Остается вопрос, почему он не делает стойки по свободному бекасу, но это, по-моему, объясняется тем, что бекас слетает раньше, чем Ромка его чует. Таким образом, стойка должна явиться в тот момент, когда явится способность чутьем угадывать местонахождение дичи.
Я думаю, что нормальная собака за время натаски Ромки давно бы причуивала бекасов и делала стойки, что, не будь примера Кэт, Ромку можно бы было определить как собаку с очень слабым чутьем. Но с Кэт было точь-в-точь так, и потому – полное обоснование думать, что сын ее тоже обладает чутьем, но не умеет им пользоваться. Вот почему в высшей степени интересно найти тетеревиный выводок и проверить все мои рассуждения на тетеревятах, которых всякая собака чует раньше, чем они вылетят. Итак, всё на разных выводках.
Шея моя распухла от комариных укусов. Не завидуют мне даже косцы болот. Козлов сказал:
– Там хоть сено возьмешь.
– А тут, – сказал я, – дорогую собаку.
– Но сами же вы сказали, – ответил хозяин, – что тут у него не совсем ладно, в носике…
Сегодня погромыхивает гром, но стало еще труднее: парит. Живу какой-то открытой жизнью, с улицы все слышно, и днем и ночью, днем больше маленькие, ночью большие.
Но основной звук, конечно, отбивание кос, похожий отчасти, когда в стороне дома при полной тишине работает жучок-пилильщик, шашель.
Может быть, от перехода к одиночеству и от книги к единственному делу – «натаске Ромки» является с такой отчетливостью сознание отсутствия в моей жизни близкого, глубоко понимающего меня друга. Вот почему именно и получается это незнание до сих пор ни своих способностей, ни цены им. И я думаю, что обращение к другу («Зеленая дверь») не просто придумано. Только теперь надо бы найти образ этому другу.
Одумка
Сегодня Ромка начал, как и мать его, преследовать кур и стоять над ними, не бросаясь, долго, в большом сдержанном волнении, заметном по дрожи. Вероятнее всего эта страсть пробудилась от встречи в лесу с тетеревами, и обратно через кур, очень может быть, он научится тихонько подходить к ним по следам.
Надо помнить, что многие навыки у собак, все равно как у людей, являются не прямо вслед за примером, а спустя время, в которое пример дозреет в себе. Так очень может быть, что, если продержать Ромку дома недели две и вывести на бекасов, он будет их чуять на большом расстоянии.
Тучи гремели сегодня. Крестьяне спешили копнить сено. Брызнул дождь, прибил пыль, смочил кусты, и больше ничего. Но по тетеревам я не пошел, слишком мокро в кустах.
17 июля.
Кончилась первая неделя натаски. Сегодня даю восьмой урок.
Работа по бекасам и тетеревам (от пяти утра до девяти утра) в Михалевском болоте и в Жарье.
Туман. Потом солнце, но после грязи легко. Очень пахнет спирея на болоте.
Называю первый мой бекасиный выводок «учебным». Повел прямо на него, и Ромка сразу смахнул сначала матку, а потом из-под лап, удивленный, выпустил бекасенка. После того я повел Ромку к Острову на гнезда. И тут он выпугнул без всякой задержки матку и, по своему обыкновению, испугался, причуяв гнездо. Я видел, что Ромка не тронул гнездо, между тем оно было обнажено, из трех яиц осталось два и лежали одно от другого на поларшина, одно яйцо было протюкнуто. Вероятно, пошевелили коровы. Я положил оба яйца рядом.
Мне пришла счастливая мысль сдерживать карьер Ромки, стараясь, чтобы он бегал близко около меня и рысью. Пусть я сомну его бешеный поиск, но иначе у него не бывает времени разбираться чутьем в запахах. После, когда он станет причуивать бекасов, можно вновь переводить его на карьер. А также в определенных бекасиных местах я не буду пользоваться веревочкой, которая часто сама сшибает бекаса, а главное, что Ромка сосредоточивается не на бекасе, а на борьбе с веревочкой. Вблизи бекасов я буду сокращать его поиск до последней степени и таким образом освобожу массу энергии для одумки.
С полчаса я занимался упражнениями и потом, рассчитывая, что выводок собрался, пошел осуществлять свой план. Сдержанный в движениях Ромка высоко задрал свою голову над травой и потянул по одному направлению. Мне сразу мелькнуло, что это не совсем обычно для него. И только подумал, вылетела бекасиха, а потом бекасенок. У меня еще осталось сомнение, движение Ромки могло быть случайным. Я решил было отложить проверку нового метода до следующего раза, так как не проследил полет бекасенка, а матка села далеко в крепь. Но вскоре Ромка сделал такое движение, как только что, и вроде как бы повел. Я крикнул – он не послушался; свистнул в свисток – он все пер туда, и когда выпер из высокой травы с высоко поднятой головой, шагах в двадцати от него на месте с очень маленькой травой сорвался бекас.
Правда, бекас мог бежать, и очень возможно, что Ромка чуял не прямо его, а только его наброд, но, во всяком случае, найденный метод для Ромки был верный, и мне открылась перспектива натаски. Слепней по прохладному утру после грозы не было совершенно, кусали только комары.
Я решил еще раз попробовать свой способ, а чтобы дать время выводку собраться, пошел в другую сторону поискать новых бекасов. К сожалению, мы вскоре нарвались на дергача или курочку и, вероятно, с семействами. Ромка зашил машинкой в осоке, изрезал себе нос осокой и страшно взволновался. И все-таки, когда я привел его к выводку, он немного повел, во всяком случае, я знал, что это по бекасу, и бекас действительно вылетел.
Мне думается теперь, что индивидуальность собак слишком разнообразна, и вот, вероятно, почему все руководства к натаске так слабы. Авторы этих книжек в большинстве случаев очень опытные и натаскивали множество собак – и пишут по воспоминаниям, нащупывая сходственные случаи для правил. Но именно потому, что индивидуальность собак чрезвычайно разнообразна, что сама натаска происходит в чрезвычайно разных условиях, едва ли возможно этим путем найти какие-нибудь твердые правила. Самое лучшее – это записать всю натаску хотя бы одной собаки изо дня в день, обрисовать этим совершенно индивидуальность дикой собаки и потом применением приема изменять согласно новой индивидуальности.
Щенячья душа
Когда мы подходили к месту тетеревиного выводка, я немного зазевался, любуясь обилием обрызганных росой мелких цветов. И вдруг увидел, что шагах в пятидесяти от меня Ромка вытянулся и, переступая с лапы на лапу, медленно скрывается за кустом. Это было страшное зрелище, потому что, если так он идет по зрячей тетерке, отводящей собаку от молодых, – все пропало! И притом именно теперь я обратил внимание, что на белой шее Ромки не было темного ошейника: вытянутая белая шея казалась огромной. Что ошейник был потерян им, это не поместилось в мое сознание, я принял то, что Ромка был совершенно свободен в своих движениях. Я гаркнул на весь лес не своим голосом: «Тубо, назад!» – и бросился вперед, пролетев пятьдесят разделяющих пас шагов тигром.
А Ромка в это время, обезумевший от сильного тетеревиного запаха по росе и от моего крика, лежал, и притом лежал на боку, а когда я приблизился к нему, вовсе задрал ноги вверх. Вообще это особенность Ромки, что в его огромном теле до сих пор сохранилась чистая щенковая душа. У меня Лева был долго таким.
Следы ястреба
Я кое-как без ошейника привязал Ромку на веревку, огладил его и пустил, придерживая кончик. Ром<к>а немного понюхал и быстро пустился по дорожке вдоль леса, и стал на поляне, покрытой ромашками и кустиками ивы. Он долго играл ноздрями и повел на середину поляны, и тут стал повертывать голову во все стороны, как будто старался из множества запахов, идущих со всех сторон, (выбрать) самый верный. Я был уверен, что вокруг нас разбрелся выводок. Я огладил Ромку, ободрил его, он медленно пошел и вдруг вытащил в место, осыпанное перьями тетеревенка. Ястреб, вероятно, только за несколько минут перед этим кончил свой завтрак, до того были свежи капли крови на траве и красные кусочки мяса.
После того Ромка повел, упрямо натягивая веревку до последней возможности, в кусты, через них, в мокрое осоковое болотце, разделенное стеной заросли от мохового болота с пьяникой. Став по колени в воду, высунув голову из травы, как тюлень из воды, Ромка смотрел через жидкое болото в заросли, совершенно как на самой короткой стойке, и это было бы бесконечно, если бы я не огладил его и не сказал: «Вперед».
Но он пошел не вперед, в заросли, а параллельно им по болоту, постоянно оглядываясь на заросли и останавливаясь. Так мы прошли все болото до конца, и так получалось по Ромке, что тетерев сидел один к одному вдоль всей заросли. Потом Ромка начал тотчас же обратное передвижение. Мне это наскучило, и я пригласил его следовать к зарослям. Он шел с осторожностью, и когда мы дошли, дальше следовать отказался.
Никакие уговоры не действовали, и когда я сам залез туда, он прыгнул назад.
