Боярышниковый лес - Мейв Бинчи

Что, если Джун Арпино и ее семья – это мой шанс добраться до Нью-Йорка и устроиться на работу в закусочную?

Я прилипла к приемнику и затаила дыхание. Выяснилось, что девчонка остановилась в одной из тех дешевых гостиниц, которые смахивают на восточноевропейскую тюрьму. Я позвонила на радиостанцию, где мне сказали, что этой девчонки, Джун Арпино, в студии нет и что интервью было взято несколько часов назад, однако мне дали телефон гостиницы, предупредив, что туда, похоже, названивает и собирается приехать полстраны.

Подумать только! Может, всем двинувшимся в гостиницу тоже нужна от Джун работа в закусочной? Люди – странные существа.

Тогда и мне туда надо. Хоть ради смеха.

В дверь постучали – мама. Она сказала, что искала себе юбку, но ни одна почему-то не подошла, поэтому она купила юбку мне. Юбка оказалась довольно симпатичной, из розового бархата, ничего похожего на вещи, которые она покупала обычно, – их постеснялись бы носить даже приютские сироты в девятнадцатом веке.

– Из папиной семьи, случайно, никто не уезжал в Америку, может, кто-нибудь с Северной кольцевой дороги? – спросила я.

– Было дело, его дядя уехал за океан, не снеся оскорбления или чего-то еще, никто уже и не помнит, что там случилось. Где эти родственники, теперь неизвестно, так что, милая, с планами по работе в закусочной они тебе, боюсь, не помощники.

На мамином лице было искреннее сожаление.

– Мне кажется, я их нашла, – призналась я и рассказала все.

Она, как ни странно, заинтересовалась и обрадовалась. Даже воодушевилась.

– Давай съездим, – поддержала она меня.

Гостиница оказалась ужасной – что внутри, что снаружи. Переполненной людьми. Там была даже противная двоюродная родня с папиной стороны, представляете? Все возбужденно перекрикивались. А посреди творящегося вокруг бедлама стояли две американки, по-видимому Джун и ее мать.

Джун была вылитая я, мы походили на сестер. И на ней оказалась розовая бархатная юбка. Мама выдала галдящей компании жуткие личные подробности того, как они с отцом поссорились, а он так и не извинился, – ей до смерти надоело постоянно мириться первой.

Тут в разговор неожиданно вклинилась мама Джун, заявив, что, если бы было можно переиграть жизнь заново, она уж лучше бы извинилась перед отцом Джун: вдруг он не ушел бы тогда к молодой потаскухе, которая родила ему двоих детей…

Мы с Джун разговаривали только между собой, лишь бы не слушать все эти древние воспоминания. Конечно, она была меня на целый год моложе, но это никак не проявлялось – американки взрослеют быстрее. Мы всё думали, как же поразительно, что мы оказались родственниками, хотя даже не подозревали о существовании друг друга.

Мама по мобильнику позвонила папе; когда спустя полчаса он приехал, то первым делом извинился за свой скверный характер, и мама при всех его поцеловала. Через считаные минуты он уже пожимал руки своим родственникам и говорил, что мама – лучшая жена в мире.

Джун была классная.

Я сказала ей, что у меня в комнате две кровати, поэтому, если она хочет, пусть поживет там. Можно даже съездить в этот кретинский Россмор с волшебным источником, который, как считается, работает без осечек. Мама сказала, что хочет перекинуться со святой покровительницей этого источника парой фраз, потому что первый муж, которого она ей послала, оказался не очень. Может, этот муж был пробным, а настоящий еще не объявился? В ее возрасте подобные слова не лезли ни в какие рамки, но мы с Джун это пережили.

Мама Джун сказала, что они, конечно, могут поменять билеты на самолет и устроить себе каникулы с нами, а после поездки в Россмор забрать меня в Нью-Йорк. Они знают одну потрясающую закусочную, где я могла бы поработать. Очень приличное семейное заведение.

Мама с папой поначалу сомневались, но Джун шепотом посоветовала намекнуть им, что иначе я отправлюсь на Кипр или Майорку и уж там оторвусь по полной. Это заставило родителей серьезно задуматься. Правда, окончательно они ничего не решили. Придется их еще поуламывать, но я не сомневалась, что с моей новой сестрицей Джун все обязательно получится.

Я поймала на себе мамин слезливый взгляд.

– Мам, ты что, перебрала? – забеспокоилась я.

– Вовсе нет. Ты помнишь, что я сказала тебе сегодня утром, Лаки? – спросила она тоном, до ужаса напоминающим тон Мэри Поппинс.

Мы с Джун уже обсудили, что самый простой способ осчастливить матерей – это говорить с ними на одном языке. Они не понимают, что вы, как попугай, повторяете их же слова.

– Ты сказала, что рано или поздно все обязательно наладится, – ответила я.

Мама просияла от радости:

– Надо же, запомнила! Ты и правда моя лучшая подруга, Лаки. Я буду страшно скучать, когда ты уедешь в Америку.

Я улыбнулась в ответ. Это была непростая, многозначащая улыбка.

Во-первых, это была улыбка огромного облегчения. Я выиграла и еду в Нью-Йорк работать в закусочной. Мама только что не сказала это прямо.

Во-вторых, это была дружеская улыбка. По словам старушенции с радио, такая улыбка может творить чудеса. Поначалу притворная, потом она будет идти от чистого сердца. Удивительная это штука – взросление, время летит незаметно.

Я почувствовала, что больше не притворяюсь.

И когда сказала маме, что она тоже моя лучшая подруга, я так и думала. Я ничего из себя не строила. Я действительно так думала.

Наверное, я все-таки везучая и имя теперь менять без надобности.

Ну вот скажите, почему я решила, что будет здорово купить электронные часы с огромным экраном и цифрами, которые видно из гостиницы «Россмор»? Почему не могла приобрести себе компактный дорожный будильник, как все нормальные люди, а не водружать рядом с кроватью громоздкую штукенцию размером с обеденную тарелку со сменяющимися каждую минуту красными цифрами?

Я не свожу с нее взгляд уже четыре с половиной минуты: время сменилось с 9:08 на 9:13. Смутно помню, что завела будильник на 9:30. Вроде бы. План заключался в том, что если встану в полдесятого, то уже к десяти успею принять душ, одеться, выпить чашку кофе и выйти из дому.

И сегодня крайне важно выйти из дому в приличном виде. У меня собеседование по поводу долгожданной работы: хочу устроиться директором в художественную галерею «От всей