Николай Гоголь - Мертвые души - русский и английский параллельные тексты

меньше, как за 5000, нельзя найти хорошего управителя. Но председатель сказал, что можно и за 3000 сыскать. Но управляющий сказал: "Где же вы его сыщете? разве у себя в носу?" Но председатель сказал: "Нет, не в носу, а в здешнем же уезде, именно: Петр Петрович Самойлов: вот управитель, какой нужен для мужиков Чичикова!" Многие сильно входили в положение Чичикова, и трудность переселения такого огромного количества крестьян их чрезвычайно устрашала; стали сильно опасаться, чтобы не произошло даже бунта между таким беспокойным народом, каковы крестьяне Чичикова. На это полицеймейстер заметил, что бунта нечего опасаться, что в отвращение его существует власть капитан-исправника, что капитан-исправник, хоть сам и не езди, а пошли только на место себя один картуз свой, то один этот картуз погонит крестьян до самого места их жительства. Многие предложили свои мнения насчет того, как искоренить буйный дух, обуревавший крестьян Чичикова. Мнения были всякого рода: были такие, которые уже чересчур отзывались военною жестокостью и строгостию, едва ли не излишнею; были, однако же, и такие, которые дышали кротостию. Почтмейстер заметил, что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться среди своих крестьян некоторого рода отцом, по его выражению; ввести даже благодетельное просвещение, и при этом случае отозвался с большою похвалою об Ланкастеровой школе взаимного обученья. Таким образом

рассуждали и говорили в городе, и многие, побуждаемые участием, сообщали даже Чичикову лично некоторые из сих советов, предлагали даже конвой для безопасного препровожденья крестьян до места жительства. За советы Чичиков благодарил, говоря, что при случае не преминет ими воспользоваться, а от конвоя отказался решительно, говоря, что он совершенно не нужен, что купленные им крестьяне отменно смирного характера, чувствуют сами добровольное расположение к переселению и что бунта ни в каком случае между ними быть не может. Все эти толки и рассуждения произвели, однако ж, самые благоприятные следствия, каких только мог ожидать Чичиков. Именно пронесли слухи, что он ни более ни менее как миллионщик. Жители города и без того, как уже мы видели в первой главе, душевно полюбили Чичикова, а теперь, после таких слухов, полюбили еще душевнее. Впрочем, если сказать правду, они всё были народ добрый, жили между собою в ладу, обращались совершенно по-приятельски, и беседы их носили печать какого-то особенного простодушия и короткости: "Любезный друг,

Илья Ильич! Послушай, брат Антипатор

Захарьевич!" "Ты заврался, мамочка, Иван Григорьевич". К почтмейстеру, которого звали Иван Андреевич, всегда прибавляли: шпрехен зи дейч, Иван Андрейч? Consequently, much as the inhabitants had liked our hero in the first instance (as seen in Chapter I.), they now liked him more than ever. Словом, всё было очень семейственно. As a matter of fact, they were citizens of an exceptionally quiet, good-natured, easy-going disposition; and some of them were even well-educated. For instance, the President of the Local Council could recite the whole of Zhukovski's LUDMILLA by heart, and give such an impressive rendering of the passage Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть "Людмилу" Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: "The pine forest was asleep and the valley at rest" (as well as of the exclamation "Phew!") that one felt, as he did so, that the pine forest and the valley really WERE as he described them. The effect was also further heightened by the manner in which, at such moments, he assumed the most portentous frown. "Бор заснул, долина спит" и слово: "чу!" так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства, он даже в это время зажмуривал глаза. For his part, the Postmaster went in more for philosophy, and diligently perused such works as Young's Night Thoughts, and Eckharthausen's A Key to the Mysteries of Nature; of which latter work he would make copious extracts, though no one had the slightest notion what they referred to. Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы "Ночи" и "Ключ к таинствам натуры" Эккартсгаузена, из которых делал весьма длинные выписки по целым листам, и в чем состояли эти выписки и какого рода они были, это никому не было известно. For the rest, he was a witty, florid little individual, and much addicted to a practice of what he called "embellishing" whatsoever he had to say - a feat which he performed with the aid of such by-the-way phrases as "my dear sir," "my good So-and-So," "you know," "you understand," "you may imagine," "relatively speaking," "for instance," and "et cetera"; of which phrases he would add sackfuls to his speech. He could also "embellish" his words by the simple expedient of half-closing, half-winking one eye; which trick communicated to some of his satirical utterances quite a mordant effect. Впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. А уснащивал он речь множеством разных частиц, как-то: "судырь ты мой, эдакой какой-нибудь, знаете, понимаете, можете себе представить, относительно, так сказать, некоторым образом", и прочими, которые сыпал он мешками; уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что всё придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. Nor were his colleagues a wit inferior to him in enlightenment. For instance, one of them made a regular practice of reading Karamzin, another of conning the Moscow Gazette, and a third of never looking at a book at all. Прочие тоже были, более или менее, люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто "Московские Ведомости", кто даже и совсем ничего не читал. Likewise, although they were the sort of men to whom, in their more intimate movements, their wives would very naturally address such nicknames as "Toby Jug," "Marmot," "Fatty," "Pot Belly," "Smutty," "Kiki," and "Buzz-Buzz," they were men also of good heart, and very ready to extend their hospitality and their friendship when once a guest had eaten of their bread and salt, or spent an evening in their company. Кто был то, что называют тюрюк, то-есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае. Насчет благовидности, уже известно, все они были люди надежные, чахоточного между ними никого не было. Все были такого рода, которым жены в нежных разговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки, толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. Particularly, therefore, did Chichikov earn these good folk's approval with his taking methods and qualities -so much so that the expression of that approval bid fair to make it difficult for him to quit the town, seeing that, wherever he went, the one phrase dinned into his ears was Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться. Они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и слышал он: "Stay another week with us, Paul Ivanovitch." In short, he ceased to be a free agent. "Ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, Павел Иванович!" -- словом, он был носим, как говорится, на руках. But incomparably more striking was the impression (a matter for unbounded surprise!) which he produced upon the ladies. Но несравненно замечательнее было впечатление (совершенный предмет изумления!), которое произвел Чичиков на дам. Properly to explain this phenomenon I should need to say a great deal about the ladies themselves, and to describe in the most vivid of colours their social intercourse and spiritual qualities. Yet this would be a difficult thing for me to do, since, on the one hand, I should be hampered by my boundless respect for the womenfolk of all Civil Service officials, and, on the other hand - well, simply by the innate arduousness of the task. Чтоб это сколько-нибудь изъяснить, следовало бы сказать многое о самих дамах, об их обществе, описать, как говорится, живыми красками их душевные качества; но для автора это очень трудно. С одной стороны, останавливает его неограниченное почтение к супругам сановников, а с другой стороны... с другой стороны, просто трудно. The ladies of N. were - But no, I cannot do it; my heart has already failed me. Come, come! Дамы города N. были... нет, никаким образом не могу; чувствуется точно робость. The ladies of N. were distinguished for - But it is of no use; somehow my pen seems to refuse to move over the paper - it seems to be weighted as with a plummet of lead. В дамах города N. больше всего замечательно было то... Даже странно, совсем не подымается перо, точно будто свинец какой-нибудь сидит в нем. Very well. That being so, I will merely say a word or two concerning the most prominent tints on the feminine palette of N.- merely a word or two concerning the outward appearance of its ladies, and a word or two concerning their more superficial characteristics. Так и быть: о характерах их, видно, нужно предоставить сказать тому, у которого поживее краски и побольше их на палитре, а нам придется разве слова два о наружности да о том, что поповерхностней. The ladies of N. were pre-eminently what is known as "presentable." Indeed, in that respect they might have served as a model to the ladies of many another town. Дамы города N. были то, что называют, презентабельны, и в этом отношении их можно было смело поставить в пример всем другим. That is to say, in whatever pertained to "tone," etiquette, the intricacies of decorum, and strict observance of the prevailing mode, they surpassed even the ladies of Moscow and St. Petersburg, seeing that they dressed with taste, drove about in carriages in the latest fashions, and never went out without the escort of a footman in gold-laced livery. Что до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, множество приличий самых тонких, и особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опередили даже дам петербургских и московских. Одевались они с большим вкусом, разъезжали по городу в колясках, как предписывала последняя мода, сзади покачивался лакей, и ливрея в золотых позументах. Again, they looked upon a visiting card - even upon a make-shift affair consisting of an ace of diamonds or a two of clubs - as a sacred thing; so sacred that on one occasion two closely related ladies who had also been closely attached friends were known to fall out with one another over the mere fact of an omission to return a social call! Визитная карточка, будь она писана хоть на трефовой двойке или бубновом тузе, но вещь была очень священная. Из-за нее две дамы, большие приятельницы и даже родственницы, перессорились совершенно, именно за то, что одна из них как-то манкировала контр-визитом. Yes, in spite of the best efforts of husbands and kinsfolk to reconcile the antagonists, it became clear that, though all else in the world might conceivably be possible, never could the hatchet be buried between ladies who had quarrelled over a neglected visit. И уж как ни старались потом мужья и родственники примирить их, но нет, оказалось, что всё можно сделать на свете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся за манкировку визита. Likewise strenuous scenes used to take place over questions of precedence - scenes of a kind which had the effect of inspiring husbands to great and knightly ideas on the subject of protecting the fair. Так обе дамы и остались во взаимном нерасположении, по выражению городского света. Насчет занятия первых мест происходило тоже множество весьма сильных сцен, внушавших мужьям иногда совершенно рыцарские великодушные понятия о заступничестве. True, never did a duel actually take place, since all the husbands were officials belonging to the Civil Service; but at least a given combatant would strive to heap contumely upon his rival, and, as we all know, that is a resource which may prove even more effectual than a duel. Дуэли, конечно, между ними не происходило, потому что все были гражданские чиновники, но зато один другому старался напакостить, где было можно, что, как известно, подчас бывает тяжелее всякой дуэли. As regards morality, the ladies of N. were nothing if not censorious, and would at once be fired with virtuous indignation when they heard of a case of vice or seduction. В нравах своих дамы города N. были строги, исполнены благородного негодования противу всего порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. Nay, even to mere frailty they would award the lash without mercy. On the other hand, should any instance of what they called "third personism" occur among THEIR OWN circle, it was always kept dark -not a hint of what was going on being allowed to transpire, and even the wronged husband holding himself ready, should he meet with, or hear of, the "third person," to quote, in a mild and rational manner, the proverb, "Whom concerns it that a friend should consort with friend?" Если же между ними и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье , то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого вида, что происходило; сохранялось всё достоинство, и самый муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье или слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно пословицею: кому какое дело, что кума с кумом сидела. In addition, I may say that, like most of the female world of St. Petersburg, the ladies of N. were pre-eminently careful and refined in their choice of words and phrases. Еще нужно сказать, что дамы города N. отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Never did a lady say, "I blew my nose," or "I perspired," or "I spat." No, it had to be, Никогда не говорили они: "я высморкалась, я вспотела, я плюнула", а говорили: "я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка". "I relieved my nose through the expedient of wiping it with my handkerchief," and so forth. Again, to say, "This glass, or this plate, smells badly," was forbidden. Ни в каком случае нельзя было сказать: "этот стакан или эта тарелка воняет". No, not even a hint to such an effect was to be dropped. Rather, the proper phrase, in such a case, was "This glass, or this plate, is not behaving very well,"- or some such formula. И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: "этот стакан нехорошо ведет себя" или что-нибудь вроде этого. In fact, to refine the Russian tongue the more thoroughly, something like half the words in it were cut out: which circumstance necessitated very frequent recourse to the tongue of France, since the same words, if spoken in French, were another matter altogether, and one could use even blunter ones than the ones originally objected to. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых. So much for the ladies of N., provided that one confines one's observations to the surface; yet hardly need it be said that, should one penetrate deeper than that, a great deal more would come to light. At the same time, it is never a very safe proceeding to peer deeply into the hearts of ladies; wherefore, restricting ourselves to the foregoing superficialities, let us proceed further on our way. Итак, вот что можно сказать о дамах города N., говоря поповерхностней. Но если заглянуть поглубже, то, конечно, откроется много иных вещей; но весьма опасно заглядывать поглубже в дамские сердца. Итак, ограничась поверхностью, будем продолжать. Hitherto the ladies had paid Chichikov no particular attention, though giving him full credit for his gentlemanly and urbane demeanour; but from the moment that there arose rumours of his being a millionaire other qualities of his began to be canvassed. До сих пор все дамы как-то мало говорили о Чичикове, отдавая, впрочем, ему полную справедливость в приятности светского обращения; но с тех пор, как пронеслись слухи об его миллионстве, отыскались и другие качества. Nevertheless, not ALL the ladies were governed by interested motives, since it is due to the term "millionaire" rather than to the character of the person who bears it, that the mere sound of the word exercises upon rascals, upon decent folk, and upon folk who are neither the one nor the other, an undeniable influence. Впрочем, дамы были вовсе не интересанки; виною всему слово: миллионщик, не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни сё ни то, и на людей хороших, словом на всех действует. A millionaire suffers from the disadvantage of everywhere having to behold meanness, including the sort of meanness which, though not actually based upon calculations of self-interest, yet runs after the wealthy man with smiles, and doffs his hat, and begs for invitations to houses where the millionaire is known to be going to dine. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик. That a similar inclination to meanness seized upon the ladies of N. goes without saying; with the result that many a drawing-room heard it whispered that, if Chichikov was not exactly a beauty, at least he was sufficiently good-looking to serve for a husband, though he could have borne to have been a little more rotund and stout. Нельзя сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствовано дамами; однако же в многих гостиных стали говорить явно, что, конечно, Чичиков не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине, что будь он немного толще или полнее, уж это было бы не хорошо. To that there would be added scornful references to lean husbands, and hints that they resembled tooth-brushes rather than men - with many other feminine additions. При этом было сказано как-то даже несколько обидно насчет тоненького мужчины, что он больше ничего, как что-то вроде зубочистки, а не человека. В дамских нарядах оказались многие разные прибавления. Also, such crowds of feminine shoppers began to repair to the Bazaar as almost to constitute a crush, and something like a procession of carriages ensued, so long grew the rank of vehicles. В гостином дворе сделалась толкотня, чуть не давка; образовалось даже гулянье, до такой степени наехало экипажей. For their part, the tradesmen had the joy of seeing highly priced dress materials which they had brought at fairs, and then been unable to dispose of, now suddenly become tradeable, and go off with a rush. Купцы изумились, увидя, как несколько кусков материй, привезенных ими с ярмарки и не сходивших с рук по причине цены, показавшейся высокою, пошли вдруг в ход и были раскуплены нарасхват. For instance, on one occasion a lady appeared at Mass in a bustle which filled the church to an extent which led the verger on duty to bid the commoner folk withdraw to the porch, lest the lady's toilet should be soiled in the crush. Во время обедни у одной из дам заметили внизу платья такое руло, которое растопырило его на полцеркви, так что частный пристав, находившийся тут же, дал приказание подвинуться народу подалее, то-есть поближе к паперти, чтоб как-нибудь не измялся туалет ее высокоблагородия. Even Chichikov could not help privately remarking the attention which he aroused. Сам даже Чичиков не мог отчасти не заметить такого необыкновенного внимания. On one occasion, when he returned to the inn, he found on his table a note addressed to himself. Whence it had come, and who had delivered it, he failed to discover, for the waiter declared that the person who had brought it had omitted to leave the name of the writer. Один раз, возвратясь к себе домой, он нашел на столе у себя письмо: откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не велели сказывать, от кого. Beginning abruptly with the words Письмо начиналось очень решительно, именно так: "I MUST write to you," the letter went on to say that between a certain pair of souls there existed a bond of sympathy; and this verity the epistle further confirmed with rows of full stops to the extent of nearly half a page. Next there followed a few reflections of a correctitude so remarkable that I have no choice but to quote them. "Нет, я должна к тебе писать!" Потом говорено было о том, что есть тайное сочувствие между душами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почти полстроки; потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что считаем почти необходимым их выписать: "What, I would ask, is this life of ours?" inquired the writer. "'Tis nought but a vale of woe. "Что жизнь наша? Долина, где поселились горести. And what, I would ask, is the world? 'Tis nought but a mob of unthinking humanity." Что свет? Толпа людей, которая не чувствует". Thereafter, incidentally remarking that she had just dropped a tear to the memory of her dear mother, who had departed this life twenty-five years ago, the (presumably) lady writer invited Chichikov to come forth into the wilds, and to leave for ever the city where, penned in noisome haunts, folk could not even draw their breath. In conclusion, the writer gave way to unconcealed despair, and wound up with the following verses: Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами: "Two turtle doves to thee, one day, My dust will show, congealed in death; And, cooing wearily, they'll say: 'In grief and loneliness she drew her closing breath.'" Две горлицы покажут Тебе мой хладный прах, Воркуя, томно скажут, Что она умерла во слезах. True, the last line did not scan, but that was a trifle, since the quatrain at least conformed to the mode then prevalent. В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Neither signature nor date were appended to the document, but only a postscript expressing a conjecture that Chichikov's own heart would tell him who the writer was, and stating, in addition, that the said writer would be present at the Governor's ball on the following night. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал. This greatly interested Chichikov. Это очень его заинтересовало. Indeed, there was so much that was alluring and provocative of curiosity in the anonymous missive that he read it through a second time, and then a third, and finally said to himself: В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: "I SHOULD like to know who sent it!" "Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!" In short, he took the thing seriously, and spent over an hour in considering the same. Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он всё думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: At length, muttering a comment upon the epistle's efflorescent style, he refolded the document, and committed it to his dispatch-box in company with a play-bill and an invitation to a wedding - the latter of which had for the last seven years reposed in the self-same receptacle and in the self-same position. "А письмо очень, очень кудряво написано!" Потом, само собою разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте. Shortly afterwards there arrived a card of invitation to the Governor's ball already referred to. In passing, it may be said that such festivities are not infrequent phenomena in county towns, for the reason that where Governors exist there must take place balls if from the local gentry there is to be evoked that respectful affection which is every Governor's due. Немного спустя, принесли к нему, точно, приглашенье на бал к губернатору -- дело весьма обыкновенное в губернских городах: где губернатор, там и бал, иначе никак не будет надлежащей любви и уважения со стороны дворянства. Thenceforth all extraneous thoughts and considerations were laid aside in favour of preparing for the coming function. Всё постороннее было в ту ж минуту оставлено и отстранено прочь, и всё было устремлено на приготовление к балу; ибо, точно, было много побудительных и задирающих причин. Indeed, this conjunction of exciting and provocative motives led to Chichikov devoting to his toilet an amount of time never witnessed since the creation of the world. Зато, может быть, от самого созданья света не было употреблено столько времени на туалет. Merely in the contemplation of his features in the mirror, as he tried to communicate to them a succession of varying expressions, was an hour spent. Целый час был посвящен только на одно рассматривание лица в зеркале. First of all he strove to make his features assume an air of dignity and importance, and then an air of humble, but faintly satirical, respect, and then an air of respect guiltless of any alloy whatsoever. Next, he practised performing a series of bows to his reflection, accompanied with certain murmurs intended to bear a resemblance to a French phrase (though Chichikov knew not a single word of the Gallic tongue). Пробовалось сообщить ему множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе. Lastly came the performing of a series of what I might call "agreeable surprises," in the shape of twitchings of the brow and lips and certain motions of the tongue. In short, he did all that a man is apt to do when he is not only alone, but also certain that he is handsome and that no one is regarding him through a chink. Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом, что хорош, да к тому же будучи уверен, что никто не заглядывает в щелку. Finally he tapped himself lightly on the chin, and said, Наконец он слегка трепнул себя по подбородку, сказавши: "Ah, good old face!" "Ах ты, мордашка эдакой!", и стал одеваться. In the same way, when he started to dress himself for the ceremony, the level of his high spirits remained unimpaired throughout the process. That is to say, while adjusting his braces and tying his tie, he shuffled his feet in what was not exactly a dance, but might be called the entr'acte of a dance: which performance had the not very serious result of setting a wardrobe a-rattle, and causing a brush to slide from the table to the floor. Самое довольное расположение сопровождало его во всё время одевания; надевая подтяжки или повязывая галстук, он расшаркивался и кланялся с особенною ловкостию, и хотя никогда не танцовал, но сделал антраша. Это антраша произвело маленькое невинное следствие: задрожал комод и упала со стола щетка. Later, his entry into the ballroom produced an extraordinary effect. Появление его на бале произвело необыкновенное действие. Every one present came forward to meet him, some with cards in their hands, and one man even breaking off a conversation at the most interesting point -namely, the point that "the Inferior Land Court must be made responsible for everything." Всё, что ни было, обратилось к нему навстречу, кто с картами в руках, кто на самом интересном пункте разговора, произнесши: "а нижний земский суд отвечает за это..." Yes, in spite of the responsibility of the Inferior Land Court, the speaker cast all thoughts of it to the winds as he hurried to greet our hero. Но что такое; отвечает земский суд, уж это он бросил в сторону и спешил с приветствием к нашему герою. From every side resounded acclamations of welcome, and Chichikov felt himself engulfed in a sea of embraces. "Павел Иванович! Ах, боже мой, Павел Иванович! Любезнейший Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович! Душа моя Павел Иванович! Вот вы где, Павел Иванович! Вот он, наш Павел Иванович! Позвольте прижать вас, Павел Иванович! Давайте-ка его сюда, вот я его поцалую покрепче, моего дорогого Павла Ивановича!" Чичиков разом почувствовал себя в нескольких объятиях. Thus, scarcely had he extricated himself from the arms of the President of the Local Council when he found himself just as firmly clasped in the arms of the Chief of Police, who, in turn, surrendered him to the Inspector of the Medical Department, who, in turn, handed him over to the Commissioner of Taxes, who, again, committed him to the charge of the Town Architect. Не успел совершенно выкарабкаться из объятий председателя, как очутился уже в объятиях полицеймейстера; полицеймейстер сдал его инспектору врачебной управы; инспектор врачебной управы -- откупщику, откупщик -архитектору... Even the Governor, who hitherto had been standing among his womenfolk with a box of sweets in one hand and a lap-dog in the other, now threw down both sweets and lap-dog (the lap-dog giving vent to a yelp as he did so) and added his greeting to those of the rest of the company. Г убернатор, который в то время стоял возле дам и держал в одной руке конфектный билет и болонку, увидя его, бросил на пол и билет и болонку, -- только завизжала собачонка; словом, распространил он радость и веселье необыкновенное. Indeed, not a face was there to be seen on which ecstatic delight - or, at all events, the reflection of other people's ecstatic delight - was not painted. Не было лица, на котором бы не выразилось удовольствие или по крайней мере отражение всеобщего удовольствия. The same expression may be discerned on the faces of subordinate officials when, the newly arrived Director having made his inspection, the said officials are beginning to get over their first sense of awe on perceiving that he has found much to commend, and that he can even go so far as to jest and utter a few words of smiling approval. Так бывает на лицах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест: после того, как уже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он сам изволил наконец пошутить, то-есть произнести с приятною усмешкой несколько слов. Thereupon every tchinovnik responds with a smile of double strength, and those who (it may be) have not heard a single word of the Director's speech smile out of sympathy with the rest, and even the gendarme who is posted at the distant door - a man, perhaps, who has never before compassed a smile, but is more accustomed to dealing out blows to the populace -summons up a kind of grin, even though the grin resembles the grimace of a man who is about to sneeze after inadvertently taking an over-large pinch of snuff. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые от него подалее и которые, впрочем, несколько плохо услышали произнесенные им слова, и наконец стоящий далеко у дверей, у самого выхода, какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот, по неизменным законам отражения, выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку. To all and sundry Chichikov responded with a bow, and felt extraordinarily at his ease as he did so. To right and left did he incline his head in the sidelong, yet unconstrained, manner that was his wont and never failed to charm the beholder. Герой наш отвечал всем и каждому и чувствовал какую-то ловкость необыкновенную, раскланивался направо и налево, по обыкновению своему, несколько набок, но совершенно свободно, так что очаровал всех. As for the ladies, they clustered around him in a shining bevy that was redolent of every species of perfume - of roses, of spring violets, and of mignonette; so much so that instinctively Chichikov raised his nose to snuff the air. Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся насквозь была продушена резедой; Чичиков подымал только нос кверху да нюхал. Likewise the ladies' dresses displayed an endless profusion of taste and variety; and though the majority of their wearers evinced a tendency to embonpoint, those wearers knew how to call upon art for the concealment of the fact. В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных, бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать (до такой степени дошла тонкость вкуса). Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке, хотя над этим беспорядком трудилась много порядочная голова. Легкий головной убор держался только на одних ушах и, казалось, говорил: "Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!" Талии были обтянуты и имели самые крепкие и приятные для глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить). Всё было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала, по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное всё было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты или шарф легче пирожного, известного под именем поцалуя, эфирно обнимал и обвивал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей. Эти скромности скрывали напереди и сзади то, что уже не могло нанести гибели человеку, а между тем заставляли подозревать, что там-то именно и была самая погибель. Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но обдуманно оставляли обнаженными возбудительные части рук повыше локтя, которые у многих дышали завидною свежестью и полнотою; у иных даже лопнули лайковые перчатки, побужденные надвинуться далее, словом, кажется, как будто на всем было написано: "Нет, это не губерния, это столица, это сам Париж!" Только местами вдруг высовывался какой-нибудь невиданный землею чепец или даже какое-то чуть не павлиное перо, в противность всем модам, по собственному вкусу. Но уж без этого нельзя, таково свойство губернского города: где-нибудь уж он непременно оборвется. Confronting them, Chichikov thought to himself: Чичиков, стоя перед ними, думал: "Which of these beauties is the writer of the letter?" Then again he snuffed the air. "Которая, однако же, сочинительница письма?" и высунул было вперед нос; но по самому носу дернул его целый ряд локтей, обшлагов, рукавов, концов лент, душистых шемизеток и платьев. Галопад летел во всю пропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама с белым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев, чиновник из Петербурга, чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский -всё поднялось и понеслось... When the ladies had, to a certain extent, returned to their seats, he resumed his attempts to discern (from glances and expressions) which of them could possibly be the unknown authoress. "Вона! пошла писать губерния!" проговорил Чичиков, попятившись назад, и как только дамы расселись по местам, он вновь начал выглядывать, нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая была сочинительница.

Yet, though those glances and expressions were too subtle, too insufficiently open, the difficulty in no way diminished his high spirits.