумать хорошенько над вашим планом. Фантазия у вас горячая, а обосновать не умеете. Опыта мало, опыта. - Чекалдин смотрел ему в глаза, краснея, серьезно и смущенно. - Но фантазируете вы недурно, продолжал главный конструктор, - недурно! Я подумаю о том, что вы мне сказали, - великодушно пообещал он, и взгляд Чекалдина оживился, молодое широкое лицо озарилось простодушной доверчивой радостью. - Подумаю. Дней через десять позвоните Нонне Сергеевне...
- Я с вами, - сказал Листопад.
Он сел с главным конструктором на заднее сиденье, а рядом с шофером, спиной к Листопаду, села эта женщина, которую он терпеть не мог за ее чванный вид, - до того не мог терпеть, что даже не поздоровался с нею.
- Что, - спросил Листопад, - Чекалдин говорил вам о реконструкции литейных цехов? Я еще не смотрел его план; говорят, это сделано с темпераментом.
- Вряд ли этот план стоит первым вопросом в повестке дня, - отрезал главный конструктор. - Прежде чем реконструировать, надо очистить помещения. Всюду скрап, цеха обросли скрапом. - Он помолчал. - Конвейер отремонтировать не можем, а мечтаем о реконструкции. - Помолчал еще, пожевывая тонкими губами. - При мне заливали вторую печь, я велел проверить шихту - кремний и хром. В количествах недопустимых. Не удивительно, что бывает брак.
Ну, что еще? - весело подумал Листопад. Старик не до конца выговорился на заводе. Выговаривайся, что с тобой сделаешь. Срывай сердце.
