знакомый ему по вузовским конспектам почерк Алексея. «Это нехорошо, но я ему завидую. Иногда просто мучительно. Ничего не могу с собой поделать», — прочел Юра. Первая мысль была почему-то: «Сочинение», хотя после вступительного экзамена они больше не писали сочинений. Вторая — о том, зачем оно оказалось среди бумаг, не предназначенных для чужих глаз.
Он взялся читать дальше, почему-то отстраненно подумав о том, что это не совсем прилично. А, изучив весь текст с обеих сторон листа, испытал потрясение. Перед ним был фрагмент дневника, который набегами вел Алексей. Здесь же лежали другие страницы, мелко исписанные от руки. Они тоже рассыпались в беспорядке, поскольку и до удара об пол держались в общей тетрадке еле-еле. На фабрике явно пожалели клея.
Страницы не были пронумерованы, и Юра, чтобы вернуть их в исходное состояние, вынужденно продолжил чтение. Он торопился и перескакивал с пятого на десятое, но уже очень скоро перед ним вырисовалась картина, о которой он никогда не подозревал.
Идеальный друг был далеко не идеален. Гонка за золотой медалью держала его в напряжении с начальной школы, год за годом, почти без перерывов и выходных. При отсутствии братьев и сестер от продолжателя фамилии требовали только лучших результатов, не признавая за ним права на осечку. Он должен был пойти по стопам отца — заслуженного ученого, труды которого публиковали толстые академические журналы. Математика считалась безусловным приоритетом. «К девятому классу я ее дико возненавидел», — писал не для печати Алексей.
Возражать диктовавшим свою волю родителям он не мог и не умел. Те выросли в не слишком интеллигентных семьях, где мнением детей никто не интересовался, сами пробивали себе дорогу, придавая главное значение трудолюбию и ценя знания. Причем под знаниями подразумевались естественные дисциплины, а не изменчиво-конъюнктурная «гуманитарщина», как выражался Иванников-старший. И быть бы Иванникову-младшему студентом математического факультета, если б однажды, под Новый год, не появился в их квартире почти забытый, но близкий родственник.
Дядя Саша, младший из отцовских братьев, высоченный и громогласный, прикатил из Сибири. В предыдущий раз Алексей видел его, наверное, лет в шесть. Профессия геолога носила дядю Сашу по разным удивительным местам огромной страны. На этот раз он вел изыскания в бассейне Ангары или Енисея (точно Алексей не запомнил). Племянник уже вымахал почти с него ростом, но оробел перед лицом такого незаурядного человека.
Для всех членов семьи дядя привез подарки — кедровые орехи, банку мёда, копченую рыбу, которая пахла невероятно вкусно. Под свои взрослые разговоры на кухне старшие выпили по рюмке сибирской настойки. Иванниковы не вовлекали сына в подобные ритуалы, и Алексей сидел у себя в комнате с томиком Джека Лондона. Сегодня ему было можно взять тайм-аут. Он добрался до места в книге, где Мартин Иден вспоминал о том, как голодал и ходил оборванцем, а его произведения никого не интересовали. В этот миг из-за двери донесся голос дяди Саши:
— Пустишь на минутку?
Он вошел и заполнил собой почти всё свободное пространство — человек из другого, необъятного мира, где настоящие мужчины сами решали, как им жить. Во всяком случае, так думал тогда Алексей.
— Я ведь тебе ничего не подарил, — сказал дядя Саша. — Держи-ка.
На его широкой, жесткой ладони лежала серая костяная пластинка с круглым отверстием посередине. При ближайшем рассмотрении было видно, что ее украшает затейливый орнамент — загадочные письмена или рисунок, напоминавший наскальную живопись пещерных племен.
— Спасибо, — вежливо ответил Алексей. — А что это?
— Говорят, амулет. Но помогает не каждому.
— Откуда он?
— У шамана выменял, на спирт, — сообщил дядя Саша.
— У настоящего шамана?
— Местные его так называют. Вообще, он фельдшер в поселке.
Амулет был бугристым на ощупь и показался Алексею неожиданно теплым — возможно, после горячей дядиной руки.
— Носи на здоровье, — напутствовал его далекий и в то же время близкий родственник.
«Вот, значит, какой у него брелок», — мысленно произнес Юра. Следующая по счету страница дневника, которую он выудил из бумажного вороха, добавила ощущения нереального.
«Я не очень поверил дяде Саше, — писал Алексей. — Какие в декабре 1985 года шаманы и чудеса? Подарок сунул в карман рубашки, вернулся к «Мартину Идену» и вспомнил про него только утром, когда одевался. Амулет выпал на пол, я поднял его и почувствовал, что он по-прежнему теплый. Рубашка висела на спинке стула, далеко от батареи, к тому же в квартире было прохладно. Топили плохо при минус двадцати на улице. Я удивился, потрогал еще, потер».
Потерев пластинку из кости, Алексей, по его собственным словам, ощутил, как его наполняет невероятная сила. Он почему-то сразу понял и принял как данность, что может решить любую задачу, и совсем не обязательно математическую. В спину ему как будто подул попутный ветер (при этом сравнении Юра вспомнил свои впечатления от происходившего в ДК).
Дядя Саша рано уехал в аэропорт, и к семейному завтраку вышли из спальни только отец с матерью. Алексей не стал откладывать то, что, по его убеждению, назрело и перезрело.
— Во-первых, я не буду поступать на математический факультет. Мягко говоря, мне глубоко безразличен этот предмет. Во-вторых, я сам выберу интересующую меня профессию. Ничьи советы слушать не собираюсь. В-третьих, время опеки прошло. Я намерен планировать свое время так, как захочу, и в контроле не нуждаюсь. Уж точно не стану больше тайком читать книжки под одеялом, — отчеканил он, не дав родителям сказать ни слова.
Мама охнула и пролила заварку мимо чашки. Отец глядел на сына исподлобья секунд двадцать или тридцать, потом отреагировал:
— Хорошо. Делай, что считаешь правильным.
Не последовало ни взрыва эмоций, ни упрека в неблагодарности. Он словно подвел итог обсуждению теоремы.
— Но как же…
Договорить маме не удалось.
— Насильно мил не будешь. Мы, правда, что-то увлеклись. Пусть решает сам и отвечает за свои поступки.
После этих слов отца Алексей безоговорочно уверовал в волшебные свойства амулета.
Юра по-турецки сидел на полу и заканчивал восстанавливать дневник друга, страница за страницей. Признание насчет зависти относилось к нему. Оно потрясло не меньше, чем история с подарком из Сибири. Прибегая к помощи амулета, Алексей всё сильнее зависел от него. Сначала он опасался таинственной вещи от шамана, использовал ее редко, только дома, и носил с собой, не доставая — до того комсомольского собрания. Тогда многочисленные обвинители не приняли никакого решения, отклонившись от намеченного сценария. На заседании вузовского комитета Иванников, положившись на себя, проиграл. С тех пор он больше не рисковал и в любой сложной или важной для себя ситуации тер костяную пластинку
