И вот в кабинете у меня раздаются позывные. Радист дублирует:
"Говорит Нора Даниловна!"
"Слушаю вас, коллега!"
"Леонид Иванович, у жены бригадира Постникова тяжелые роды, самой мне тут не справиться. Роженицу необходимо срочно доставить в больницу".
"Как же вы думаете доставить ее?"
"Морем, другого выхода нет!"
"Рискованно, Нора Даниловна, штормит!"
"Сам бригадир Постников берется вести мотобот!"
"Вот что, коллега, передайте от моего имени товарищу Постникову, чтобы взял себе в помощь Окулова, он старый опытный моряк, вдвоем будет лучше".
Словом, роженицу перенесли на носилках в кубрик, и мотобот отдал швартовы. Едва вышли в открытое море, судно, как скорлупку, закачало на волнах. Его то вскидывало на кипящий гребень, то кидало в бездну.
От этой невыносимой качки - удивительно, как ее выдержала Нора Даниловна со своим вестибулярным аппаратом! - у жены Постникова начались схватки. Примерно на половине рейса ветер достиг ураганной силы. Он с ожесточением обрушивал на судно целые горы воды, сбив палубные надстройки. Заглох мотор. Только великое искусство опытных мореходов каким-то чудом удерживало мотобот от неминуемой гибели. К счастью, заработал мотор.
В это время в тесном кубрике доктор Синичкина, едва держась на ногах, принимала у Постниковой ребенка. Когда все кончилось, Нора Даниловна поднялась на палубу.
"Иван Афанасьевич, Иван Афанасьевич! - закричала она. - У вас сын родился!"
Но ни Постников, ни Окулов не услышали ее крика.
Желание сообщить радостную весть Постникову о рождении сына было так велико, что Нора Даниловна, забыв об опасности, а вернее, по неопытности, не зная, что ей грозит, кинулась к штурвальной рубке. Не успела она добежать до нее, как огромный бушующий шквал с бешеной силой хлынул на палубу, сбил Нору Даниловну и, откатившись, смыл ее в открытое море.
Леонид Иванович прикрыл глаза рукой и, помолчав, сказал тихим, чуть надломленным голосом:
- Вечная память ей, нашей дорогой Синичке!
Ольга заметила, как у него слегка задрожали губы.
...Феерия, обещанная доктором, все-таки была. Сам он проспал ее, а Ольга полюбовалась. Когда в салоне притушили плафоны, она стала смотреть в иллюминатор. Еще недавно темные, с синевой облака начали светлеть, постепенно окрашиваясь в палевые тона, потом прибавились пурпур и золото, но ненадолго; слегка только ветер прошелся по ним, облака дрогнули, взялись холмами, заколыхались, смешав все цвета в один огненно-алый, от раннего восхода солнца, навстречу которому летел самолет.
"Действительно, феерия!" - подумала Ольга.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1
В поезде, в котором она ехала из Хабаровска, среди пассажиров пошли тревожные разговоры о лесных пожарах; кто-то сказал, что в районе Совгавани трое суток бушевал огонь и выгорело много тайги; другой - что под Малмыжем тоже, а на озере Кизи пламя подступило к лесным складам, где скопилось огромное количество хлыстов, приготовленных для сплотки морских сигар.
Ольга вспомнила, что о лесных пожарах писал ей в последнем письме и Алексей Берестов.
Поезд прибыл в Комсомольск в конце дня. В ожидании парома пассажиры вышли подышать свежим воздухом, но и здесь, на берегу Амура, было очень душно.
Ждать парома долго не пришлось. Пассажирам велели войти в вагоны и занять свои места. Ольга встала у окна и с любопытством наблюдала, как рельсы на пароме состыковались с рельсами железнодорожного полотна и паровоз со всем составом из пятнадцати вагонов въехал на палубу.
Около Комсомольска Амур очень широк - более трех километров, - и за полтора часа, что длилась переправа, даже на речном просторе почти не ощущалось прохлады. А на станции Пивань, где пришвартовался паром, в воздухе и вовсе не было никакого движения. Плотный, насыщенный зноем и пропахший дымом - где-то неподалеку, за горным перевалом, должно быть, горела тайга, - он вызывал удушье, и Ольга, высмотрев местечко под старым тополем, села в тени на сухую, рыжую траву; до отправления поезда оставалось больше часа.
В прежнее время, когда здесь еще не было станции, этот гористый берег, невесть кем и когда названный Пиванью, - что означает это слово, мало кто знал, - представлял собой глухую, совершенно не обжитую местность, если не считать двух-трех охотничьих избушек с плоскими земляными крышами и выведенными наружу деревянными трубами. Впервые стали обживать пиваньскую тайгу строители Комсомольска. Здесь у них был главный лесоповал. Летом вязали плоты и гнали через Амур, зимой сбрасывали хлысты в канал, прорубленный в четырех-пятиметровой толще льда.
...В двадцать один час с минутами поезд отошел от Пивани и начал преодолевать горные перевалы. Вверх состав тянули два паровоза, а вниз спускали на выключенных тормозах. Ольга знала, что впереди самый высокий Кузнецовский перевал, названный так в честь инженера-изыскателя Кузнецова, и, встав у окна, с нетерпением ждала, когда он появится, но ждать пришлось долго. В полночь поезд остановился на глухом полустанке. Сразу несколько человек с фонарями "летучая мышь", будто призраки, проскользнули в кромешной тьме к составу и принялись осматривать и простукивать скаты молотками, проверять сцепы. Один из осмотрщиков взмахнул фонарем, и машинист на паровозе испробовал тормоза. Вагоны дрогнули, сдвинулись, стукнувшись буферами, и отдали назад. Вскоре последовал свисток и поезд тронулся. Медленно, как бы боязливо, подталкиваемый сзади еще третьим паровозом, пошел вверх. Когда, через час примерно, он достиг вершины, - то был Кузнецовский перевал, - Ольга почувствовала запах гари, запершило в горле.
В это время неприятно заскрежетали тормоза, тишину ночи прорвали короткие и, как ей показалось, тревожные гудки паровоза и состав с бешеной скоростью полетел вниз. Перед глазами замелькали деревья, телефонные столбы, целый каскад воды, почти отвесно падающей со скалистой вершины в каменистое ущелье, от которого на мгновение повеяло холодом...
Ольга даже не заметила, сколько времени несся состав с Кузнецовского перевала, кажется, минут десять, не больше, и, когда он уже был внизу, с облегчением вздохнула.
В седьмом часу утра, сделав почти замкнутый круг у подножия Орлиной скалы, поезд стал медленно подходить к Агуру. Ольга высунулась из окна и, увидав на перроне Берестова, Фросю Ивановну и Катю с большим букетом саранок - багульник давно отцвел, - замахала им платочком.
- Мамочка наша! - закричала Фрося, вытирая кулаками глаза. - Мамочка!
Не успел поезд остановиться, Берестов заскочил в вагон, схватил Ольгины чемоданы.
- С приездом! - сказал он. - Как ехали?
- Плохо, Алексей Константинович. Всю ночь не спала, Почти на всем пути из Хабаровска горела тайга.
- И у нас тут тоже... - сказал он, пропуская ее вперед.
Только Ольга сошла на перрон, к ней кинулась Фрося Ивановна и, все еще всхлипывая, стала целовать.
- Что ж это вы, Фросечка, ведь я вернулась...
Подбежала Катя с букетом алых саранок.
- Папка Щеглов просил привет вам передать, Ольга Игнатьевна, - тихим голосом сказала она.
- Разве он не в Агуре?
- На Бидями, Ольга Игнатьевна. Там много тайги выгорело, и он уехал туда с дружиной тушить пожар. - И, посмотрев на Ольгу, печально прибавила: - Двое суток никто оттуда не приезжал, не знаю, что и думать. Хоть бы с папкой моим беды не приключилось, он ведь знаете какой - всегда вперед рвется, может, и в огонь полез?
- Да что ты, Катенька, так уж он прямо в огонь и полезет, - участливо ответила Ольга, с тревогой подумав о Щеглове.
Когда они пришли в дом под Орлиной, в столовой уже был накрыт стол.
Фрося Ивановна спросила:
- Так ты, мамочка, теперь, однако, профессор?
- Да что вы, милая, какой была, такой и осталась, только звание прибавилось: кандидат медицинских наук! А в нашей районной больнице кандидат наук по штату не положен, так что все по-прежнему, Фрося Ивановна.
Медсестра, кажется, не очень поняла, почему это "все по-прежнему", раз ехала в Ленинград, защищалась, и недоуменно повела плечами.
Наслышавшись от Берестова и Кати о лесных пожарах, Ольга назавтра пошла в райком партии к Костикову. Только она переступила порог его кабинета, Петр Савватеевич глянул на нее поверх очков, поднялся из-за стола.
- С благополучным прибытием, Ольга Игнатьевна! - протягивая ей руку, воскликнул он. - Садитесь, рассказывайте, как у вас прошла защита...
- Нет, Петр Савватеевич, о своих делах доложу после, в более спокойной обстановке. Теперь вы расскажите, что в Агуре?
Он подвинул ей кресло, вернулся к столу и, изучающе посмотрев на нее, произнес:
- Вот уже вторую неделю живем в тревоге. Ужасная сушь. С тех пор как вы уехали, Ольга Игнатьевна, здесь не выпало ни капли дождя. Вся зелень в тайге побурела, сникла, даже с таких вечнозеленых деревьев, как кедр и сосна, осыпалась хвоя. Сперва загорелась тайга в районе Турнина. Вскоре пришла беда и к нам в Агур. Возможно, ветер забросил искры, а может, кто-нибудь из изыскателей по своей халатности кинул в траву окурок или плохо затоптал костерок на биваке. Ведь наших местных охотников в эту пору в тайге не бывает, охота на пушного зверя до конца октября строго запрещена. Значит, есть подозрение, что изыскатели. Они уже второй месяц как появились в наших местах, изыскивают будущую трассу железной дороги. Он коротко помолчал, отодвинул в дальний угол стола лежавшую перед ним папку с бумагами. - Кстати, Ольга Игнатьевна, нам велено не только укрупнить старые леспромхозы в Кегуе, на Бидями и в Мая-Дату, но в ближайшие годы создать и два новых больших хозяйства. Теперь уже окончательна определился наш хозяйственный профиль - лес!
