исполнял обязанности причетника в день победы на Каленберге.
Брат Михаил опять показался мне сильно изменившимся и постаревшим; но, как и в первый раз, он был вполне доволен своей судьбой и не стремился достигнуть большего. У него была степенная осанка, а благочестие его и набожность были для нас примером и обращали к Богу. Из всех сочельников, которые я, по милости Божией, встречал в кругу семьи, ни один не показался мне более торжественным. Когда мы встали из-за стола, я принялся развязывать дорожные мешки, чтобы достать гостинцы. Матери я привез роскошнейшие четки в золотой оправе; ибо, как известно, турки также молятся по четкам и, сидя, постоянно перебирают их. Надо было только, чтобы патер Михаил освятил их, как принадлежавшие неверным. Зятю я привез нож в красной оправе. Но, так как никогда не следует дарить, по какому-то поверью, ничего ни острого, ни режущего, он должен был заплатить мне грош. Неудачнее всего был подарок брату зятя, на которого я не рассчитывал. Пришлось ограничиться разрозненным от пары пистолетом. Правда, он был прекрасно украшен резьбою по слоновой кости с бирюзою, но в кобуре оставалось одно пустое место. Он был принят с благодарностью. Сестре досталась чудная застежка с изумрудом.
Доведя свои записки до этого места, я только со стесненным сердцем могу писать их дальше. Я не стану жаловаться на собственную долю, хотя, конечно, и она могла сложиться лучше. Но можно бы многое сказать о тяжких испытаниях, выпавших на долю короля, и бросить упрек неумолимому року, если бы судьбы наши не лежали в руке Божией и не складывались по его Божественному произволению. Герой и муж, немало послуживший на благо христианству, претерпел многие жестокие удары. Его не только оскорбляли, не только отрекались и преследовали в родной стране, но, даже умирая, он не мог завещать потомству упований на лучшее, счастливейшее будущее.
Почти немедленно вслед за венским походом и возвращением с войны начались раздоры, заговоры, происки иностранных держав, тайные интриги против Собеского среди людей, которых он считал своими лучшими друзьями. Все его начинания вызывали недовольство, вели к открытому противодействию.
Душою оппозиции, ее поддержкой и опорой была королева. Она уже при жизни своего благодетеля и мужа отрекалась от него, не прочь была бросить и отступиться. Она преследовала своего первого сына Якова, шла наперекор всем планам мужа, старалась навлечь на него всеобщую ненависть. Не хватает сил и покорности судьбе, чтобы описать все, что тяжелым бременем угнетало короля все последующие годы жизни, вплоть до смерти.
Вся Европа окружала его величайшим почитанием и прославляла его имя. Неверные падали перед ним во прах и дрожали при одном его имени, а в родном гнезде устраивали против него заговоры те, которых он вознес, осыпал милостями, одарил.
Проследить шаг за шагом все, что творилось с 1684 года до кончины короля не в моих силах. Разве только, быть может, один епископ Залуский, имевший сведения о всех тайных пружинах, руководивших действиями и побуждениями современников, мог бы дать полный отчет об этом печальном времени, так как король нередко беседовал с ним как на исповеди. Но и Залуский обо многом мог только догадываться, ибо король нередко, из чувства стыда и жалости к своей семье, умалчивал о том, что угнетало его душу.
Очень уж легко зовутся теперь люди мучениками и присваивают себе славу, на которую имеет право только тот, кто страдает молча, кто возносит огорчения свои небу, к престолу Божию и улыбается на Голгофе. Вот именно таким мучеником с ясным челом был за все годы своей жизни наш король: он никогда не жаловался. Только раз, доведенный до отчаяния, он хотел отказаться от престола, так как бремя власти стало ему не под силу; и тогда только подданные его уразумели, как много он значил. Французские интриги, кесарские происки и возмутительная неблагодарность Габсбургов, тайные подкопы матери против собственного сына, внутренняя смута, приведшая к междоусобице, все обрушилось на его правление, и всему виною была королева. Ему пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть ее прегрешений.
Я не присутствовал при том, когда король, встретившись в конце похода с королевой, вместе с ней въезжал в Краков в тот же самый святочный сочельник, когда я припал к ногам родительницы. Их встречали с великим ликованием, устроили к приезду триумфальные ворота: он возвращался героем не только своего народа, но всего мира христианского, и блеск его имени осенял всю Польшу. Прежняя воинская слава, которую мы утратили при Яне Казимире и при Михаиле, вновь озарила имя Польши. Слава короля гремела в первое время даже в самой Франции, вызывая большое неудовольствие в Людовике XIV. Много говорилось о заслугах папы, призывавшего к войне, оказывавшего денежную помощь; но сам Иннокентий XI, послав Собескому освященный меч, а королеве Золотую Розу, этим самым показал, кому принадлежала честь разгрома турок, кто окончательно сломил могущество неверных и положил предел дальнейшим их успехам и завоеваниям.
С разрешения короля, которое выхлопотал для меня Шанявский, я оставался в деревне к великой радости родительницы, которая охотно задержала бы меня совсем, настаивая, чтобы я женился. Но у меня не было ни малейшего желания связывать себя брачными узами. За время затянувшегося пребывания в Полонке я знакомился с хозяйством, занимался лошадьми, разъезжал по соседям, принимавшим меня с большой сердечностью и радостью. Случалось, что выехав в гости на день, я не мог вырваться целую неделю. Матушка, в конце концов, научилась выручать меня: посылала за мной нарочного, с требованием вернуться.
Приятно проведя среди своих свободное от службы время, отдохнув и подкрепившись, я только летом вырвался из домашнего уюта и поспешил вернуться на службу государеву, когда Шанявский известил меня, что король собирается лично вести войска под Каменец.
Вернувшись, я застал короля среди блестящего сонма придворных, владетельных князей и кавалеров различных национальностей, которые все добивались чести служить у нашего государя и учиться у него рыцарскому ремеслу.
Не поддается описанию, какою пышностью и блеском было окружено пребывание наше в Яворове, а за кулисами придворной суеты скрывались тайные подвохи кесарских приспешников и агентов Франции. Жизнь обратилась для меня в каторгу, когда я в первые же дни убедился во всесильном влиянии королевы, которая собиралась не только политиканствовать, но и сопровождать государя на войну, присутствовать при осаде крепостей и сосредоточить на своей особе взоры христиан. Притом она нарочно делала так, чтобы рядом с ее именем упоминалось имя Александра, тогда как королевич Яков умышленно отодвигался ею в тень. Уже и
