Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

- Нет, не видел, Бошка не смотрит на небо. Бошке некогда, Бошка занят делом.

Имярек не обращает внимания на наглый намек.

Тем временем вскипает самовар, и Бошка раскладывает на столе сервиз благородного фарфора на шесть персон. Достает ложки, салфетки, ставит серебряную сахарницу, доверху наполненную колотым сахаром. Вынимает сладкие булочки, раскладывает каждому по булочке. Во главе стола усаживается Имярек.

- Опять на шестерых накрыл, - с какой-то досадой укоряет он Бошку.

Тот хватается за голову и начинает причитать:

- Ай-я-яй, совсем плохой стал, вот привычка. Ай, Бошка, Бошка, дырявые твои мозги, - начинает убирать со стола лишние приборы.

- Ладно, оставь пока. Принеси лучше сухариков, черных, - попросил Имярек.

Пока Бошка ищет сухари, Имярек рассматривает поверхность крытого зеленым сукном Т-образного стола. Кажется, сейчас приборы обретут своих хозяев, зазвенит фарфор, захрустят на молодых крепких зубах головки сахара, послышится громкое сирбанье и начнется долгий интересный разговор. А вокруг будет бегать Бошка, подливать услужливо чаю, смахивать крошки со стола и приносить бумагу и карандаши, если возникнет спорный вопрос. Бошку никто не назначал лакеем, он мог быть равным среди равных, великим среди великих, умнейшим среди умнейших. Но он сам захотел выполнять самую грязную работу, ссылаясь на то, что кому-то надо этим заниматься, раз лакеев не стало. Нет, ничего этого не будет. За столом будут сидеть они вдвоем с Бошкой, только вдвоем.

"А ведь Бошка специально накрывает на шестерых. Этим он дает понять, что скоро и мне отправляться вслед за ними."

Появляется Бошка с пустыми руками.

- Извини, уважаемый, сухарей не нашел, придется чай пить со сладкой булочкой. У нас теперь с продуктами стало полегче.

- Ладно, с булочкой так с булочкой, - соглашается Имярек и предлагает Бошке сесть.

Тот наливает чаю и садится напротив, у основания буквы Т. Вначале они пьют молча. Потом Имярек начинает тяготиться молчанием, еще и оттого, что Бошка постоянно громко чавкает. Бошка знает это, и Имярек знает, что Бошка знает; он даже знает, о чем думает Бошка. Мол, я, конечно, человек простой, аристократическим манерам не обучен, но чай тебе придется пить со мной, потому что ты выбрал меня и посадил рядом с собой; потому что все остальные хоть и не чавкали, но ты их не выбрал, потому что они чистоплюи, а не аристократы, как ты.

Наконец Имярек не выдерживает и в надежде прервать Бошкино умопомрачительное хлюпанье задает вопрос:

- Расскажи, Бошка, что нового в мире прекрасного?

- На культурном фронте?

- Ну, зачем так - на фронте. Это ж все-таки искусство, - поучает Имярек. - Причем же тут фронт.

- Э-э, уважаемый, извини, твоими словами изрекаю, - отпарировал Бошка. Заметив, что Имярек не собирается оспаривать очевидных вещей, Бошка продолжает: - Что же на культурном фронте? Художники рисуют, музыканты играют, а писатели - писатели пишут.

- Ты не хочешь мне рассказывать, - перебивает Имярек.

- Я хочу, - Бошка прикладывает руку к сердцу. - Но тебе нельзя волноваться, я обещал врачам. - Берет очередную булочку с соседнего блюдца.

- Нельзя, нельзя, а что мне можно? - сокрушается Имярек, ожидая продолжения пытки.

- Ну ладно, ладно, все можно. Давай я тебе почитаю что-нибудь, Бошка обозначает попытку направится за книжками.

- А из устного творчества? - вдруг спрашивает Имярек.

Бошка опускает зад обратно на дорогой, сафьяном обшитый стул, театрально хлопает себя по лбу.

- Есть легенда, новая, - Бошка лезет в карман и достает оттуда вчетверо сложенные листы из тетрадки по арифметике. - Вот, записана... э-э-э, впрочем, неважно, кактус ему на могилу. Со слов... э-э-э, здесь неразборчиво. В общем, народный эпос. Читать?

- Читай.

- "В далекой стране, где живет народ с маленькими глазами, родился гордый человек. Рос он на берегу широкой народной реки и думал: отчего так бедны, невежественны и угрюмы окружавшие его люди, если земля вокруг так плодородна, а небо над их головами так прекрасно? Может быть, они глупы? Нет, люди, которых он встречал, были находчивы и умелы. Может быть, они ленивы? Непохоже. Он видел, как много они работают, не получая никакой выгоды. Так, может быть, они нерешительны? Возможно, даже наверняка, подумал гордый человек и решил дать своему народу..."

- Волю, - подсказал Имярек.

- Нет, - хитро скривился Бошка.

- Землю? - снова подсказал Имярек.

- Нет, уважаемый. - Бошка заглянул в листочек и прочел: - "...и решил он дать своему народу небо."

- Небо?! - удивился Имярек. - Что за чепуха?

- Так написано, уважаемый. У нас есть один мечтатель, диковинный мужичок на велосипеде, он утверждает, что небо можно покорить в ближайшие сто лет. У него даже есть цельнометаллическая модель. Правда, народ его держит за дурачка, но он и в самом деле чумной мужик, жить спокойно не дает ни себе, ни близким. У него там, кажется, жена на себя руки наложила, а может быть, и не жена. Да, кажется, сын, ну в общем, не важно родственник какой-то позора не выдержал.

Имярек устало взглянул на Бошку. Зачем он крутит: кажется, кажется. Ведь он точно знает, знает наверняка, кто, когда и где, но темнит.

- Я хочу поговорить с этим человеком диковинным, - попросил Имярек.

- Понимаю, понимаю, но ты же знаешь, пока нельзя. Пока не выздоровеешь, никак нельзя. Нет, нет, и не проси, ты же знаешь, это не мое решение. Решения, принятые коллегиально, - подражая Имяреку, декламирует Бошка, - являются законом для всех. Ты не исключение.

- Ну хорошо, хорошо, - Имярек скривился, как от боли. - Читай дальше.

- "Да, народу нужно дать небо, ибо от этого перевернется и сама земля, и жизнь на этой земле станет справедливой, а люди гордыми."

Бошка постепенно увлекается чтением. Кажется, все писал он сам, так ему нравятся карандашные записи на листочках в клетку. Имярек, воспользовавшись невнимательностью Бошки, незаметно берет со стола бронзовую статуэтку и слегка привстает. Теперь он уже видит не только его профиль, но и тоненький плешивый серпик. Он крепче сжимает обхватившую голову обезьянку, проверяя, есть ли в ней хоть полкило. Бронза, бронза, мелькает в мозгу, бронза - мягкий металл. Нет, наверняка это метафора, успокаивает себя Имярек и начинает наблюдать новое астрономическое явление - смену фаз Бошкиной плеши. Вот тоненький серпик начинает понемногу расти, точно, как растет молоденький месяц - рыжеватые заросли уступают место диким пустым пространствам. Да, плешь - это его ахиллесова пята. Он вдруг вспоминает писания Ивана Денисова, до сих пор не изданные, но услышанные через хрип и стоны городской глушилки: "...Город спал, когда отец народов склонил над письменным столом плешивую голову." Наверняка у Ивана Денисова был комплекс Бошкиной плеши. О! Я знаю эту страшную притягательную силу, когда хочется слету рубануть чем-нибудь тяжелым, дабы остановить единственный раз в истории хотя бы одного идиота. Но нет, надо терпеть, пусть откроется во всем блеске, пусть наступит полнолуние, и тогда он не промахнется. Он слишком долго готовился к этому. Нет, он не принимал окончательных решений, не продумывал детальных планов хотя и был мастер в этом деле, нет, важно решить вопрос в принципе. И ни в коем случае не готовить никаких планов, Бошка хитер и чертовски чувствует опасность. Тут все дело во внезапности. Нужно дождаться любого случайного момента и ударить разом, сильно, решительно. И вот момент наступил. Приближалась первая четверть. А ты, Бошка, постарел - Имярек замечает с укороченного расстояния коричневые пергаментные пятна у самого терминатора. Но нет больше уважения к седеющим вискам и он делает следующий шаг.

6

Утро проскользнуло в комнату Сони через тоненькую щелку меж двух занавесок, заливая молочным светом нехитрые атрибуты провинциального быта. На всем жилом пространстве, ограниченном дешевыми обоями, завязалась тихая, но бескомпромиссная битва между тьмой и светом. Первой пала вязаная белая скатерть на небольшом круглом столике посреди комнаты, потом шкаф и секретер из некогда модного гарнитура светлой мебели, затем из тьмы начали проступать менее яркие предметы - книжные полки, семейные фотографии, накинутая на спинку стула голубая синтетическая комбинация и прочие необходимые вещи. Волна материализации постепенно продвигалась от окна к противоположной дальней стене, у которой на широкой двухспальной кровати просыпалась молодая красивая женщина.

Здесь, в этой комнате, провели первые счастливые годы ее родители. Молодые специалисты, распределенные на Северную Заставу, чудом получили от школы отдельный частный дом, точнее, половину дома - две комнаты, кухню и веранду. Чудо объяснялось очень просто: предыдущие обитатели, отработав положенный им срок, как раз уехали в более веселые места. Из местных жителей никто не спешил занять пустую половину дома, поскольку другой половиной владела шумная семья во главе с сумасбродом и твердым пьяницей. Впрочем, половины имели и отдельные веранды, а приусадебный участок разделялся высоким забором, из-за которого прямой визуальный контакт с соседями был крайне затруднен.