– Дайте мне свой телефон: я позвоню накануне, – сказала Алина.
Как всякая красавица, она, конечно, очень занята!
– Нет, вы можете не дозвониться. Лучше договоримся прямо сейчас, – настаивал Лева. – Правда, Женя, так лучше?
– Конечно, – сказала я.
Мне хотелось обругать брата за его приглашение, а я сказала: «Конечно». Мой язык просто сошел с ума! Я была под сильным гипнозом.
Наконец Алина согласилась прийти. Еще бы: ведь она так любит кларнет!
– Мы будем ждать вас у входа, – сказал Лева. Сомнений не оставалось: он был влюблен!
– А вы мне преподнесите ответный подарок! – уже прощаясь, кокетливо сказала Алина.
Лева сделал такое лицо, словно готов был отдать ей все, что она пожелает.
– Согласитесь солировать в нашем эстрадном оркестре! Это будет так оригинально: музыкант-профессионал выступает со школьным джазом!..
Я поперхнулась холодным воздухом. А Лева преспокойно ответил:
– В принципе это возможно…
– Заметано! – сказала она. И скрылась в дверях.
Я тут же освободилась от ее гипноза.
– Ты еще будешь играть в фойе! Как наш бедный дедушка! – крикнула я Леве. – Помяни мое слово: этим все кончится!..
29 декабря
Вся моя жизнь под смертельной угрозой. Вся моя жизнь! Если Лева станет играть в школьном джазе, ему это может понравиться: ведь у него такая опасная наследственность по линии дедушки. И потом, он в самом деле может захотеть выступать в фойе, перед началом сеансов. А люди будут жевать бутерброды. Тогда я уже не смогу посвятить ему всю свою жизнь. Музыканты, которые играют в фойе, не имеют права быть «не от мира сего», и им как-то не принято посвящать свою жизнь. На это имеют право только великие музыканты!
А если Лева не станет великим или, по крайней мере, известным? Что я тогда буду делать? Тогда все мои планы летят кувырком. Я, как мои одноклассницы, должна буду придумывать себе будущую профессию, и зубрить, и гоняться за отметками. Я должна буду стать такой же, как все…
Но я думаю, конечно, не о себе. Дело в Леве! Ради него я пойду на все! Настоящие сестры часто вмешиваются в личную жизнь своих братьев. И не требуют благодарности. Я тоже вмешаюсь! Лева забудет Алину, и хорошо подготовится к конкурсу, и завоюет там первое место! И тогда я смогу посвятить ему всю себя, без остатка!
– Неужели ты не видишь, что она вся неискренняя и фальшивая? Вся насквозь! – сказала я Леве. – Кларнет – ее любимейший инструмент! Да есть ли на свете хоть один нормальный человек, для которого кларнет был бы самым любимым инструментом? Есть ли такой человек? Нету такого!
– Это твоя личная точка зрения, – сказал Лева.
– Это факт, а не точка зрения! Я надеялась, что ты станешь первым в мире великим кларнетистом! Но напрасно… И неужели ты думаешь, что она в самом деле знает… разные языки? Просто выучивает слова и бессмысленно их повторяет. Сейчас любой певец, даже откуда-нибудь из Гваделупы, поет «Подмосковные вечера» по-русски. И что же, по-твоему, он знает русский язык?.. Так и она. И волосы у нее крашеные…
– А может быть, у нее вообще парик? – с улыбкой перебил меня Лева. Он готов был ее защищать. Это было ужасно. – Раньше ты говорила другое: и про волосы и про песни. Нельзя же так быстро менять свое мнение. И поддакивала ей, когда мы ее провожали.
– Я иронически ей поддакивала. Как бы в насмешку…
– Прости, я не почувствовал этой иронии. К тому же она бы была неуместной.
– Ты ее любишь?! – воскликнула я.
Он ничего не ответил. Но я понимаю: разговаривать с ним бесполезно. Я должна действовать! И я буду…
30 декабря
Сегодня последний день второй четверти. Мы, конечно, написали на доске мелом: «Последний день – учиться лень!» Учителя читают и делают вид, что сердятся.
Завтра каникулы! Я обожаю каникулы. Учителя отдохнут от нас, а мы отдохнем от них. И у всех поэтому хорошее настроение.
На переменках старшеклассницы носятся по коридору, шушукаются, договариваются, кто с кем будет встречать Новый год. Я давно заметила, что о самых простых вещах они почему-то любят говорить шепотом и с таинственным видом. Так им интереснее!
И учителя, конечно, тоже будут встречать Новый год. На уроке литературы я старалась представить себе, как они это будут делать. Я вообще часто стараюсь представить себе жизнь наших учителей. Особенно учительниц. Какие у них мужья? И как у них дома? Неужели даже наша химичка, которая ни разу за два года не улыбнулась и называет нас всех на «вы», дома тоже целует мужа? И он целует ее?.. Интересно, как это все происходит? Но это же происходит, потому что у нее на руке кольцо.
Толстое, старомодное, но все-таки обручальное! Значит, дома она целуется… Представляете? И у нее, может быть, даже есть дети…
У всех хорошее настроение. Даже химичка пожелала нам полезного отдыха. Не счастливого, а полезного!
Но у меня на душе тяжело. Что-то висит. Это висит Алина! Я ведь нарочно развлекаю себя разными посторонними мыслями, чтобы забыться.
Но забыться я не могу: Лева будет играть с нашим школьным джазом! Солировать! А потом докатится до фойе. Если я его не спасу!
Пишу на уроке… Я заметила: последние дни и часы в пионерлагере, или в поезде, или в школе всегда тянутся страшно медленно. Просто сил нет.
Но вот наконец звонок! Не забыл нас, родименький! Иду на перемену…
Начался последний урок. Математичка терпеть не может, когда отвлекаются. Если заметит, тут же вызывает. Конечно, обидно погибнуть в последнем бою, но я должна немедленно записать все в свой дневник. Я должна рассказать о том, что произошло буквально минуту тому назад, на перемене. Я сделала смелый, решительный шаг! Ради Левы, ради его музыкального будущего! Оценит ли он это когда-нибудь?
На последней перемене старшеклассницы продолжали носиться по коридору, шушукаться и обниматься.
Алина ни к кому не подбегала: все подбегали к ней, потому что она у нас прима, она вне конкурса.
Но ко мне Алина направилась сама, и я даже не шелохнулась, ни одного шага не сделала ей навстречу. Она улыбалась мне своим длинным и красивым глазом, который почему-то напоминал мне вытянутую голубую раковину. А второго ее глаза я никогда не видела: он всегда закрыт прямой, золотистой прядью волос.
Она притянула меня к себе, чуть-чуть нагнулась и прижалась ко мне щекой. Представляете? Наши семиклассницы просто попадали от зависти.
Мысленно, конечно, попадали. А я даже не шелохнулась.
– Какие у нас показатели? Дед-Мороз будет доволен? – спросила Алина.
Я решила на этот раз ни за что не поддаваться ее гипнозу. Ни за что!
Показатели, то есть отметки за вторую четверть, у меня очень неважные.
– Какое это имеет значение? – ответила я.
Она снова прижалась ко мне щекой. И наши девчонки снова попадали. Но я была холодна и спокойна.
Я знаю, что невесты обычно хотят подружиться с родителями своих женихов, заполучить их себе в союзники. Алина до мамы с папой еще не добралась, она начала с меня. Это мне было понятно. И я к ней прижиматься не стала.
– Поздравляю тебя с Новым годом, – сказала Алина. – И всех наших общих знакомых!
На общих знакомых она сделала такое ударение, что мне стало просто не по себе. Никаких общих знакомых у нас не было: она говорила о Леве.
– Увидимся в новом году, – продолжала она. – Место встречи и время все те же?
Тут я сделала свой решительный шаг.
– Вы знаете, Лева очень просил извиниться… – сказала я ей тихо, чтобы не слышал никто другой. – Наша встреча не состоится.
– Не состоится? – Словно желая разглядеть меня получше, она отбросила золотистую прядь, и я первый раз увидела оба ее глаза одновременно. Но они в этот миг не были похожи на голубые вытянутые раковины. Они были круглыми от удивления. И мне ее стадо даже немножко жаль. Но я подавила в себе эту слабость. Если Лева действительно нравится ей, то тем хуже: не хватало еще, чтоб у них началась любовь накануне конкурса музыкантов-исполнителей!
– У него есть невеста, – сказала я. – И ей было бы неприятно… Вы понимаете?
– Он обручен? – спросила она уже с насмешкой. Но эта насмешка была какая-то неспокойная, нервная.
– Ну да… Можно сказать, обручен. Очень давно, прямо с детского возраста. Со своей аккомпаниаторшей.
– С этой…
– Ну да, – перебила я, – она некрасива. Но у них общие идеалы! Их сблизила музыка. Они любят друг друга…
Это была ложь во имя спасения брата. Оценит ли он это когда-нибудь?
3 января
Вчера был концерт студентов Консерватории… Он начался в семь тридцать вечера, но мы с Левой пришли на час раньше и мерзли на улице.
Лева, видите ли, боялся, что Алина может перепутать и тоже прийти на час раньше, потому что некоторые концерты начинаются в шесть тридцать. Представляете?
Мы бы, наверно, совсем окоченели, если бы Леве не казалось, что каждая со вкусом одетая девчонка, которая появлялась вдали, это Алина.
Мы бежали навстречу, девчонки испуганно останавливались или шарахались в сторону. А мы извинялись и возвращались на свой пост к подъезду. Так мы хоть немного согрелись.
