что его не только слушают, но и понимают.
– Среди инфекционных заболеваний шестьдесят пять процентов составляет смертность от туберкулеза, доля смертей, вызванных ВИЧ-инфекцией, примерно втрое меньше. Анализируя причины расхождения диагнозов, я ежегодно убеждаюсь, что и по сей день во многих стационарах нашего города диагнозы формулируются совершенно безграмотно. Мы забыли постулат, гласящий, что диагноз – это показатель опыта и качества работы врача. Как руководитель городской патологоанатомической службы, я намерен продолжать борьбу за правильную формулировку диагноза…
Данилов вспомнил, как рассвирепел Мусинский, увидев историю болезни, оформленную одним из врачей-дежурантов и не глядя, по запарке, подписанную заместителем главного врача. Дежурантами, то есть врачами, работающими исключительно на дежурствах, становятся не самые лучшие, но все равно диагноз: «Вегетососудистая дистония, осложнившаяся скоропостижной смертью», – был хорош только для анекдота.
– Что означает «осложнившаяся скоропостижной смертью»? – восклицал Мусинский, картинно хватаясь за голову обеими руками. – И откуда, из какого пальца, высосан диагноз «вегетососудистая дистония»? В международной классификации такого заболевания нет и никогда не было! Проще и честнее написать в диагнозе: «Ни хрена не знаем, поэтому ни хрена не поняли и лечили хрен знает от чего»!
От расхождений в прижизненном и секционном диагнозах заведующий кафедрой плавно перешел к залеченным насмерть пациентам.
– Причины смерти, вызванные оказанием медицинской помощи, делятся следующим образом: семьдесят шесть процентов составляют осложнения манипуляций и операций, и двадцать три процента – осложнения лекарственной терапии и анестезии, хотя за рубежом дело обстоит наоборот.
Данилов уже слышал от Мусинского объяснение этому несоответствию. Причина крылась не в том, что у нас лучше лечили, а в том, что по записям в наших историях болезни очень часто нельзя было догадаться о том, что ухудшение состояния пациента, закончившееся летальным исходом, было вызвано назначением того или иного препарата. Истории болезни в наших медицинских вузах учат писать правильно, так, чтобы при их прочтении возникало как можно меньше вопросов.
– Среди осложнений манипуляций и операций, приведших к летальному исходу, осложнения диагностических мероприятий составляют восемь процентов, а осложнения лечебных мероприятий – девяносто два процента…
Данилов против собственного желания вернулся мыслями в недавнее прошлое и все оставшееся до конца доклада время переживал смерть пациентки в родах.
От невозможности совладать с собой Данилов разозлился и почувствовал, что должен сделать хоть что-нибудь, пускай и бессмысленное. Ему захотелось разбить в щепки хиленький деревянный подлокотник, обтянутый красным дерматином. Пока Данилов подавлял раздражение, дыша медленно и глубоко, Мусинский закончил доклад и ушел.
– Что-то мутит меня, – сказал Владимир коллегам. – Выйду проветриться…
Ординаторы сочувственно посмотрели на Данилова, но компании не составили.
Охранник, нос которого немного увеличился в размерах, предпочел Владимира не заметить. Данилов вышел на улицу, сощурился на солнце, подышал приятно холодным воздухом и начал расхаживать по расчищенной от снега дороге перед патологоанатомическим корпусом – он так торопился, что вышел не переобувшись, прямо в легких кроссовках.
Ходьба не только успокаивала, но и правильно настраивала мысли. Спустя пять минут Данилов окончательно признал, что с ним творится нечто неладное, начиная с чрезмерной, именно чрезмерной зацикленности на смерти пациентки во время наркоза и заканчивая всем его поведением – угрюмо-раздражительным, недружелюбным, завязанном на комплексах.
«Да, Вольдемар, это комплексы, а не что другое, – сказал себе Данилов. – И все это вместе можно назвать пограничным расстройством. Пограничным, а не шизофренией, хотя бы потому, что я адекватно оцениваю себя и признаю, что раз уж все зашло так далеко, то мне нужна помощь. И не друга Игоря и бутылки, а врача-специалиста».
Признать проблему – иногда означает наполовину решить ее. Владимир понял, что мелочи, казавшиеся ему незначительными, на самом деле не были таковыми; а казавшиеся важными вещи вообще не заслуживали внимания. Его мир медленно переворачивался вверх ногами – а может, наоборот, наконец-то вставал с головы на ноги.
Голова не замедлила откликнуться привычной болью. Данилов мудро решил, что для первого раза с него хватит объективного самопознания – пора было возвращаться на кафедру. Он прошел мимо отвернувшегося охранника, спустился в раздевалку, достал обезболивающие таблетки из кармана куртки, запил их водой из-под крана, прямо из горсти – и потом только спохватился, что не вымыл руки.
– Задним умом все мы крепки, – сказал в пространство Данилов. – Снявши голову…
– Заканчивать поговорку не стал – в раздевалку вошел Илья.
– Лариса Александровна послала за тобой. Сейчас будет какое-то тестирование.
– На какую тему? – поинтересовался Данилов и предположил: – Неужели общей психологической совместимости?
– На тему патологической анатомии, разумеется, – Илья даже и не подумал улыбнуться. – Наша психологическая совместимость никого не интересует.
– А зря, – покачал головой Данилов.
Тест оказался очередной причудой свыше: в нем было сто двадцать вопросов и по три варианта ответов на каждый. Хорошо еще, что доцент Кислая не стала ограничивать время, просто раздала каждому из ординаторов по скрепленной пачке листов и предупредила:
– Закончили – кладите мне на стол. Кто будет уходить последним, пусть найдет меня на кафедре и отдаст ключ. От запертого кабинета! А то вчера студенты ключ принесли, а дверь на замок не закрыли.
– Мы уже не студенты, Лариса Александровна, – обнадежил Денис.
– Да, – согласилась Кислая, – но это вряд ли что-то меняет.
На вопросы отвечали сообща, обсуждая все неясности.
– Вот приколется тот, кто будет проверять, – сказала Ирина, ответив на последний вопрос. – Все пятеро ординаторов совершенно одинаково ответили на сто двадцать вопросов.
– И совершенно правильно! – усмехнулась Алена.
– Это показатель прекрасной работы кафедры, – откликнулся Денис.
Данилов положил свой тест на стол и поспешил уйти. Бегать с ключом по кафедре в поисках доцента Кислой ему не хотелось: та имела обыкновение прятаться с книжкой в самых неожиданных местах.
– Когда-то ты предлагала мне сходить к психоаналитику, – начал Данилов, зайдя утром в кухню.
– К психотерапевту, если быть точным, – поправила Елена, нарезая яблоки для салата.
– Так я, кажется, созрел, – Данилов достал из холодильника кусок любительской колбасы, а из хлебницы – слегка зачерствевший обломок багета и сел за стол.
Есть, откусывая то от колбасы, то от хлеба, было необычайно вкусно и удобно: никаких тарелок, только крошки со стола смахнуть.
– Ты шутишь? – Елена положила вилку на стол и уставилась на Данилова так, словно перед ней сидел кто-то посторонний: недоверчиво и немного настороженно.
Данилов, не переставая жевать, потряс головой, показывая, что он и не думал шутить.
– И с чего бы это?
– Время пришло, – с видимым сожалением отрываясь от завтрака, ответил Данилов. – У тебя есть кто на примете?
– Есть, – подтвердила Елена. – Нормальный доктор, кандидат, я к нему уже полгода хожу.
Данилов чуть не подавился.
– Тебе-то зачем?!
