- Что же остается?
- Второе возможное объяснение: случилось что-нибудь серьезное. Взрыв. Пожар. Там хранилось что-нибудь взрывоопасное? Ядохимикаты? Радиоактивные вещества? Припомните подробно.
- Да, во второй лаборатории был уран. Но очень немного и вполне надежно упакованный. Бактериологи, вирусологи - эти слишком опытны и осторожны. Они вне подозрений. У химиков, кажется, нитроглицерин, но тоже чуть-чуть - в лабораторных дозах.
- А у Сильвестрова? - вмешалась Тамара Евгеньевна.
- Нет, у него ничего опасного.
- Но сам его аппарат? Эта мерзопакостная "Мнемозина"?
- Тамара Евгеньевна, - директор старался говорить подчеркнуто спокойно, не поднимая глаз от сцепленных пальцев. - Я вынужден третий или четвертый раз напомнить вам: ученый секретарь большого научного городка не может позволить себе поддаваться чувству личной антипатии к кому бы то ни было.
- Да я не личной! То, что этот Сильвестров мне малосимпатичен, не играет здесь никакой роли. Сама идея - вот что меня возмущает. И кто бы ни занялся ее разработкой, пусть даже вы, - я все равно была бы против. Залезать в человеческую память! Стирать в мозгу "ненужные" воспоминания. Ненужные?! - да кто это может определить, какие нужные, каткие - нет. И как только разрешили заниматься подобными исследованиями!
- Кто этот Сильвестров? - спросил капитан.
- Заведующий четвертой лабораторией в "Карточном домике". От Академии медицинских наук. Тамара Евгеньевна сильно преувеличила - никто не собирается вторгаться в человеческую память. Речь идет лишь о лечении психических травм или душевных расстройств, вызванных тяжелыми воспоминаниями. Об ослаблении отрицательных эмоций, когда они делаются опасными для здоровья.
- О да! Покончить с любым человеческим горем радио-механическими средствами. Прекрасная мысль!
- А что за аппарат у него? Как вы его назвали?
- "Мнемозина". Так звали богиню памяти у древних греков. Он работает на принципе биорадиоволн. Вы, наверное, слыхали о биотоках мозга? Это связано одно с другим, но биологическое радио - область новая и очень мало изученная. Идея Сильвестрова заключалась в том, чтобы при помощи своего аппарата устанавливать радиосвязь с клетками головного мозга, как бы нащупывать их частоты и затем включать глушащее устройство, добиваться того, что Павлов называл торможением некоторых участков коры больших полушарий.
- Действительно - выглядит довольно рискованно. Удалось ему чего-нибудь добиться?
- Безусловно. Правда, много времени ушло на отладку системы, монтаж, первые пробные опыты на животных. И все же прошлой весной он смог уже кое-что показать. Сильвестров демонстрировал любопытные феномены: собаку, дружно живущую с котом, лису - с курами.
- Дрессировка?
- В том-то и дело, что нет. Это сразу бросалось в глаза. Животные вели себя так, будто у них... Будто они снова вернулись в младенчество, стали щенком и котенком, лисенком и цыплятами. Видели в зоопарке площадку молодняка? Вот и у этих была точно такая дружба. Доклад произвел большое впечатление, но сам Сильвестров не выглядел довольным. "Да, - говорил он, - я могу снять память слой за слоем. Да, могу остановиться в любой момент и оставить животное в заданном возрасте - год, шесть месяцев, два. Но ведь задача состоит не в подавлении всей памяти - это было бы преступлением, - а в выборочном нащупывании болезненных мучительных воспоминаний. И до этого так же далеко, как в начале пути". Помню, сам он показался мне тогда очень усталым и измученным. Более подробно о его работе рассказать не смогу - не специалист. Да и вряд ли здесь в научном городке кто-нибудь сможет.
- Если не считать Русадзе, - негромко произнесла Тамара Евгеньевна. - Она прилетела позавчера последним рейсом вертолета.
- Этери прилетела? Что ж вы сразу не сказали! Это ассистентка Сильвестрова, работает вместе с ним в "Карточном домике".
Капитан быстро повернулся к Тамаре Евгеньевне.
- А нельзя ее пригласить сюда? Где она остановилась?
- В этом же здании, в другом крыле. Но боюсь, она уже легла спать.
- Даже если спит - придется разбудить.
Голос его почти не изменился, лишь паузы между словами стали чуть подлиннее. Тамара Евгеньевна молча кивнула и вышла из кабинета.
Директор вытащил новую сигарету из пачки, вставил ее под усы и сказал:
- Мы пока рассмотрели лишь две версии. И почему-то упорно не хотим касаться третьей. А ведь она бы все объяснила.
- Вы имеете в виду нападение неизвестных злоумышленников?
-Да.
- Действительно - и выстрелы, и молчание передатчика, и пропажа вездехода с водителем... Все укладывается в эту версию, и никаких противоречий не остается.
- Формально мы не имеем права полностью ее отбрасывать.
Директор встал, подошел к окну и некоторое время всматривался в летящую белесую муть с каким-то подобием надежды - не слабеет ли? Потом, пробормотав "у-у, стихия чертова!", быстро вернулся к столу
- Слушайте, товарищ капитан...
- Сергей Тимофеевич.
- Сергей Тимофеевич, а не слишком ли мы затянули наши обсуждения? Не пора ли нам кончить размышлять да прикидывать и перейти к делу. Собрать всю снегоочистительную технику, которая ползает сейчас по улицам, выстроить ее в колонну и бросить в поход во-о-он к тому маленькому квадратику в углу карты.
- Прямо сейчас? Ночью?
- Ночью, конечно, по бездорожью не дойдут. Но хоть первую четверть пути по шоссе. Чтобы к рассвету были за мостом. Так сказать, на исходных позициях.
- Оставить город без защиты? Он к утру будет завален снегом по самые окна. Завтра рабочий день - никто не сможет попасть на работу. Прекратится подача воды, электричества, "скорая помощь" не приедет к больному, в магазины не привезут хлеб. Да что мне вам объяснять... Жизнь остановится.
- А если там остановится чья-то жизнь? Может, уже сейчас останавливается. И не одна. Там сорок человек.
Капитан помолчал, посмотрел на карту, на белый экран, потом отпил глоток остывшего кофе и задумался, разглядывая узор на чашке - серебряные листья по темно-синему фону.
- Знаете, Андрей Львович, я вспомнил сейчас одну историю военных времен. Может, она не совсем к месту, но все-таки... Начало второй мировой войны, 1940 год. Фашистская Германия захватила уже Австрию, Чехословакию, Польшу. И явно не собирается остановиться на этом, готовит новые удары. Но где? В каком месте ждать нападения? И вот английская разведка получает сообщение: завтра, 9 апреля, немцы высадятся в Норвегии. Что ж, английский флот гораздо сильнее немецкого. Стоит только перебросить его от берегов Англии к берегам Норвегии и любой немецкий десант будет разгромлен. Но сообщение о высадке только одно от одного-единственного агента. А что, если он ошибся? Или подкуплен? И удар на самом деле готовится по самим Британским островам? Вот я назначаю вас командующим английским флотом. Отдали бы вы приказ идти к Норвегии? Рискнули бы оставить без защиты свой берег?
- Не знаю. Ответственность, конечно, ужасная, но... Наверно, я... Впрочем, нет. Приказал бы не двигаться с места.
- Вот и английское адмиралтейство поступило так же.
- И что?
- 9 апреля 1940 года все основные города и порты Норвегии были захвачены немцами одновременным ударом с моря и с воздуха.
- Ага! - вот видите. Пример оборачивается против вас.
- Возможно. Я только хочу сказать: что бы мы ни решили, ответственность все равно ляжет на нас. И огромная. Но до утра мы всё равно бессильны. Единственное, что нам пока остается - думать. Перебрать все возможные варианты. Чтобы те, кто утром отправится на помощь, хотя бы знали, что их может ждать. Чтобы, по крайней мере, их не постигла судьба водителя вездехода.
- Что значит "те, кто отправится"? Да я сам...
В это время дверь открылась и директор быстро пошел навстречу вошедшей вслед за Тамарой Евгеньевной девушке - маленькой, черноволосой, шубка наброшена на плечи, тоненькая рука сжимает меховой воротник у горла.
- Этери, до чего вы кстати! Вы просто не представляете, как вы нам нужны.
Девушка, щурясь на яркий свет, слабо улыбнулась ему, но вдруг, заметив за столом капитана, чуть отшатнулась.
- Милиция? Что-нибудь случилось? Почему вы меня не предупредили про милицию?
Тамара Евгеньевна молча пожала плечами, взяла пустой кофейник и вышла из комнаты.
6
До сих пор Стеша считала, что на свете нет и не может быть ничего страшнее, чем выйти на сцену и за быть слова роли. Когда такое снилось, просыпалась, как от кошмара. Лавруше нынешним летом пришлось своими руками пристрелить истерзанного совой зайчонка - в его жизни это было пока самое страшное. Димон боялся зубного врача, но в сто раз сильнее боялся, что Стеша узнает об этом. Киля уже привык ко всем своим несчастьям и боялся лишь одного: подбежит он однажды утром к своим новым друзьям, а они ему снова скажут "не ходи за нами". То есть каждый из них уже имел какое-то понятие о том, что значит "страшно", "очень страшно", "мороз по коже".
