— Да вѣдь мы ее сегодня ни въ какую такую особенную работу не пошлемъ, а такъ по дому… Вотъ самоваръ намъ поставить, плиту къ ужину растопить. Эту-то работу, я думаю, она у васъ сегодня и дома будетъ дѣлать.
— Развѣ ужъ что неволить не будете. А то вѣдь господа сейчасъ: «мой полы».
— Не будемъ сегодня мыть полы.
— А поденная плата сегодня за полдня будетъ считаться, или за цѣлый день?
— Да пожалуй, хоть и за цѣлый день.
— Ну, ладно, пришлю. А только коли ежели что — грѣхъ на вашей душѣ, сказалъ мужикъ и сѣлъ. — Надо торговаться, прибавилъ онъ. — Какъ ваша цѣна?
— Я не знаю, по чемъ у васъ здѣсь поденщина?
— Да и мы не знаемъ. Мы этимъ дѣломъ не занимаемся. Дочерей въ услуженіе не отдавали. И такъ-то ужъ, думаю, не стали бы сосѣди смѣяться… Харчи ваши?
— Разумѣется, мои харчи.
— По чемъ у тебя, Савелій Прокофьичъ, бабы огородъ полютъ? обратился мужикъ къ лавочнику.
— Да на прошедшей недѣлѣ по три гривенника въ день пололи.
— Ну, это дешево. Это дальнія бабы могутъ, а намъ не сподручно.
— Такъ сколько же ты хочешь?
— Да вы надолго ли берете-то?
Мужикъ очевидно боялся ошибиться цѣной.
— Ну, четыре-пять дней поденно продержимъ. А можетъ она намъ вполнѣ замѣнить прислугу, да понравится ей и захочетъ она остаться, тогда жалованье помѣсячно.
— А сколько жалованья помѣсячно положете?
— Да вѣдь нужно сначала видѣть, годится ли твоя дочь для постоянной прислуги. Покуда давай рядиться поденно.
Мужикъ все еще колебался. Онъ сначала взглянулъ на лавочника, потомъ на Клянчина и спросилъ:
— По рублю не дадите?
— Что ты, что ты! Да вѣдь эту цѣну плотникъ получаетъ, а плотникъ спеціалистъ.
— Плотники — они ужъ на то пошли, а мы дѣло другое. Чай и сахаръ вашъ будетъ?
— Все, все наше, все готовое.
— Ну, три четвертака.
— Да невозможно же вѣдь это. У насъ въ Петербургѣ поденщицы на стирку по пятидесяти копѣекъ.
— То въ Петербургѣ. Тамъ ужъ она не у одного, такъ у другого, господъ много, а здѣсь дачники. Съ кого же и взять, какъ не съ дачника? Дачниковъ-то мы зиму ждемъ. Пелагея въ обрѣзку ходитъ на заводъ и задѣльно работаетъ, такъ и то разстарается, такъ три-то четвертака всегда домой принесетъ.
— Да вѣдь на своихъ харчахъ, замѣтилъ лавочникъ. — И наконецъ, тамъ одинъ день три четвертака, а другой день и три гривенника. Да и работа при обрѣзкѣ тяжелая. А здѣсь по домашеству.
— Ну, шестьдесятъ пять. Тридцать копѣекъ ей, а тридцать пять мнѣ, проговорилъ мужикъ.
— За что же тебѣ-то?
— А за то, что изъ дома отпустилъ. Я отецъ, я воленъ въ ей. Такъ шестьдесятъ пять копѣекъ.
— Странно… покачалъ головой Клянчинъ. — Въ деревнѣ, и вдругъ хочешь дороже городскихъ цѣнъ.
— Такъ вѣдь вы для чего же нибудь къ намъ въ деревню поѣхали — вотъ мы и пользуемся. Ну, ладно, пятачокъ спущу. За шесть гривенъ берите.
— Да ужъ полтинникъ, что ли…
— Зачѣмъ баловать? Дачники-то сюда къ намъ только на три мѣсяца наѣзжаютъ. У насъ на облаву охотники дѣвокъ берутъ, полдня работы, такъ и то тридцать копѣекъ. Вы ужъ не скупитесь. Вѣдь въ девятую пятницу дѣвку на работу отпускаю, грѣхъ на душу беру.
— Хорошо, но ты дѣлаешь то, что я потороплюсь ѣхать въ Петербургъ и поскорѣй оттуда себѣ прислугу привезу.
— Это ваша воля. Такъ ежели согласны — пожалуйте задатокъ!
— За что? Нужно, чтобы твоя дочь сначала пришла къ намъ и поработала.
— Не обманемъ. Сейчасъ вотъ схожу домой и пришлю ее. А только все же надо на спрыски-то. Безъ спрысокъ нельзя, коли дѣло сдѣлали.
— Приведешь дочь — рюмку водки поднесу. Водка у меня есть, отвѣчалъ Клянчинъ.
— То особь статья, улыбнулся мужикъ. — А вы вотъ сейчасъ пошлите къ Савелью Прокофьичу за сороковкой. Честь честью.
— Не желаю. Хочешь, такъ приводи дочь такъ и у меня ужъ рюмку водки получишь.
— Ну, пивка бутылочку. Что вамъ стоитъ за пивкомъ-то послать! Гривенникъ деньги не велики. Съ вами бы и выпили. Что вамъ стоитъ сосѣда-то потѣшить! Вѣдь сосѣди теперь.
— Вотъ тебѣ гривенникъ, по дорогѣ зайди и выпей, а потомъ скорѣй приводи ко мнѣ дочь.
Клянчинъ сунулъ мужику монету. Мужикъ поднялся съ мѣста.
— Такъ по шести гривенъ въ день? спросилъ онъ Клянчина.
— Да, да, да…
— Ладно, сейчасъ приведу. До свиданія.
— Ты ужъ въ заведеніи-то долго не засиживайся, а веди дочь къ барину скорѣй! крикнулъ ему вслѣдъ лавочникъ.
— Зачѣмъ засиживаться! Я живо… отвѣчалъ мужикъ и побѣжалъ, шлепая опорками.
— Нанялъ тебѣ поденщицу, сказалъ женѣ Клянчинъ, вернувшись отъ лавочника. — Дочь одного здѣшняго крестьянина. Сейчасъ отецъ приведетъ ее къ намъ. По шестидесяти копѣекъ въ день на нашихъ харчахъ и чтобы горячее наше: чай, сахаръ.
— Какія цѣны! Дороже, чѣмъ въ Петербургѣ, проговорила Клянчина.
— И за шестьдесятъ-то копѣекъ отецъ насилу согласился ее отпустить. Все толкуетъ, что съ дачника нужно брать дороже. Совсѣмъ походъ на дачника.
Вскорѣ явился Караваевъ съ дочерью. Онъ былъ уже полупьянъ. Гривенникъ, данный ему Клянчинымъ на пиво, онъ, очевидно, употребилъ на водку, да къ этому гривеннику своихъ еще денегъ прибавилъ. Дочь его была рослая, широкоплечая, краснощекая дѣвушка лѣтъ двадцати, одѣтая по праздничному въ шерстяное яркозеленое платье и въ розовый шелковый платокъ на головѣ. Она грызла подсолнухи.
— Вотъ-съ, получайте работницу, пропихнулъ ее въ спину впередъ себя Караваевъ, обращаясь къ Клянчинымъ. — Въ праздникъ привелъ, въ девятую пятницу — вотъ какъ мы сосѣдей цѣнимъ! похвастался онъ. — Смотри, Варвара, старайся, безъ спросу хозяйскаго добра не ѣшь, будь на руку чиста и потрафляй господамъ. Будешь потрафлять? спросилъ онъ дочь.
Та потупилась. Караваевъ продолжалъ:
— А господа, видючи твое стараніе, и отцу за тебя всегда стаканчикъ поднесутъ.
Клянчинъ промолчалъ. Клянчина взглянула на дѣвушку и спросила ее:
— Варварой звать?
— Варварой-съ, сударыня, отвѣчала та.
— Ну, ступай, Варварушка, въ кухню и поставь намъ самоварчикъ, а потомъ придется тебѣ въ лавочку за ситникомъ сходить. Также нужно перемыть посуду, оставшуюся у меня грязной послѣ обѣда. Пойдемъ, я тебя сведу въ кухню.
Дѣвушка послѣдовала было за Клянчиной, но сейчасъ же остановилась.
— Позвольте, барыня, чтобы при отцѣ уговориться, сказала она. — А какъ вы кофеемъ будете меня поить? По скольку разъ въ день?
— То-есть, какъ это: по скольку разъ въ день?
— А сколько, къ примѣру, разъ вы кофей въ день пьете?
— Одинъ разъ. Мы пьемъ кофе за завтракомъ.
— Ну, этого мало.
— Какъ мало? За то утромъ чай, вечеромъ чай.
— Чай само собой, а я про кофей… Неужто же вы сами-то только одинъ разъ въ день кофей пьете?
— Ну, а ты сколько разъ дома пьешь?
— Да что дома-то! Дома-то мы не въ услуженіи. Дома-то иной разъ и не каждый праздникъ пьемъ. А только ужъ ежели жить въ услуженіи, то жить всласть. Для этого и идутъ люди въ услуженіе.
— Ну, ступай, Варвара, ступай, полно торговаться! перебилъ ее отецъ. — Господа хорошіе, они пищей и питьемъ не обидятъ.
— Конечно же, не обидимъ. Что за глупости! Сыта будешь до отвалу, сказала Клянчина, посмотрѣла на дѣвушку и прибавила:- А вотъ съ какой стати ты въ хорошее-то платье вырядилась? Лучше бы надѣть попроще.
— Нельзя-съ. Нонѣ у насъ праздникъ. Мы пятницу справляемъ.
— Да вѣдь замараешься въ кухнѣ около печки.
— Вечеромъ послѣ шабаша пойду домой ночевать, такъ на утро въ ситцевомъ къ вамъ приду.
— Нѣтъ, ужъ, милая, ты ночуй у насъ, потому мы вовсе безъ прислуги. Какъ же это такъ ночевать домой? Мы нарочно и взяли тебя, чтобы при насъ была прислуга. Ты ляжешь вмѣстѣ съ дѣтьми.
Дѣвушка задумалась.
— Нѣтъ, ужъ вы, барыня, послѣ шабаша меня сегодня отпустите на деревню. Мы ладимъ на завалинкѣ пѣсни пѣть. У насъ праздникъ.
— Да какой такой шабашъ? О какомъ такомъ шабашѣ ты говоришь, милая? воскликнулъ Клянчишь.
— А послѣ восьми часовъ.
— Да вѣдь здѣсь не заводъ, не фабрика, не полевыя работы. Что такое восемь часовъ? Намъ и послѣ восьми часовъ нужна прислуга. Нужно постели постлать, дѣтей спать уложить. Вы, господа, совсѣмъ не понимаете вашихъ обязанностей. Неужели, Караваевъ, ты-то не знаешь, какъ служитъ домашняя прислуга? отнесся Клянчинъ къ мужику.
— Ну, ступай, Варвара, ступай. Ужъ взялся за гужъ, то не говори что не дюжъ, потрафь господамъ, сказалъ тотъ дочери.
— Да вѣдь парни, тятенька, придутъ къ воротамъ.
— А я ихъ оглоблей отъ воротъ. Ступай. Матка тебѣ старое ситцевое платье принесетъ, ты и переодѣнешься для работы. Я ужо пришлю съ маткой.
Дѣвушка неохотно пошла въ кухню за Клянчиной. Клянчинъ тоже отошелъ отъ мужика. Мужикъ стоялъ и переминался.
— Баринъ! А обѣщанное-то? крикнулъ онъ наконецъ. — Обѣщали за приводъ Варвары стаканчикъ поднести.
