послали, вот бери лопату и дуй! Надо будет, руками говно перетаскаешь! Умный какой! — Алексей Яковлевич подпрыгнул, понуждая Горюнова отпрянуть. — Будешь копать?
— Я больной, — вспомнил Горюнов.
— Что у тебя болит?
— Нога.
— Ты кто, боец молодой? Натёр?
— Порезал.
— Где порезал?
— Вы уже видели.
— У фельдшера был?
— Что он тебе сказал?
— Терпи.
— И всё?
— Повязку наложил.
— Я тебе сейчас… лопатой наложу! Освобождение дал?
— От чего?
— От х… моего! От нарядов.
— Обещал рассмотреть.
— Что-о-о?
— У него там больных много. Зашивается парень.
— Горюнов, до греха не доводи!
— Не довожу.
— Работать будешь?
— Что смогу, пожалуйста.
— Я тебя на губу отвезу.
— А яму копать?
— Пока не сделаете, спать не уйдете, — Алексей Яковлевич повернулся через левое плечо. — Сегодня я ответственный, каждый час проверять буду!
И пошел, подпрыгивая, как в минуты крайнего раздражения. «Вот мерзавец! Знает, что не ударю. Нарочно измывается. Ладно, — решил Алексей Яковлевич, поддавая ногой по входной двери, — увидишь небо в алмазах!».
— Днева-аааа-льный!
Гвардеец выскочил с тряпкой.
— Почему на тумбочке никого нет? Почему дверь в пятнах?!
Исходя из вышеизложенного, можно было бы заключить, что Алексей Яковлевич — совершенно измотанный человек с разбитой нервной системой. Отнюдь! Именно такую жизнь он полагал единственно правильной. Громить, распекать, песочить, забрасывать нарядами было его, без преувеличения, любимым делом. Даже, наверное, не сама дисциплина, а ее неустанное, железное поддержание являлось для него целью всего движения. В самом деле, он так привык стегать своих нерадивцев, что сделайся они в одночасье отличниками боевой и политической подготовки, почувствовал бы себя обойденным и отвергнутым, в положении буквально лишнего человека.
Нет, хорошо знал Алексей Яковлевич: хоть армия и слывет пока образцом организованности, полного порядка никогда в ее рядах не настанет. А значит, и необходимость иметь такого, как он командира, тоже не исчезнет — никогда.
Подкинув еще задание суточному наряду — бритвенным лезвием скоблить нечистый кафель в умывальнике, Алексей Яковлевич остался постоять на крыльце, посматривая время от времени, чтобы дневальный с тумбочки не удрал на подмогу товарищу. Солнышко начинало припекать, высушило росу на лужайках. Промычала корова на хоздворе. Прапорщик Голубь в белой курточке дежурного курил у запасного входа в столовую.
Взгляд Алексея Яковлевича, планомерно, как луч радара, исследуя окрестности, уперся в согбенную фигуру, приближавшуюся со стороны кочегарки.
— Стой! Сюда иди!
— Товарищ подполковник, я за плоскогубцами ходил, — гвардии рядовой Ященко откровенно заныл, выставляя под нос командиру ржавые, как и весь дивизионный инструмент, клещи. — Старшина послал.
— Чьи плоскогубцы?
— Наши.
— А откуда несешь?
— Из восьмого.
— Опять кому попало раздаете? Что мне, старшину драть? — Алексей Яковлевич прищурился пуговичным глазом. — Отвечай!
Ященко смешался, понимая, что старшину подставлять нельзя: ради собственного блага.
— Ну?!
— Это я давал…
— Кому? Зачем?
— Просили…
Алексей Яковлевич хорошо ухватил Ященку за левое ухо. Ященко, щуплый солдатик (видно, его почитал за эталон Первый), вечно чумазый, с обкусанными ногтями и плаксивым лицом, уронил тихую слезу мученика.
— Ой, ну това-арищ подполковник…
— Куда мне тебя девать? Куда?! — Алексей Яковлевич брезгливо отпустил ухо и руку вытер об Ященкины штаны. — Опять на кухню посылать? Умрешь ведь.
— Я в караул могу…
— Ой, не смеши. Вон, такие же караульные дерьмо черпают. К ним захотел?
Ященко пошмыгал носом, без слов показывая, что он не такой.
— Ты же «дед», Ященко. Не стыдно? Я тебя и хлеборезом ставил, и в кочегарку, и в каптерщики вот записал. В наряды почти не ходишь. Я, говоришь, всё могу. Где оно, умение твое? На руки свои посмотри: ты же их по месяцу не моешь, они все болячками изошли! Как человек с такими руками хлеб может резать? Как?! Тут половина подразделения околеет!.. А в кочегарке что было?
Ященко совсем понурился.
— Как дежурный по части ни зайдет — спит Ященко! Будить начинают, а он кочергой капитану Гафарову чуть в лоб не засветил. Думал, в каптерке образумится, Пазухов его воспитает… Воспитал! Спелись со старшиной, да? Ты на шухере стоишь, пока он дембельский альбом делает, а он за тебя все прикроватные тумбочки заново нумеровал. Ведь у Ященко — руки! он банку краски извел. Он только может портянки вонючие собирать. Другие к себе в дивизион тащат, а Ященко последние плоскогубцы за здорово живешь соседям отдал.
Алексей Яковлевич прервался и глотнул воздуха.
— Может, в скотники тебя определить? Да хотя какой ты скотник, — подполковник только рукой махнул. — Жил-то в городе, на пятом этаже. Знаешь, с какой стороны к корове подходят? А к быку?
Ященко засопел, выуживая грязь из-под ногтей.
— Руки опусти! — Алексей Яковлевич хлопнул его по пальцам фуражкой. — Отвечай, что мне с тобой делать?
— У-у-у, другим всё можно, — затянул Ященко, глазом кося на входную дверь.
— Кому это можно? — понизил голос Алексей Яковлевич.
Ященко опять потупился.
— Вон Горюнову…
— А что — Горюнову?
Ященко снова покосился, нет ли кого.
— Ну, приемник слушать.
— Какой приемник? — подобрался Алексей Яковлевич.
— Есть у него.
— Может, не его приемник? Брал у кого?
— Его, его! Кто ж так часто давать будет?
— А что слушает?
— Не знаю. «Голос Америки» или Швецию, наверное.
— У себя, на батарее?
— Где же еще… Конечно.
— Точно?
— Да точно, — Ященко сделал попытку перекреститься.
— Сам видел?
— Не, от других слышал. Разве он покажет?
— От кого слышал?
— Фокин говорил.
— Тебе говорил?
— Что вы! Нет. Корешу своему.
— Бочкареву?
— Ему. Вчера, когда в караул собирались, — доложил подробности Ященко.
— Так… Больше ничего?
— Ничего.
— Ну, пускай. Дальше службу неси.
— А в скотники?
— Какие скотники? — удивился Алексей Яковлевич.
— Вы меня в скотники обещали.
— Ты что, дурной? Шучу я. Ты мне здесь нужен.
— Спасибо, товарищ подполковник, — голос Ященко окреп.
— Иди давай, старшина заждался. Хм, скотник! — Алексей Яковлевич фыркнул.
Ященко с инструментом испарился.
Алексей Яковлевич вернулся в канцелярию. Всё его существо пело. События развивались стремительно, и ночь в дивизионе обещала быть нескучной.
Что касается профилактики неуставных взаимоотношений, а также присмотра за обстановкой в коллективе вообще — кто чем дышит, чем живет, то Алексей Яковлевич был сам себе особый отдел. Контроль за личным составом выступал вторым коньком в его упряжке, наряду с поддержанием дисциплины. Конька этого Алексей Яковлевич холил и лелеял, как родного. Чтобы хорошо командовать, нужно знать, а чтобы знать, нужно изучать. Примерно таким мог быть девиз гвардии подполковника.
Не жалея времени и усилий, возводил он собственную систему слежки. Не брезговал собственноручно лазить по карманам, шарить по всем закоулкам батарейных капониров. Содержал обычно двух-трех осведомителей — стукачей, грубо говоря, проводил их регулярные опросы. От природы весьма наблюдательный, он подмечал малейшие детали в поведении солдат, сопоставлял,
