– Когда есть какое-нибудь дело, дни идут гораздо быстрее, – продолжал я философствовать. – Ты сейчас ничего не делаешь, и поэтому тебе кажется, что время остановилось. Помоги мне переселить Ивана!..
– Я готов, – согласился отец. – Пожалуйста… Я готов. Но радиус моих действий очень уж ограничен: двор и бульвар.
– Вот и прекрасно! – воскликнул я. – Там гуляют пенсионеры. Старые, усталые люди… Они вполне заслужили отдых с видом на реку и с дачным воздухом! Зачем им жить в Машиностроительном тупике? Они с удовольствием переедут.
В тот же день вечером отец грустно пропел из «Евгения Онегина»:
– Привычка свыше нам дана…
– В каком смысле? – спросил я.
– Пенсионеры не желают покидать насиженных мест.
– Плохой тот мельник должен быть, что век свой хочет дома жить! – не пропел, а со злостью прокричал я. – Ты это им объяснил?
– Объяснил.
– А они?
– Привычка свыше нам дана, замена счастию она!..
– Действительно, отказываются от своего собственного счастья! Это же глупо! Ты как считаешь?
– Надо искать среди молодых, – ответил отец.
Я искал среди людей всех возрастов. Всем одиноким я объяснял, что, переехав к Ивану, они будут жить одновременно и в городе и на даче, что им не придется покупать путевки на курорт. Иван дал мне задание, и я должен был его выполнить. Но оказалось, что люди не любят переезжать с места на место. И еще оказалось, что они почему-то очень ценят разные удобства. Для них имеет большое значение, например, чтобы остановка троллейбуса была рядом. Как будто трудно пройти один километр по свежему воздуху! Но особенно для них важно, чтоб в квартире был телефон.
В объявлениях, которые я расклеил по всем подъездам нашего тупика, было крупными печатными буквами написано: «Телефон под самыми окнами».
– Что это значит: под самыми окнами? – несколько раз спрашивали меня. – Вы его там повесили, что ли?
– Нет, это телефон-автомат.
– Ах, автомат? Тогда вопрос отпадает.
– Отсутствие телефона – это же величайшее из удобств, – повторил я как-то дяде Лене слова, которые услышал от Ивана. – Сколько можно сберечь времени! Кого не хочешь слышать – того не слушаешь, а кого хочешь – тому звонишь из автомата. Он под самыми окнами. Очень удобно! Почему люди не понимают?
– Видишь ли, телефон – это для некоторых избавление от одиночества, – сказал дядя Леня. – Я предполагаю, что у Ивана комната не очень большая…
– Не очень. При чем тут это?
– Значит, на твои объявления откликаются главным образом одинокие люди. Телефон для них особенно важен. Им ведь дома не с кем поговорить. Они хотят иметь связь с внешним миром.
– Внизу автоматная будка!
– Видишь ли, это односторонняя связь… А люди предпочитают двустороннюю.
– Пусть выйдут в коридор или на кухню и там связываются с внешним миром. У Ивана ведь не отдельная квартира, в которой можно сдохнуть со скуки. У него есть соседи! Кажется, даже две или три семьи.
– Сосед – это тот, кто оказался рядом случайно. Друзья и соседи – понятия разные.
Мне стало ясно, что выполнить задание Ивана будет совсем нелегко.
Часто я слышал, как Людмила рассказывала по телефону о комнате «на краю города». Она говорила вполголоса, словно стеснялась, словно боялась, что кто-нибудь из нас услышит.
Я злился! Ну зачем было подчеркивать, что Иван живет так далеко? И что в квартире много соседей? И что до троллейбусной остановки нужно идти пятнадцать минут? А может, кто-нибудь дойдет за десять! Или даже за пять! «Мастер четких линий»! – злился я про себя. – Прямота многое искупает! И так далее… Но если она уж такая прямая, то почему не говорит о дачном воздухе, о реке, о курортном климате? Почему это скрывает? Неужели она не хочет, чтоб Иван переехал? Неужели не ждет?..»
Однажды я полез в ящик Людмилиного стола за бумагой: мне казалось, что письма, написанные на тетрадных листах в клеточку или в линейку, выглядят как домашние сочинения или как контрольные по математике. В ящике были аккуратно сложены в стопку все письма, полученные от Ивана, и на каждом конверте четким Людмилиным почерком были обозначены месяц, число.
Сестра не любит хранить то, что ей не нужно. Она всегда с удовольствием рвет на мелкие клочки старые записи и тетради: «Человечеству это не пригодится!..»
Прогулки отца по двору и бульвару становились длиннее.
Дядя Леня сказал тихо и даже с грустью:
– Заметное улучшение. – А потом добавил: – Но еще долго будет необходим ежедневный врачебный контроль.
Он привык бывать у нас ежедневно.
Один раз я заметил, что у дяди Лени совсем уж грустное настроение. «Может, отец уже выздоровел? – подумал я. – И ему не нужен ежедневный врачебный контроль?»
– Что с обменом? – спросил меня дядя Леня в коридоре, возле самой двери, – Никто не хочет ехать туда, на край города?
– Нет, не хотят! – с досадой ответил я.
– Видишь ли, больше по этому поводу можешь не волноваться.
– Почему? – удивился я.
– Видишь ли… я все продумал… И согласен туда переехать.
– Вы?!
– Ну да, готов обменяться с этим самым молодым человеком, которого ты выдал за двоюродного брата.
– Как это выдал?
– Видишь ли, получилось не очень удобно… Мне нужно было оставить памятку: как принимать лекарства, в какой последовательности. Отец попросил меня открыть ящик стола, где лежит бумага. Там я увидел… Случайно, конечно. Как-то неловко вышло… Я вроде бы подглядел. Хотя это не очень существенно… Видишь ли, от двоюродного брата так много писем не получают. И их так бережно не хранят. Но, в общем, это все несущественно. Я согласен отсюда уехать…
Я обрадовался. А потом спохватился и стал отговаривать дядю Леню:
– Мы к вам привыкли!..
Он решительно распахнул дверь и сказал каким-то не своим, твердым голосом:
– Значит, считайте, что я согласен.
Иван и Людмила будут жить прямо под нами, на втором этаже!
– В нашем доме, в нашем доме!.. – весело переиначил отец арию из «Евгения Онегина».
– Мы будем перестукиваться по трубе! – крикнул я.
Мама стала искать тряпкой пыль там, где ее никогда не было. А Людмила начала чертить что-то на своей доске, хотя за пять минут до этого сказала, что весь вечер будет свободна.
– Надо сейчас же написать об этом Ивану! – воскликнул я.
– Напиши, – сказала сестра.
А когда я сел рядом с нею за стол, тихо спросила:
– Сколько ты в этом месяце получил писем?
– Два!
– Значит, два – один в твою пользу.
Я потверже уселся на стуле и гордо огляделся по сторонам. Но мама и отец не слышали Людмилиных слов и не могли понять моей гордости.
А через два дня счет в мою пользу увеличился. Я получил третье письмо от Ивана. Правда, оно было совсем коротким:
«Здравствуй, Ленька! Я прилечу на один день. Есть важное дело! Пока никто не должен знать об этом. Никто, кроме тебя! Ты помнишь, где я живу? Жду тебя двадцатого в три часа дня. Надеюсь, что самолет не опоздает. Мужской уговор: никому ни слова. До скорой встречи! Иван».
12
Больше всего в письме Ивана мне понравились слова «мужской уговор». Я много читал о священных союзах, которые заключали между собой мужчины. Они всегда договаривались кого-то спасти, выручить или преподнести кому-нибудь неожиданный подарок, сюрприз.
«Наверно, Иван тоже решил поразить Людмилу, а может, и маму с отцом чем-то необычайным! И хочет, чтобы я ему в этом помог. Как мужчина мужчине!.. – так рассуждал я в троллейбусе, конечная остановка которого была примерно за километр от Иванова дома. – Иван верит в меня. Знает, на что я способен. Он ни разу не сказал; «Ты ребенок! Не поймешь, не сумеешь, не сможешь!» И никогда так не скажет. Все познается в сравнении! Иван прекрасно помнит самого себя в моем возрасте. Разве он считал себя в те годы ребенком?»
Я ехал прямо из школы, с портфелем. Дома я сказал, что у нас будет собрание. Многие не любят собраний, ругают их. Но это же просто-напросто черная неблагодарность! Собрания бывают не так уж часто, но зато как часто можно на них ссылаться! Куда бы ни пошел после школы, к товарищу или на стадион, всегда можно сказать: «Было собрание!» И никто не станет ворчать: «Столько часов без обеда! Все ждали, все волновались…»
В прошлый раз я ехал к Ивану на такси. Это было летом, дорога была быстрой, приятной. А троллейбус тащился не спеша, потому что была гололедица, и делал слишком уж частые длинные остановки. Потом усы его соскочили с проводов, водитель выскочил из кабины и долго дергал усы за веревку. Потом какой-то грузовик буксовал на дороге. Водитель снова выскочил и вместо того, чтобы подтолкнуть грузовик, зачем-то ругал шофера.
Оба раза я выскакивал на улицу вместе с водителем. «Все норовит подсобить!..» – сказала кондукторша. Она не знала, что я еле-еле поспевал к трем часам.
«Ведь никому, кроме меня, неизвестно о приезде Ивана, – рассуждал я. – В письме так и написано: «Никто, кроме тебя!» Значит, я один ему нужен. И, может быть, именно в три часа. Ровно в три!..»
