— Э, полноте, отъ кого вы это слышали?
— Мнѣ говорила Дарья Дмитріевна, а ей по секрету сказывала Анна Михайловна…
— Ну, куда жь вы годитеся съ вашею Дарьей Дмитріевной; мнѣ сама Анна Михайловна…
— Уйдемъ, ma chère, ради Бога уйдемъ, говорила одна молоденькая дама другой: — а то пожалуй опоздаемъ…
Мущины тоже находили, что графъ заявилъ себя нѣсколько страннымъ образомъ. Всѣ ожидали, что онъ сформируетъ вокругъ себя партію въ чаявіи будущихъ выборовъ.
— Подобно тому, какъ ни одно порядочное свѣтило не обходится безъ спутниковъ, говорилъ мѣстный философъ:- я не говорю о сволочи въ родѣ Меркурія. И что же? Вдругъ такое равнодушіе! До сихъ поръ ни у кого не былъ.
Вотъ почему, какъ только появился графъ, во всѣхъ кружкахъ поднялись толки о его наружности. Въ его костюмѣ не было ничего лишняго, ни одного брилліанта, ни одной брелоки; только бѣлье необыкновенной бѣлизны и атласистое сукно бросались въ глаза. Вошелъ онъ какъ будто въ свой кабинетъ, отыскалъ глазами хозяйку, и представясь ей довольно холодно, отошедъ къ окну поставить шляпу. Нѣсколько минутъ спустя, хозяинъ, съ подобострастною улыбкой, просилъ его открыть балъ.
Сколько сердецъ забилось въ ту роковую минуту, когда Бронскій пристегнулъ на одну пуговицу свой фракъ, медленно пошедъ къ хору, отыскивая достойную жертву.
Русановъ пріѣхалъ съ дядей. Старика тотчасъ завербовали въ ералашъ, а Русановъ, остановясь у дверей, обвелъ залу взглядомъ, подошелъ къ Юленькѣ и столкнулся съ Бронскимъ.
— Владиславъ! Здравствуйте! вскрикнулъ онъ.
Бронскій поклонился и протянулъ руку.
Русановъ пошелъ дальше.
— Что жь вы хотѣли представить меня Доминову, сказалъ онъ, столкнувшись съ Ишимовымъ: — онъ, говорятъ, здѣсь.
Они пошли въ дальнія комнаты къ зеленому столу, за которымъ предсѣдательствовалъ молодой человѣкъ, очень красивой наружности, съ живыми карими глазками, крошечнымъ крестикомъ въ петличкѣ и бакенбардами en côtelettes.
Ишимовъ почему-то оробѣлъ передъ своимъ пріятелемъ и пробормоталъ что-то о государственной службѣ.
— Не понимаю, локонически отвѣтилъ тотъ.
— Я желалъ бы съ вами служить, вмѣшался Русановъ:- Акиндинъ Павловичъ далъ мнѣ надежду, что вамъ это не будетъ не пріятно…. Кандидатъ Русановъ, поспѣшилъ онъ прибавить, видя, что Ишимовъ вкатилъ его въ не совсѣмъ красивое положеніе.
— Charmé, сказалъ Доминовъ:- Король самъ другъ и не беретъ!.. У меня есть вакансія… Я запишу за вами три взятки… Пріѣзжайте послѣзавтра ко мнѣ; очень радъ!
Русановъ подсѣлъ къ дядѣ и сталъ смотрѣть на игру.
— Голова онъ у меня, хвастался старикъ, — административная! Въ министры мѣтитъ, бестія! Нечего на ноги-то ступать, вѣдь мѣтишь?
Русановъ сталъ бродить по залѣ, прислушиваясь къ толкамъ. Всѣ были въ восторгѣ отъ графа. Губернатору онъ помогъ счесть выигрышъ; въ мужскомъ кружкѣ разсказалъ самый свѣженькій скандальчикъ; ни одной дамы не оставилъ своимъ вниманіемъ. Наконецъ Русановъ ушелъ отъ нестерпимой духоты въ боскетную. Тамъ, въ глубинѣ трельяжа изъ тропическихъ растеній, стояло маленькое голубое пате, слабо освѣщенное малиновымъ фоанрикомъ. Онъ помѣстился на немъ и сталъ отмахиваться платкомъ. Сперва онъ думалъ объ Иннѣ. Потомъ его заинтересовала мысль, что ему какъ будто скучно безъ нея; онъ искалъ, на комъ-бы изъ присутствующихъ остановиться, есть ли тутъ хоть одна сродная ему личность; и все глубже давало себя чувствовать одиночество. Даже Бронскій, старый товарищъ, и тотъ не выказывалъ особенной радости при свиданіи. "Иночка помѣшалась," пролетѣдо въ ушахъ Русанова. Онъ вздрогнулъ и сталъ прислушиваться. Ишимовъ усаживалъ Анну Михайловну такъ близко отъ Русанова, что между ними оставался только трельяжъ.
— Неужели? говорилъ Ишимовъ:- а впрочемъ она ведетъ такую странную, созерцательную жизнь, долго ли до бѣды…
— Именно. Не говоря ужь объ огорченія видѣть ее въ такомъ положеніи, съ ней жить опасно! У ней раздражительность какая-то стала показываться.
— О, въ такомъ случаѣ, ее слѣдуетъ удалить, нельзя же жертвовать своимъ спокойствіемъ!
— Да, какъ же это сдѣлать? Что скажутъ? имѣніе это вѣдь ея, материнское; она скоро выходитъ изъ-подъ опека.
— Надѣюсь, дружескія отношенія даютъ мнѣ право быть вамъ полезнымъ. Позвольте мнѣ за это взяться. Я приглашу доктора, мы побесѣдуемъ съ ней, и если окажется серіозное поврежденіе…
— Ну-те?
— Можно представить предводителю о неспособности ея управлять имѣніемъ, освидѣтельствовать на законномъ основаніи.
Русановъ торопливо прошелъ залу, сказалъ дядѣ, чтобы тотъ о немъ не безпокоился и сталъ пробираться сквозь хитрѣйшій rond, который выдѣлывали пары подъ предводительствомъ графа.
— Ахъ! крикнула одна дама, замотавшись. Русановъ подхватилъ ее, думая что съ ней обморокъ. Она глядѣла черезъ плечо; весь задъ платья, оторванный отъ лифа, спустился и открылъ бѣлыя юпки.
— Извините, бормоталъ сконфуженный Коля.
— Медвѣженокъ!
Тотъ проворчалъ что-то и пошелъ было.
— Что такое? сказала та, поднявъ носикъ.
— Я говорю, вольно жь вамъ такіе шлейфы отращивать, что ходить нельзя…
— Да какъ вы смѣете? Дерзкій мальчишка!
— А вы синица долгохвостая!
— Г. Горобецъ, извольте отправиться въ гимназію и объявить дежурному надзирателю, что вы мною арестованы въ карцеръ, сказалъ подошедшій инспекторъ губернской гимназіи.
— Позвольте вамъ замѣтить, господинъ Егоровъ, отвѣтилъ нисколько не смутившись юноша, — что вы мой начальникъ только въ зданіи гимназіи, а здѣсь такой же гражданинъ, какъ и я.
Разстроившійся rond собрался вокругъ спорившихъ.
— Что такое? Что такое? раздавались голоса.
— Ну всѣ на одного, кричалъ разгорячившійся питомецъ гимназіи:- милости просимъ, я давно до васъ добирался.
— А вотъ я тебѣ уши выдеру, не стерпѣлъ инспекторъ.
— Прошу рукамъ воли не давать, отвѣтилъ тотъ, взявшись за стулъ: сами прозвали нигилистомъ!
— Вотъ они вредоносные-то плоды литературы, вмѣшался старый чиновникъ.
— Это вы говорите потому что я васъ въ вѣдомостяхъ обличилъ, да еще въ воровствѣ?
— Il est poli ce petit bonhomme! Нечего сказать, слышались женскіе голоса.
— Это вы говорите оттого что я не хочу съ вами ногъ вывертывать какъ ученая собачка, или оттого что у васъ подъ шляпками вмѣсто мозговъ цвѣты на сажень торчатъ?
— Позвольте васъ спросить, милостивый государь, гдѣ вы воспитывались? сказалъ Бронскій подойдя въ свою очередь.
— Оставьте его, шепнулъ Доминовъ:- это забавно.
— Нѣтъ, онъ можетъ повредить… также полушепотомъ отвѣчалъ Бронскій.
— Наше поколѣніе само себя воспитывало, продолжалъ Колли
— И съ перваго раза поретъ дичь, спокойно возразилъ Бронскій. — Что это за ваше поколѣніе? Развѣ не каждую минуту люди родятся?
— Браво! Браво! раздалось вокругъ.
— Что тутъ значатъ лѣта? Тутъ важны одинаковыя убѣжденія…
— Значитъ, ничего не признавая, признаемъ классификаціи, признаемъ убѣжденія…
— А да чортъ васъ побралъ бы, крикнулъ гимназистъ и улизнулъ изъ зады.
— Молодецъ, графъ, не нынѣшнимъ чета! замѣтилъ солидный господинъ, съ большимъ интересомъ слѣдившій за этимъ объясненіемъ…
— Знай нашихъ! восхищался Ишимовъ.
Между тѣмъ хозяинъ подошелъ къ Бронскому и подалъ ему записку.
— Къ вамъ изъ Ильцовъ съ нарочнымъ, сказалъ онъ.
Графъ, болтая съ Юленькой, хотѣлъ положить ее въ карманъ, взглянулъ на печать, чуть примѣтно сдвинулъ брови и отошелъ къ карсели. Между тѣмъ предводительша, велѣвъ музыкантамъ дать сигналъ мазурки, слѣдила за своимъ кавалеромъ. Бронскій разсѣянно подошелъ къ окну, взялъ шляпу, и съ письмомъ въ рукѣ вышелъ изъ залы, какъ человѣкъ, у котораго одна мысль поглотила всѣ другія.
Собравшіеся въ кружокъ зрители съ нетерпѣніемъ дожидались мазурки; всѣмъ хотѣлось видѣть настоящаго мазуриста. Предводительша послала Ишимова узнать, что же наконецъ сдѣлалось съ графомъ. Тотъ вернулся и объявилъ, что графъ уѣхалъ.
— Какъ? не извинившись? Должно быть какой-нибудь несчастный случай.
— Да вѣдь у отца подагра, что жь мудренаго!
На крыльцѣ Бровскому попался разстроенный Русановъ.
— Я ищу, не ѣдетъ ли кто домой. Нельзя ли вамъ взять меня?
— Къ себѣ?
— Нѣтъ только до Нечуй-Вѣтера; это по дорогѣ.
— Поѣдемте.
Погода стояла сырая, ночь темная; бывшіе товарищи прижались каждый въ свой уголъ и коляска покатилась.
— А вѣдь эта Юленька очень не дурна, сказалъ графъ
— Да, глупа только больно.
— Это-то и хорошо; залежь, новинка; что посѣешь, то и выростетъ.
— Пожалуй чертополохъ выростетъ…
— И то добре, нехотя отвѣтилъ Бронскій.
Русановъ сталъ закуривать папироску и освѣтилъ лицо графа. Брови сдвинуты, губы стиснуты, глаза глядятъ жестко.
