не складывалась. Замуж она, по существу, так и не вышла. Многочисленные друзья вызывали у нее зависть или презрение.
У родителей Муся чувствовала себя как в доме престарелых. То есть жила на всем готовом без какой-либо реальной перспективы. Сон, телевизор, дефицитные продукты из распределителя. И женихи — подчиненные Федора Макаровича, которые в основном старались нравиться ему.
Маруся чувствовала: еще три года — и все потеряно навсегда...
Цехновицер так настойчиво говорил о фиктивном, именно фиктивном браке, что Маруся сказала ему:
— Раньше ты любил меня как женщину.
Цехновицер ответил:
— Сейчас я воспринимаю тебя как человека.
Маруся не знала — огорчаться ей или радоваться. И все-таки огорчилась.
Видно, так устроены женщины — не любят они терять поклонников. Даже таких, как Цехновицер...
На словах эмиграция казалась реальностью. На деле — сразу возникало множество проблем.
Что будет с родителями? Что подумают люди? А главное — что она будет делать на Западе?..
В загс пойти с Цехновицером — уже проблема. У жениха, вероятно, и костюма-то соответствующего нет. Не скажешь ведь инспектору, что брак фиктивный...
А потом начались какие-то встречи около синагоги. Какие-то «Памятки для отъезжающих». Какие-то разговоры с иностранными журналистами.
Маруся стала ходить на выставки левой живописи. Перепечатывала на своей «Олимпии» запрещенные рассказы Шаламова и Домбровского. Пыталась читать в оригинале Хемингуэя.
Ее родители о чем-то догадывались, но молчали. Пришлось Марусе с ними объясниться.
Как это было — лучше не рассказывать. Тем более что подобные драмы разыгрывались во многих номенклатурных семействах.
Родители обвиняли своих детей в предательстве. Дети презирали родителей за верноподданничество и конформизм.
Взаимные попреки сменялись рыданиями. За оскорблениями следовали поцелуи.
Федор Макарович знал, что должен будет в результате уйти на пенсию. Галина Тимофеевна знала, что с дочкой она больше не увидится.
В октябре Маруся зарегистрировалась с Цехновицером. К Новому году они получили разрешение. Девятого января были в Австрии.
Оказавшись на Западе, Цехновицер сразу изменился. Он стал еврейским патриотом, гордым, мудрым и немного заносчивым. Он встречался с представителями ХИАСа, носил шестиконечную анодированную звезду и мечтал жениться на еврейке.
Условия фиктивного брака Цехновицер добросовестно выполнил. Увез жену на Запад. Зато Маруся оплатила все расходы и даже купила ему чемодан.
Вскоре им предстояло расстаться. Цехновицер улетал в Израиль. Маруся должна была получить американскую визу.
Маруся говорила:
— Как ты будешь жить в Израиле? Ведь там одни евреи!
— Ничего, — отвечал Цехновицер, — привыкну...
Марусе было грустно расставаться с Цехновицером. Ведь он был единственным человеком из прошлой жизни.
Маруся испытывала что-то вроде любви к этому гордому, заносчивому, агрессивному неудачнику. Ведь что-то было между ними. А если было, то разве существенно — плохое или хорошее? И если было, то куда оно, в сущности, могло деваться?..
В аэропорт Маруся не поехала. У маленького Левушки третий день болело горло.
Маруся из окна наблюдала, как Цехновицер садится в автобус. Он казался таким неуклюжим под бременем великих идей. Его походка была решительной, как у избалованного слепого.
Через неделю Левушке благополучно вырезали гланды. Отвезла его в госпиталь миссис Кук из Толстовского фонда. Виза к этому моменту уже была получена.
Еще через шестнадцать дней Маруся приземлилась в аэропорту имени Кеннеди. В руках у нее был пакет с кукурузными чипсами. Рядом вяло топтался невыспавшийся Лева. Увидев двух негров, он громко расплакался. Маруся говорила ему:
— Левка, заткнись!
И добавляла:
— Голос — в точности как у папаши...
В аэропорту Марусю поджидали Лора с Фимой. Лора была ее двоюродной сестрой по матери. Лорина мама — тетя Надя — работала простым корректором. Муж ее — дядя Савелий — преподавал физкультуру.
Лора носила фамилию отца — Мелиндер.
Татаровичи не презирали Мелиндеров. Иногда они брали Лору на дачу. Изредка сами ездили в Дергачево. Маруся дарила сестре платья и кофты. При этом говорилось:
— Синюю кофту бери, а зеленую я еще поношу...
Марусе и в голову не приходило, что Лора обижается.
В общем, сестры не дружили. Маруся была красивая и легкомысленная. Лора — начитанная и тихая. Ее печальное лицо считалось библейским.
Марусина жизнь протекала шумно и весело. Лорино существование было размеренным и унылым.
Маруся жаловалась:
— Все мужики такие нахальные!
Лора холодно приподнимала брови:
— Мои, например, знакомые ведут себя корректно.
И слышала в ответ:
— Нашла чем хвастать!..
Татаровичи не избегали Мелиндеров. Просто Мелиндеры были из другого социального круга. В старину это называлось — бедные родственники. Так что сестры виделись довольно редко.
Муся от кого-то слышала, что Лора вышла замуж. Что муж ее — аспирант по имени Фима. Но познакомиться с Фимой ей довелось лишь в Америке...
Эмиграция была для Лоры и Фимы свадебным путешествием. Они решили поселиться в Нью-Йорке. Через год довольно сносно заговорили по-английски. Фима записался на курсы бухгалтеров, Лора поступила в ученицы к маникюрше.
Дела у них шли прекрасно. Через несколько месяцев оба получили работу. Фима устроился в богатую текстильную корпорацию. Лора трудилась в парикмахерской с американской клиентурой. Она говорила:
— Русских мы практически не обслуживаем. Для этого у нас слишком высокие цены.
Лора зарабатывала пятнадцать тысяч в год. Фима — вдвое больше.
Вскоре они купили собственный дом. Это был маленький кирпичный домик в Форест-Хиллсе. Жилье в этом районе стоило тогда не очень дорого. Жили здесь в основном корейцы, индусы, арабы. Фима говорил:
— С русскими мы практически не общаемся...
Фима и Лора полюбили свой дом. Фима собственными руками починил водопровод и крышу. Затем электрифицировал гараж. Лора тем временем покупала занавески и керамическую утварь.
Дом был уютный, красивый и сравнительно недорогой. Журналист Зарецкий, с которым Лора познакомилась в ХИАСе, называл его «мавзолеем». Старик явно завидовал чужому благополучию...
Лора и Фима были молодой счастливой парой. Счастье было для них естественно и органично, как здоровье. Им казалось, что всяческие неприятности — удел больных людей.
Лора и Фима слышали, что некоторым эмигрантам живется плохо. Вероятно, это были нездоровые люди с паршивыми характерами. Вроде журналиста Зарецкого.
Лора и Фима жили дружно. Они жили так хорошо, что Лора иногда восклицала:
— Фимка, я так счастлива!
Они жили так хорошо, что даже придумывали себе маленькие неприятности. Вечером Фима, хмурясь, говорил:
— Знаешь, утром я чуть не сбил велосипедиста.
Лора делала испуганные глаза:
— Будь осторожнее. Прошу тебя — будь осторожнее.
— Не беспокойся, Лорик, у меня прекрасная реакция!
— А у велосипедиста? —
