теперь даже не может узнать на улице. Либо сердце – штука капризная, либо Лишь – козел. Возможно, верно и то, и другое. Прощальный жест бедному Арло, которого вся эта история ничуть не утешила. Эти двое уже собираются перейти дорогу, как вдруг Говард останавливается, оборачивается и радостно восклицает:
– Постой-ка, вы же общаетесь с Карлосом Пелу? До чего тесен мир! Может, увидимся на свадьбе!
Артур Лишь издал свою первую книгу, когда ему было за тридцать. К тому времени он уже долгое время жил с известным поэтом Робертом Браунберном в небольшом домике – хижина, так они его прозвали – на крутой ступенчатой улице Сан-Франциско под названием Вулкан-степс. Ступени начинались на Левант-стрит и тянулись вниз среди лучистых сосен, папоротников, краснотычиночников и зарослей плюща до площадки, откуда открывался вид на центральную часть города. На крыльце их дома, подобно забытому платью выпускницы, раскинулась бугенвиллея. В «хижине» было всего четыре комнаты, и одна сразу была отведена Роберту под кабинет. Они побелили стены и развесили по дому картины Робертовых друзей (включая ту, где почти узнаваемый Лишь позирует ню на скале), а под окном спальни посадили молодой плющ. Совету Роберта насчет писательства Лишь последовал только через пять лет. Поначалу – вымученные рассказы. А потом, на исходе их совместной жизни, – роман. «Калипсо»: переложение мифа об Одиссее и Калипсо в период Второй мировой войны. Туземец с острова на юге Тихого океана выхаживает солдата, которого прибило к берегу, влюбляется в него и должен помочь ему вернуться в свой мир, домой к жене.
– Артур, эта книга… – сказал Роберт, для пущего эффекта снимая очки. – Любить тебя – великая честь.
Книга имела умеренный успех; сам Ричард Чемпион соблаговолил написать рецензию для «Нью-Йорк таймс». Роберт прочитал статью первым, сдвинув очки на лоб в помощь внутреннему взору поэта, а затем с улыбкой протянул Лишь; сказал, что отзыв положительный. Но писатель всегда почувствует ложку дегтя в бочке меда: в конце рецензии Чемпион написал, что автор – «велеречивый лютик». Лишь уставился на эти слова, как школьник на условия задачки. Эпитет «велеречивый» звучал как похвала (но явно ею не был). Но лютик? Что это вообще означает?
– Похоже на шифр, – сказал Лишь. – Он что, передает сообщение врагу?
Именно.
– Артур, – сказал Роберт, взяв его за руку. – Он просто называет тебя педиком.
Подобно тем невероятным жукам, которые годами живут в пустыне, получая влагу лишь во время дождя, каким-то чудом его роман продолжал продаваться. Он продавался в Англии, и во Франции, и в Италии. Лишь написал второй роман, «Противосияние», который не наделал шума, и третий, «Темная материя», за который в «Корморант-паблишинг» взялись основательно: выделили гигантский рекламный бюджет и отправили Лишь в полтора десятка городов. На презентации в Чикаго («Поприветствуйте велеречивого автора отмеченного критиками романа “Калипсо”…»), когда из зала послышались жидкие аплодисменты пятнадцати-двадцати человек – дурное знамение, как темные пятна на асфальте перед грозой, – в его памяти сама собой всплыла последняя встреча выпускников. Организаторы убедили его провести публичные чтения и разослали его однокашникам приглашения на «Вечер с Артуром Лишь». Еще в старших классах вечер с Артуром Лишь никого не прельщал, но он был настроен оптимистически и в среднюю школу Делмарвы [10] (среднюю во всех отношениях) прибыл с мыслями о том, каких достигнул высот. А теперь угадайте, сколько человек пришло на «Вечер с Артуром Лишь».
Вот уже много лет Лишь перебивается одними дождями в пустыне. К моменту выхода «Темной материи» они с Робертом уже расстались. Роберт перебрался в Соному, а «хижину» оставил ему (после Пулитцера ипотеку они погасили). Из кусков и лоскутков Лишь сметал на скорую руку одеяло писательской жизни: вышло оно теплым, вот только ног не закрывало.
Но его следующая книга! Она станет той самой! «Свифт», то есть «быстрый» (из тех, кто не побеждает в беге [11]). Роман-странствие о человеке, который отправился на прогулку по Сан-Франциско (и по своему прошлому), вернувшись домой после череды потрясений и неудач («Ты просто пишешь “Улисса”, только про геев», – сказал Фредди); щемящая, пронзительная история о тяжелой судьбе. О стареющем гомосексуале, оказавшемся на мели. И сегодня за ужином, разумеется, с шампанским, Лишь получит радостные известия.
У себя в номере он облачается в синий костюм (только что из прачечной) и улыбается своему отражению в зеркале.
* * *
На «Вечере с Артуром Лишь» не было ни души.
Однажды Фредди пошутил, что «любовь всей жизни» Лишь – это его агент. Да, Питер Хант близко знает Артура Лишь. На его долю выпадают все терзания, и стенания, и ликования, которых не слышит никто другой. При этом о Питере Ханте Лишь не знает почти ничего. Даже не помнит, откуда он родом. Из Миннесоты? Есть ли у него семья. Сколько у него клиентов. Обо всем этом Лишь не имеет ни малейшего понятия, но каждому звонку и сообщению радуется, как школьница. А точнее, как взрослая женщина, получившая весточку от любовника.
И вот в дверях ресторана показывается он: Питер Хант. В студенчестве Питер был звездой баскетбола, но и по сей день, когда переступает порог, все взгляды обращаются к нему. Вместо бобрика у него теперь длинные седые волосы, как у мультяшного дирижера. По дороге к столику он телепатически пожимает руки всем знакомым в зале, после чего встречается взглядом с безнадежно очарованным Лишь. Когда Питер садится, его бежевый вельветовый костюм тихонько урчит. За его спиной в зал вплывает бродвейская актриса в черных кружевах, по обе стороны от нее из клубов пара материализуются омары «термидор». Как любой дипломат на трудных переговорах, беседу о делах Питер откладывает на десерт, поэтому за ужином они обсуждают литературные новинки, которые Лишь на самом деле не читал. И только за кофе Питер говорит:
– Слышал, ты отправляешься в путешествие.
Да, говорит Лишь, в кругосветное.
– Хорошо, – говорит Питер и сигналит, чтобы принесли счет. – Развеешься. Надеюсь, ты не очень привязался к «Корморанту».
Лишь что-то бормочет, запинается и смолкает.
Питер:
– Потому что «Свифт» им не подходит. Поколдуй над ним, пока будешь в отъезде. Пусть новые места подадут свежие идеи.
– Что они предложили? Внести изменения?
– Никаких изменений, никакого предложения.
– Питер, меня что, кинули?
– Артур, с «Корморантом» не сложилось. Давай мыслить шире.
Под стулом Артура Лишь словно открылся люк.
– Слишком… велеречиво?
– Слишком щемяще. Слишком пронзительно. Прогулка по городу, день из жизни – знаю, писатели такие истории обожают. Но твой герой не вызывает сочувствия. Да о такой жизни, как у него, можно только мечтать.
– Слишком по-гейски?
– Используй эту поездку, Артур. Ты так хорошо передаешь атмосферу. Позвони, когда будешь в городе. – Питер обнимает его, и до Лишь запоздало доходит, что с ним прощаются; все
