Блатной мир враждебен власти, и притом всякой власти. Это блатари, "мыслящие" блатари, понимают хорошо. Героическое время "староротских" и "каторжанчиков" отнюдь не представляется им овеянным славой. "Староротский" это кличка арестанта из царских арестантских рот. "Каторжанчик" - это тот, кто был на царской каторге - на Сахалине, на Колесухе. На Колыме принято называть центральные губернии "материком", хотя Чукотка ведь не остров, а полуостров. Этот "материк" вошел и в литературу, и в газетный язык, и в деловую официальную переписку. Это слово-образ рождено тоже в блатном мире - морское сообщение, пароходная линия Владивосток - Магадан, высадка на пустынных скалах - была очень похожей на сахалинские картины прошлого. Так укрепилось название "материка" за Владивостоком, хотя островом Колыму никто никогда не называл.
Блатной мир - мир настоящего, реального настоящего. "Ворьё" превосходно понимает, что какой-нибудь легендарный Горбачевский, попавший в песню: "Гром прогремел, что Горбачевский погорел", не больший герой, чем Ванька Чибис с соседнего прииска.
Никакая заграница не прельщает умудренных опытом блатарей, те воры, которые побывали там в войну, не хвалят заграницу, особенно Германию - из-за чрезвычайных строгостей наказания за кражи и убийства. Немного легче дышать ворью во Франции, но и там перековочные теории не имеют успеха и ворам приходится туго. Относительно благоприятными блатарям кажутся наши условия, где так много далеко идущего доверия и неистребимых многократных "перековок".
К числу "творимых легенд" блатного мира относится и похвальба блатарей утверждение, что "хороший урка" избегает тюрьмы, проклинает ее. Что тюрьма лишь печальная неизбежность профессии вора. Это - тоже кокетство, рисовка. Это - лживо, как все, что исходит из уст блатного.
Скокарь Юзик (то есть поляк) Загорский, жеманясь и ломаясь, хвастливо говорил, что провел в тюрьме лишь восемь лет из двадцати воровского стажа. Юзик уверял, что не пил и не гулял после удачной добычи. Он, видите ли, посещал оперу, куда имел абонемент, и только тогда, когда деньги кончались, вновь брался за кражи. Все как в песне:
Там, на концерте, в саду познакомился
С чудом земной красоты.
Деньги, как снег, очень быстро растаяли,
Надо вернуться назад,
Надо опять с головой окунуться
В хмурый и злой Ленинград.
Но любитель оперного пения не мог припомнить ни одного названия оперы из тех, что он с таким увлечением слушал.
Юзик взял ноту явно не из той оперы - разговор этот не продолжался. Свои оперные вкусы Юзик почерпнул, конечно, из "романов", слышанных им многократно в тюремные вечера.
Да и насчет тюрьмы Юзик прихвастнул - повторил чью-то чужую фразу, какого-нибудь блатаря покрупнее.
Блатари говорят, что испытывают в момент кражи волнение особого рода, ту вибрацию нервов, которая роднит акт кражи с творческим актом, с вдохновением, испытывают своеобразное психологическое состояние нервного волнения и подъема, которое ни с чем нельзя сравнить по своей заманчивости, полноте, глубине и силе.
Говорят, что ворующий живет в этот момент неизмеримо более полной жизнью, чем картежник за зеленым столом, или, вернее, подушкой - традиционным ломберным столиком блатного мира.
"Лезешь в лепёху,- рассказывает один карманник,- а сердце стучит, стучит... тысячу раз умрешь и воскреснешь, пока вытащишь этот проклятый бумажник, в котором и денег-то, может быть, два рубля".
Бывают кражи вовсе безопасные, но "творческое" волнение, воровское "вдохновенье" все равно налицо. Ощущение риска, азарта, жизни.
Вору вовсе нет дела до того человека, которого вор обкрадывает. В лагере вор ворует подчас вовсе ненужные тряпки только для того, чтоб украсть, чтоб лишний раз испытать "высокую болезнь" кражи. "Заражённый" - говорят про таких блатари. Но деятелей "чистого искусства" кражи в лагере немного. Большинство предпочитает грабеж, а не кражу, наглый и откровенный грабеж, вырывая у жертвы на глазах всех пиджак, шарф, сахар, масло, табак - все, что можно съесть, и все, что может служить валютой в карточной игре.
Железнодорожный вор рассказывал о том особом волнении, с каким он вскрывает украденный "угол" (чемодан). "Замков мы не открываем,- говорил он,крышкой о камень - и "угол" вскрыт".
Это воровское "вдохновение" очень далеко от человеческой смелости. Смелость - не то слово. Наглость самой чистой воды, наглость беспредельная, которую могут остановить только выставленные жесткие барьеры.
Никакой психологической нагрузки в виде душевных переживаний деятельность вора не имеет.
Карты занимают очень большое место в жизни блатаря.
Не все блатные играют в карты запоем, как "больные", проигрывая в сражении последние брюки. Проиграться так - не считается позором.
Однако умеют играть в карты все блатари. Еще бы. Уменье играть в карты входит в "рыцарский кодекс" "человека" блатного мира. Не много азартных карточных игр, коими обязан владеть каждый блатарь и которым он учится с детства. Воровская молодежь тренируется постоянно - и в изготовлении карт, и в уменье поставить "транспорт" с кушем.
Между прочим, это карточное выражение, обозначающее увеличение ставки (с "кушем"), Чехов в своем "Острове Сахалине" записал как "транспорт скушан" (!) и выдал это за термин карточной игры среди уголовников. Так по всем изданиям "Острова Сахалина", включая и академические, кочует эта ошибка. Писатель недослышал весьма обыкновенную формулу карточной игры.
Блатной мир - косный мир. Сила традиций в нем очень сильна. Поэтому в этом мире удержались игры, которые давно исчезли из обыкновенной жизни. Статский советник Штосс из гоголевского "Портрета" в блатном мире до сих пор реальность. Игра столетней давности "штосс" получила другое, лексически более подвижное название "стос". У Каверина в одном из рассказов беспризорники поют известный романс, меняя его по своему понятию и вкусу: "Черную розу, блему печали..."
В "стос" должен уметь играть каждый блатарь, загибать углы, как Герман или Чекалинский.
Второй игрой - первой по распространенности - является "бура" - так называется блатарями "тридцать одно". Схожая с "очком", бура осталась игрой блатного мира. В "очко" воры не играют между собой.
Третья, самая сложная, игра с записью - это "терц" - вариация игры "пятьсот одно". В эту игру играют мастера, вообще "старшие", аристократия блатного мира, те, что пограмотней.
Все карточные игры блатарей отличаются необыкновенно большим количеством правил. Эти правила нужно хорошо помнить, и тот, который лучше помнит их, выигрывает.
Карточная игра - всегда поединок. Блатари не играют компанией, они играют всегда один на один, разделенные традиционной подушкой.
Проигрался один - садится другой против победителя, и пока есть чем "отвечать" - карточное сражение продолжается.
По правилам, неписаным правилам, выигравший не имеет права прекратить игру, пока есть "ответ" - штаны, свитер, пиджак. Обычно определяется по согласию сторон цена "играемой" вещи - и вещь разыгрывается, как денежная ставка. Все расчеты надо держать в памяти и уметь себя защитить - не дать обсчитать, обмануть.
Обман в картах - доблесть. Противник должен заметить обман, разоблачить и тем самым выиграть "роббер".
Все блатные игроки - шулера, но это так и должно быть - умей разоблачить, поймать, доказать... С тем и садятся за игру, обманывая один другого, "исполняя" шулерские приемы под взаимным контролем.
Карточное сражение - если оно идет в безопасном месте - это нескончаемый поток взаимных оскорблений, матерных ругательств; под эту взаимную ругань идет игра. Старики блатари говорят, что в дни их молодости, в двадцатые годы, воры не ругали друг друга так грязно и похабно, как сейчас за карточной игрой. Седые "паханы" качают головами и шепчут: "О времена! О нравы!" Повадки блатарей портятся год от году.
Карты изготовляются в тюрьме, в лагере с быстротой сказочной - опыт многих поколений воров отработал механизм изготовления; самым рациональным и доступным способом изготовляются карты в тюрьме. Для этого нужен клейстер - то есть хлеб, пайка, которая всегда есть под рукой и которую можно изжевать для получения клейстера очень быстро. Нужна бумага - для этого годится и газета, и оберточная бумага, и брошюра, и книга. Нужен нож,- но в какой тюремной камере, в каком лагерном этапе не найдется ножа?
Самое главное - нужен химический карандаш для краски - и вот почему блатные так бережно хранят грифель химического карандаша, уберегая его от всяких обысков. Этот обломок химического карандаша служит двойную службу. Осколки карандаша можно, очутясь в критическом положении, затолкать себе в глаза - и это заставляет фельдшера или врача направить заболевшего в больницу. Бывает, что больница - единственный выход из трудного, угрожающего положения, в котором оказался блатарь. Беда, если медицинская помощь запоздает. Немало блатарей ослепло от этой смелой операции. Но немало блатарей избежало опасности и спаслось в больнице. Это - запасная роль химического карандаша.
