Город встретил дождем и туманом. Привет, Питер. Как там твоё метро? Еще не затопило его невской водой? Не унесло Балтийским ветром в открытое море ресторан "Кронверк"?
Сейчас я всё проверю! Люблю я тебя почему-то, господин Санкт-Петербург. Или товарищ Ленинград.
Глава пятая.
Марков. Место клизмы изменить нельзя.
По Колиным подробным ориентирам (он, оказывается, бывал у Сашки часто), я легко нашел дом Маркова. Свечка - шестнадцатиэтажка, с железными дверями подъезда, и разболтанным кодовым замком, легко открывшимся лезвием ножа. Код подъезда Веденеев указать забыл.
Сашка открыл дверь мгновенно, не глядя в глазок. Жил он один. Непростительная беспечность в наше время. Но в первую секунду я ни с кем не встретился глазами. Опустив взгляд на полметра вниз, я увидел Маркова, передвигавшегося на коленях. Сразу мелькнула мысль, что ему поездом отрезало ноги. Но потом я понял, что его голени и стопы сложены на бёдрах и животе в позе лотоса. В это время Шурик как раз делал разминку. Был в старом, застиранном до ветхости белом кимоно, подпоясанный белым поясом. Понтов Саня не выносил даже наедине с собой. Хотя, если бы он, в соответствии с японской методикой, не стирал свой пояс, тот стал бы уже черным за годы тренировок. Обрадовался он страшно.
Сели завтракать. Марков соорудил "гранд" яичницу с ветчиной, сыром, луком и помидорами. Мы с аппетитом набросились на еду.
- А помнишь? - Заговорил с набитым ртом Сашка. - Как я первый год еще с тобой в одном отделении работал? Тогда еще не разделили травматологию и нейрохирургию, и десять мужиков теснились в одной ординаторской. А после эпидемии сальмонеллеза, поразившей почти всех больных (инфекцию занесли повара), Думкин издал приказ:
- Контроль над качеством больничной еды возложить на травматологическое отделение.
- И нас заставляли три раза в день "снимать пробу" с больничной пищи, за час до кормления больных. С кухни в обед приносили пять больничных порций. Все доктора смеялись и называли нас грибными человеками. Раньше шел какой-то фильм, где грибами сначала кормили мексиканца. А если он не умирал, их ели приличные люди. Но нам эти насмешки были по барабану. Мы хотели жрать, и возмущались, почему порций всего пять! Поэтому старались испортить друг другу аппетит. Тогда оставшимся мужикам, с крепкими желудками, достанется больше. Каких только гадостей мы не рассказывали друг другу перед обедом вместо пожелания приятного аппетита. Я даже стихотворение придумал:
Как приятно у трупа клыкастого
Перегрызть сухожилия ног!
Вынуть глаз, голубой-голубой,
На тарелку его положить,
Съесть, и тепленьким гноем запить!
- В день выхода в свет этого опуса мне досталось полторы порции!
- Так, какие у тебя планы на сегодня? - Спросил я Сашку, наливавшего кофе.
- Место встречи изменить нельзя! Поехали ко мне в больницу, я быстренько сделаю обход, а потом уже будем думать о развлечениях! Там мне как-то лучше думается. - Марков был спокоен. Он даже не спросил, зачем я приехал, предполагая, что - просто развеяться.
- А ты чего в воскресенье к нам приезжал и меня разыскивал? - Подозрения, вызванные рассказами Коли Веденеева, не давали мне покоя.
- На охоту хотел с тобой съездить!
- Ладно, - подумал я, - вечерком, под водочку, я расспрошу Сашку. Прямо скажу ему про свои непонятки.
Глава шестая.
Уходя, гасите всех!
Только мы бодрым шагом вышли на улицу, как из стоящей у Сашкиного подъезда БМВ выскочили два гоблина двухметрового роста. И бросились нам наперерез. Один из них громко крикнул второму, очевидно продолжая начатый в машине спор:
- Тот, мордатый, точно "Пеликан"!
- Я не знаю, кто такой "Пеликан"! Но мордатым очень часто называют меня. Марков гибок и изящен, и лицо у него интеллигентное, особенно когда он контактные линзы на очки заменяет. А других прохожих не наблюдалось! Я успел краем глаза заметить, что в машине осталась еще одна клонированная копия бандюков, спешащих к нам. Я увлечен охотой, поэтому времени на тренировки у меня меньше, чем у Маркова. Но здоровья явно больше! Это-то и сыграло со мной злую шутку! Обернулись, одновременно со своими ударами, мы с Шуркой почти синхронно. Не в дискуссии же с братишками вступать! Мол, извините, парни! Мы не те, за кого Вы нас принимаете! Саня аккуратно, ребром ладони по шее, вырубил своего противника. Мой же оступился на влажном асфальте, и получил страшный удар кулаком в висок. Вот, что значит, давно не тренироваться. Я ясно почувствовал, как хрустнула кость. Гоблин - водитель БМВ, рванул машину на нас, но перед высоким поребриком пожалел ее. И на миг притормозил. Саня уложил его кулаком в ухо прямо через стекло. Мы оглянулись. Не было зрителей у этого десятисекундного спектакля.
Медленно пошли к трамвайной остановке. Я предложил:
- Давай пару остановок пешком пройдем, что-то все внутри дрожит. - Прошли с километр, я всё не мог успокоиться:
- Саша! Пошли назад! Я его, кажется, убил. - Мы вернулись. Возле наших бойцов уже успела собраться толпа.
- Так, граждане! Расступитесь! Мы врачи! - Мы подошли к двум неподвижным телам на асфальте, и одному в машине. Санины клиенты спокойно лежали, усыпленные профессиональными ударами. Первый, правда, падая, тоже ударился головой. Но никаких серьезных повреждений. Минут через двадцать придут в себя. Мой же урод хрипло дышал! Из его уха натекла небольшая лужица крови, зрачки были разными!
- Эй, мудилы! Чего глазеете! "Скорую" вызывайте! - Рявкнул Саня. - Но неотложка уже подлетала, на удивление быстро. Очевидно, всё же, кто-то из жильцов из-за занавесочки наблюдал бой, и вызвал врачей. Дежурила Сашкина больница.
- Давай к нам в нейрохирургию! Тут закрытый вдавленный перелом черепа, нужно срочно оперировать!
- Не думал я, что у гоблинов такие черепушки хрупкие! - Это Марков уже мне. Комплиментов от него не дождешься! Шепчет мне на ухо:
- Ты молчи больше! Мы случайно раненых на улице увидели, и исполнили свой врачебный долг! Не вздумай ни в чем признаваться! Если, конечно, не хочешь в тюрьму из-за идиота сесть. А там тебя его дружки прикончат! - Выбора у меня не было! Нужно было молчать.
Глава седьмая.
Под лежачий камень мы всегда успеем.
Больница встретила стандартным вонючим букетом запахов. Саня сам сел писать историю болезни, приказав брить больного, и подавать в операционную.
- Найден случайными прохожими. Возможно - автоавария. - То-то я заметил! Когда бандита грузили на носилки, Шурка незаметно резко прижал локоть к крылу БМВ! Получилась хорошая вмятина, об которую он вытер испачканную в крови руку. Всё у него получилось очень естественно, будто поскользнулся, и оперся о машину. Мне бы его хладнокровие! Я до сих пор не мог унять дрожь в руках. Но принял твердое решение "в сознанку не идти"! Не мной придумано:
- Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок! И даже если бы я решился искупить свою вину, и сел в тюрьму, для меня это было бы равносильно смертному приговору!
На внутренней стороне двери ординаторской висел образец черного врачебного юмора, отпечатанный на компьютере:
- Тяжело в лечении, легко в гробу!
Саша быстро давал распоряжения. Его здесь уважали, слушались с полуслова!
- Буду тебе ассистировать! - Безапелляционно заявил он. - А то ты потом всю жизнь мучиться станешь, если больной умрет! Будешь думать, что сам смог бы его спасти! - Пока Саша распоряжался подготовкой, я решил немного успокоить нервы за компьютером, вместо пасьянса угадывая пароль для входа в больничную сеть. Но изощрять ум не потребовалось. Пароль был написан зеленым фломастером вверху клавиатуры. Для тупых! Ох, как интересно! В диагностическом отделении нашлась знакомая фамилия: Думкин А.С. Очень интересно! Я нашел в ящике стола какую-то дискету, безжалостно отформатировал ее, и скачал данные Думкина А.С.. Может наш, а может, однофамилец! Потом разберемся. Я спрятал дискету в карман, и включил программу дефрагментации. Тут и Марков пришел. Позвал мыться на операцию. Очень хорошо, но сначала в туалет.
Удивительно, как похожи все совковые больницы одна на другую. Хоть в столице, хоть в провинции. Тот же запах, та же грязь, те же алчные и бездушные взгляды персонала. Нет, есть, конечно, много врачей, и медсестер, которые работают не ради денег, а вкладывают в больных душу. Но тяжелая жизнь сказывается и на них. В Питере, конечно больницы живут богаче. Весь холл, перевязочные, туалеты в приемном покое и в Санином отделении выложены испанским кафелем. Но он смотрится грязно и блёкло. А в туалетах, на благородном кафеле стен, в лучших советских традициях, имеются несмываемые барельефы из говна больных, не нашедших туалетной бумаги.
Глава восьмая.
Иных уж нет, других - долечим!
Резниченко Егор Дмитриевич, двадцати шести лет, лежал обнаженным на операционном столе, с трахеостомической трубкой в горле. Под наркозом. Череп его был гладко выбрит. Опытная санитарка производит процедуру бритья даже самой мохнатой головы за пять минут, зажав "безопасную" бритву в пальцах. Без всякого станка. Вид Егора Дмитриевича внушал уважение. Один метр девяносто восемь сантиметров. Сложен атлетически. Накачанные мышцы. Выдающиеся сильно вперед передние зубы. Огромные кисти рук, с расплющенными пястно-фаланговыми суставами. Голубые глаза, (запомнил, когда смотрел зрачки). Зажившие благородные шрамы на подбородке, лбу, и затылке. Видно, доставалось ему и раньше от жизни, и в основном по голове.
