- А может быть, вы все-таки заняты? Заседанием каким-нибудь или же комиссией, а?
- Нет, не занят. Я весь к вашим услугам!
- Странно, очень странно.
- Ничего странного тут нет. Вы мне надоели. Говорите же, что вам надо.
- А может быть, лучше прошение написать? С гербовыми, значит, марками... пропустить, значит, через входящие и исходящие... Честь по чести, а?
- Тьфу, дьявол! Надоели вы мне, откровенно говоря. Не надо никаких прошений. К черту входящие! К собакам исходящие! Говорите прямо по-человечески, что нужно.
- Непорядки это...
- То-ва-рищ! Пожалуйста, не тяните! Говорите, в чем дело. А то я занят - к "бюрократическому" номеру "Гудка" фельетон строчу. Видите?
- К "бюрократическому"? - встрепенулся тусклый посетитель. - Так вот я к вам именно по этому дельцу и пришел.
С этими словами он вытащил из кармана какую-то бумажку и, конспиративно оглянувшись по сторонам, сунул мне в руку.
- От Ивана Ивановича... Лично... В собственные руки.
Я с недоумением развернул записку и прочел: "Дорогой Митрофан! Ты меня, наверное, забыл, а мы с тобой в 1917 году вместе в трамвае ехали в Одессе. Окажи дружескую услугу! Податель сего... как его... фамилию забыл... мой старый верный друг детства, а также муж сестры тети Сони (впрочем, ты ее, наверное, не знаешь). Так вот, рекомендую его тебе как высококвалифицированного бюрократа. Надеюсь, что в память нашей старой дружбы ты устроишь его как-нибудь на страницах бюрократического номера "Гудка". Портретик там или что. С своей стороны при первом удобном случае окажу тебе услугу за услугу. Заранее благодарен. Кланяйся Зубиле! Твой Вася".
- Никакого Васи я не знаю! - мягко сказал я. - И никакой рекомендации не надо!
- Не надо? - ахнул тусклый посетитель. - Как же это так, чтоб без записочки? Без записочки у нас ничего не делается. Без записочки - это непорядки. Хе-с, хе-с... Может, этого, Васиной рекомендации недостаточно, в таком случае я могу от Пети принести.
- От какого Пети?
- Как же-с, как же-с... Разве вы не знаете Пети? Петя - это двоюродный брат Васи по женской линии... Тоже с вами в трамвае как-то однажды ехал - до сих пор вспоминает.
- Не помню Пети! Не надо Пети! Давайте лучше без всяких рекомендаций! Ну-с, в чем дело?
Тусклый посетитель страдальчески вздохнул:
- А может быть... все-таки... через секретаря? Или же проще...
- Тьфу!! Говорите так!
- Хорошо-с! - покорно склонил голову посетитель. - Не хотите - не надо! В чужой, как говорится, монастырь со своим уставом не суйся. У меня к вам, товарищ Горчица, такого рода дельце. У вас тут, я слышал, "бюрократический" номерок готовится... Так нельзя ли мне... как-нибудь того... по знакомству с Васей, Петей и тетей Соней... на первой страничке напечататься? Ась?
- А вы, товарищ, кто такой, собственно, будете?
- Я-с... бюрократ-с! Чистой воды, стопроцентный, старый, выдержанный советский бюрократ-с!
- А! Это интересно! Нам нужен хороший, опрятный, образцово-показательный бюрократ с солидным стажем.
- Лучше меня не найдете-с! Я бюрократ, знаете, еще довоенной выработки. С семнадцатого года в советских учреждениях волынку волыню. Так напечатаете на первой страничке-с?
- А что вы, например, делали такого сверхбюрократического?
- Я-с? А очень даже многое-с... И Вася может подтвердить. Бумажки, например, по два месяца в столе держу иногда. И не какие-нибудь, а важные. Без доклада никого не пускаю к себе-с. На курьера кричу-с... Хе-хе!..
- И это все?
- Н... нет-с... А то вот еще такой случай был. Как-то остался я замещать своего прямого начальника - так, верите ли, два месяца сам себе отношения писал и сам себе на эти отношения отвечал... Ась? Об этом даже на днях товарищ Орджоникидзе в докладе упомянул-с...
- Для первой страницы маловато. На первой странице у нас место занято Макдональдом, Гендерсоном, Томасом и К°. Ваша волокита по сравнению с ихней волокитой - детские игрушки. От вашей волокиты пострадало десятка два посетителей да пудов сорок писчей бумаги... А там, дорогой товарищ, весь рабочий класс Англии пострадал! Вот это работка-с!
- Значит, на первую страницу не возьмете?
- Не возьмем.
- А Васина записочка-с?
- Не поможет.
- Может быть, все-таки...
- Нет-нет! И не просите! Макдональда вам по части волокиты, я вижу, не покрыть. Кишка тонка. Вы что? Пережиток, мразь, извините, ничтожный бюрократический щенок. А Макдональд - это действительно волокитчик в мировом масштабе. Первейший из всех бюрократов Второго Интернационала.
- Значит, не напечатаете?
- На первой странице - нет. Сбегайте на четвертую страничку, - может быть, там, петитом...
- Может, на первую?.. Тетя Соня кланялась... А?
- Нет-нет! Идите на четвертую! До свидания, товарищ бюрократ.
Тусклый посетитель сгорбился и поплелся на третью страницу.
Выходя из редакции, я увидел тусклого посетителя. Он стоял, окруженный друзьями, и, вытирая оловянные глаза большим несвежим носовым платком с синей каймой, говорил, всхлипывая:
- Не принял, подлюга, на первую страницу. Пришлось на третью забираться. Не повезло. Конечно! У этого самого паршивого Митрофана Горчицы свой кандидат, оказывается, свой кандидат на первую страницу был Макдональд. За него, говорят, специально Кук из Лондона приезжал хлопотать. А у меня записочка от Васи. Нешто Васе с Куком тягаться! "Вы, говорит, мелочь, а Макдональд, говорит, в международном масштабе!.. Кишка, говорит, тонка!" А пустите вы меня на международную арену - я вам покажу, как надо волынить! Дайте мне инициативу, я бы им показал, что такое настоящий бюрократизм! Не дают только, сволочи, ходу! Бюрократы паршивые!
1926
СПУТНИКИ МОЛОДОСТИ
Фельетонист газеты зажег на своем хорошо оборудованном письменном столе сильную, яркую полуваттную лампу под зеленым колпаком, придвинул к себе стопку тщательно нарезанной белой бумаги, отхлебнул глоток крепкого до черноты, душистого чая и, закурив толстую папиросу Уктабактреста, мечтательно выпустил в потолок синеватый клуб дыма.
В калорифере паро-водяного отопления постукивали молоточки. От него исходило упоительное тепло. За окном кружился легкий снег. Вечерело...
Фельетонист обмакнул перо в чернила и решительно написал: "Фельетон". Потом зачеркнул и написал: "Маленький фельетон". Немного подумав, зачеркнул "Маленький фельетон" и вывел красивыми буквами: "Октябрьский фельетон".
Фельетонист полюбовался на свой почерк, нарисовал сбоку человека с длинным носом, надел на него цилиндр, устроил на глазу монокль, а внизу написал: "Чемберлен". Затем приделал Чемберлену длинную черную бороду, перечеркнул лист, смял его и бросил в корзину.
- Тьфу, дьявол! Четвертый вечер сижу и ничего не могу высидеть! Хоть плачь!
Фельетонист встал из-за стола, сердито лег на диван и закрыл глаза.
- Не желаю - и баста! Нету темы. Не машина я, в самом деле, чтоб за четыре дня фельетоны Октябрьские писать!
- Постыдились бы так говорить, товарищ! - произнес вдруг над ухом фельетониста чей-то густой, железный бас. - Просто срам, молодой человек! Фу!
Фельетонист вздрогнул и открыл глаза. Возле дивана стояла небольшая железная печка на маленьких ножках и укоризненно качала своей коленчатой прожженной трубой, похожей на шею жирафа.
- Что вам, собственно, угодно, гражданка? - строго спросил фельетонист. - И с вашей стороны это даже довольно неделикатно - врываться без спроса в кабинет к незнакомому, занятому человеку. Попрошу вас удалиться, я не имею чести быть с вами знакомым!
- Хо-хо! Это мне нравится! Не узнаете вы меня, что ли?
- Н-н-не припоминаю что-то, извините. Кто вы такая?
- Не припоминаете? - обиделась печка. - Очень мило с вашей стороны! Этого я от вас никак не ожидала! Я - "буржуйка".
- Буржуйка? Тем нахальнее ваше поведение. Между мной и буржуйкой не может быть ничего общего.
- Именно "буржуйка". Или "румынка". Как вам будет угодно. Не узнаете?
- Позвольте... "Румынка"... "Буржуйка"... Позвольте... Как будто бы... немножко ваша труба... мне знакома... - пролепетал фельетонист, всматриваясь в печку. - Где мы с вами встречались?
- Хо-хо! Эт-то мне нравится! Везде мы с вами встречались, дорогой товарищ. В частности, я у вас в комнате жила подряд три года - тысяча девятьсот девятнадцатый, двадцатый и двадцать первый. Вы еще меня тогда полным собранием сочинений Боборыкина топили. "Хорошо, шельма, писал, говорили, два месяца я на нем воду кипячу, а все конца-краю ему не видать". Ну, припоминаете теперь?
- Голубушка! - воскликнул фельетонист в сильнейшем волнении. Мам-мочка! Теперь узнаю! Узнаю! Ради бога! Какими судьбами? Садитесь, пожалуйста! Чайку, может быть, стаканчик выпьете? Кофейку? А я, признаться, думал, что вас давным-давно в Москве не существует.
- Вообще не существует. Но в частности, в полночь накануне Октябрьской годовщины... Иногда... В качестве, извините, праздничного призрака... специально для беллетристов... А насчет чаю не беспокойтесь, сыта по горло! Мерси!
