В его потухающих глазах вспыхнула мольба.
— Конечно, голубчик, вы знаете, что я всегда ее любила, — торопливо ответила Вера Александровна, с трудом сдерживая подступающие слезы.
Ей хотелось сказать ему, что он еще поправится, что не надо так унывать, но слова не шли с языка. Она молча сидела у его постели, держа его руку в своих руках. Он понемногу впадал в забытье.
На следующий день Ордынцев умер.
В ответ на одно из донесений Никодимцева он был вызван телеграммой в Петербург.
Наскоро сдав свое сложное, большое дело помощнику, Григорий Александрович немедленно выехал, известив телеграммой невесту.
Инна, счастливая неожиданным возвращением жениха, радостно встретила его на вокзале и была поражена тем, как он похудел и изменился.
А он, несмотря на счастье свиданья, был огорчен и угнетен тем, что пришлось так быстро бросить хотя, и налаженное, но все-таки требующее его присутствия дело. И он не скрыл этого от невесты, наскоро сообщая ей и о полученной телеграмме и о том, что им, очевидно, недовольны и, наверное, не пошлют больше в голодающие местности.
Приехав домой, он переоделся и в тот же день явился к графу.
Его приняли любезно.
— Вас вызвали для того, чтобы лично переговорить с вами, Григорий Александрович, — с снисходительной приветливостью пожимая своей породистой рукой руку Никодимцева, проговорил граф. — Вы писали такие страшные донесения, как будто Россия находится на краю гибели и здесь мы ничего не понимаем. Мы писали, что вы очень увлекаетесь, и просили вас не пугать общество и население преувеличенно мрачными картинами, но вы не изволили обратить внимания на советы государственной мудрости… Провинция, по-видимому, произвела на вас, впечатлительного человека, слишком сильное впечатление…
Он опустился на кресло и жестом пригласил сесть Никодимцева.
— Вы правы, граф. Впечатление очень сильное, — сухо ответил Никодимцев.
— И, вероятно, еще усилилось благодаря вашим расстроенным нервам. Вы просто устали, Григорий Александрович. Я слышал, что вы считали нужным все время быть в разъездах. А воображение утомленного человека всегда слишком сильно работает. Я только этим и могу объяснить ваши короткие и — извините меня — неумеренно горячие записки, которыми вы здесь всех напугали.
Его сиятельство говорил эти слова обычным любезным тоном, но в его маленьких глазах блестела насмешка. Это не смутило Никодимцева. Он и не ожидал другого приема.
— Ведь я так и предупреждал, граф, когда мне сделали честь послать меня в голодающие губернии, что я буду говорить то, что думаю, и описывать то, что вижу. К сожалению, занятый спешной работой, я мог только вкратце отмечать печальные факты вопиющего бедствия. Я надеюсь теперь представить более подробный доклад.
— Не знаю, к чему это вам нужно? — чуть-чуть пожимая слегка плечами и внимательно рассматривая свои отточенные ногти, произнес граф. — Вы, кажется, уже и так достаточно били тревогу. И из-за чего? Право, можно подумать, что Россия пропадает. Поверьте, милейший Григорий Александрович, ничего с нами не будет от того, что в двух-трех губерниях ощущается некоторый недостаток в продовольствии. И ваше отношение к тому, что вы называете громким именем народного бедствия, положительно преувеличено. Право, я ожидал от вас более трезвого отношения к делу.
Никодимцев слегка улыбнулся.
— Мне очень грустно, что я не оправдал ваших ожиданий, граф, но, к сожалению, я прав. Положение осмотренных мной губерний действительно ужасно. И хуже всего то, что надвинувшаяся беда не есть временное, случайное явление, а нечто хроническое и упорное. И никакая, самая широкая филантропия не может ничего сделать. Нужны другие, более радикальные и общие меры. О них-то я и хотел говорить в своей докладной записке. Я считаю это необходимым, так как в петербургских чиновничьих сферах не имеют понятия о том, что творится в глубине России.
— Это, конечно, ваше дело. Но во всяком случае я вижу, что вы совсем измучены вашей командировкой, и я предлагаю отдохнуть несколько времени. Не возвращаться туда, откуда вы вынесли такие мрачные мысли, и не принимать департамента, — сухо сказал граф, вставая и давая этим понять, что прием окончен.
Никодимцев вышел от графа с полным сознанием, что в Петербурге хотят быть глухими и что он, беспокойный чиновник, не ко двору. Он мало сожалел об этом, и его не манила снова бумажная деятельность. Но ему было обидно и тяжело, что его сейчас оторвали от работы, которою он был так сильно поглощен.
* * *
Инна, как будто еще сильнее привязавшаяся к жениху за время его отсутствия, не жалела об его служебных неудачах. Скоро должен был окончиться ее процесс о разводе. Они оба с нетерпением ожидали этого, чтобы тотчас же сыграть свадьбу.
Дела Козельского шли все хуже и хуже. В начале апреля они перебрались в Царское, чтобы иметь предлог без особенного скандала сдать квартиру и продать все более ценное в обстановке. Но и это не могло их спасти, а Николай Иванович знал, что это только временная отсрочка полной несостоятельности.
Тина уехала за границу. Мать со слезами проводила ее, так и не догадываясь об истинной причине ее отъезда. Вообще Антонина Сергеевна, несмотря ни на что, продолжала жить в каком-то приятном неведении, все еще строя идиллические планы их новой, более скромной и семейной жизни.
Перед пасхой Никодимцев получил назначение в члены совета. Это было большим и обидным понижением, но он отнесся к нему довольно безразлично.
Он был всецело поглощен одной большой работой, задуманной им еще на голоде. Да и свадьба была уже близка.
В первых числах мая Григорий Александрович с невестой встретили на музыке в Павловске всю семью Ордынцевых.
Ольга, нарядно и крикливо одетая, окруженная толпой молодежи, громко и весело болтала, очень довольная, что обращает на себя всеобщее внимание. Рядом с ней шел Алексей, с своим обычным самоуверенным видом разглядывая публику. Немного поодаль под руку с каким-то господином выступала Ордынцева, тоже нарядная и все еще красивая.
Они прошли мимо Инны Николаевны, как будто не замечая ее. Дочь разорившегося человека, невеста Никодимцева, опала которого была всем известна, она больше не могла интересовать их. Но Ольга все-таки довольно дерзко оглядела ее с ног до головы и презрительно улыбнулась.
— А знаешь, мне жаль ее, — сказала Инна Никодимцеву.
— Равнодушная к позору… Да и мало ли у нас равнодушных даже среди неглупых людей ко всему, кроме карьеры и наживы. И я был чиновником, пока не прозрел.
1898–1899
[email protected]
Две первые главы являются незначительной переработкой этюда давно задуманного романа «Равнодушные». Этот этюд, под названием «У домашнего очага», был напечатан в двух фельетонах «Русск. вед.» в 1896 г. (Прим. К. М. Станюковича.)
Автор, по-видимому, запамятовал, что еще в 1892 году две первые главы в первоначальной редакции с несколько иными именами действующих лиц были им напечатаны под заглавием «Дома» в сборнике «Современные картинки».
Пиджаком (от франц. le veston).
День недели, назначенный для приема гостей (от франц le jour fixe).
Жизнь втроем (франц.).
Ярко, как днем (итал.).
Дополнений (франц.).
Дополнений (франц.).
Знак ферматы, поставленный над нотой, предоставляет исполнителю право увеличить длительность ноты по своему усмотрению.
Юноша, обожествленный римлянами после смерти в 130 году за свою необычайную красоту.
Отец (от нем. der Vater).
Крем — суп-пюре из дичи, Биск — раковый суп.
Образ жизни (от франц. le train de vie).
Должности, не требующей труда, но дающей большой доход.
То есть поступать против совести и убеждений. По евангельской легенде, к Понтию Пилату, римскому правителю Палестины, явились первосвященники Иудеи и настроенный ими народ для санкционирования казни Иисуса Христа. Убедившись при допросе в невиновности обвиняемого, Понтий Пилат не захотел ссориться с первосвященниками, произведя обряд умывания рук, отстранился от решения и таким образом допустил казнь.
Гражданские (от лат. civilis).
