- Заседание считаю открытым. На повестке дня один вопрос: распределение остатков керосина.
Сложнейший вопрос по тем временам! Два народных дома, шесть изб-читален, двенадцать ячеек, пятнадцать школ...
- Осталось-то много?
- Восемь с половиной фунтов.
- Оставалось одиннадцать с половиной?
- Три фунта взял Степан Кузьмич для волисполкома.
Ни протокола не ведется, ни ведомости на керосин. Все в уме, все в памяти, все на честном слове.
Керосин под замком, ключ у Славы, кому же хранить золотой запас, как не председателю волкомола, никто не подумает, что Слава может взять себе хоть каплю: общественная собственность свята и неприкосновенна.
Как же распределить оставшиеся восемь с половиной фунтов?
Керосин нужен всем. По фунту на избу-читальню, по полфунта на школу или на ячейку. Все равно что ничего. По три фунта на каждый Народный дом. Обойдутся. И еще два фунта Успенскому народному дому. На волостные собрания и съезды. Из этих двух фунтов один фунт на волостной съезд молодежи. Итого шесть фунтов. Избам-читальням не давать. Читать газеты и книги при дневном свете, а вечером по возможности на завалинке. Полфунта волкомолу. Фунт в резерв.
Остается еще фунт. По полфунта тем ячейкам, где особенно активничает кулачье. Обсуждается ход классовой борьбы в волости. В Черногрязке кулаки сильны, но там они боятся Пахочкина. В Критове сильны, но там коммунисты не дают себя перекрикивать. В Рагозине кулаки дружны и чуть что скопом наваливаются на бедноту. Рагозинским комсомольцам полфунта! В Дуровке кулаки есть, но проявляют себя слабо. А в Козловке тишина, но очень уж подозрительная, и подпрапорщик Выжлецов наверняка вернулся с оружием, купил ветряк и никого из комбеда не допустил на мельницу. Козловская ячейка слаба, тем более дать ей полфунта. Придется ехать туда...
- Товарищи! Два и два плюс два, и полфунта, и фунт, и по полфунта... Голосуем решение в окончательном виде. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Ты почему, Сосняков, воздержался?
- Потому что нечего резерв оставлять, да и волкомол обойдется без керосина.
- Значит, против?
- Не против, но лучше еще двум ячейкам по полфунта, и нам в Рагозино полфунта, не учитываете обстановку.
- Кто за предложение Соснякова?
- Я не предлагаю, а объясняю.
- А когда, ребята, будет у нас керосина, как молока?
Карпов высказал общую мечту.
- Лет через десять, думаю, - предположил Саплин не очень уверенно.
- Через десять! - Слава не выносит пессимистических прогнозов. Сказал! Через десять лет мировая революция произойдет, а ты только о керосине мечтаешь!
- А когда?
Вопрос конкретный, точно речь о поездке в соседнюю деревню, это Елфимов, спокойный, обстоятельный парень, не бросает на ветер слов.
- Прогонят буржуазию из Баку, наведут порядок и повезут керосин по всей России...
Солнце еще высоко, в самый раз расходиться, чтобы засветло добраться по домам, но тут возникает вопрос поважней керосина.
- Так ты думаешь, что раньше чем через десять лет, мировая революция не произойдет?
- Почему ж? Не считай меня пессимистом. Может, и раньше.
- А через двадцать?
- Что будет через двадцать лет?
- Через двадцать... Полный социализм.
- Где?
- Во всем мире.
- Не в одной же нашей волости!
- Братцы, а ведь это плохо...
- Что, коммунизм?
- Да не коммунизм, а то, что через тридцать лет мы будем уже стариками.
- Ты что ж, вечно молодым хочешь быть?
- Честное слово, ребята, не представляю себя стариком!
- А представляешь, что у тебя будут дети?
- Ты скажешь...
У Славы розовеют мочки ушей, а у Орехова так и вовсе лицо залилось краской. Не то что эти подростки очень стеснительны, они живут в деревне, ничто для них не тайна, все естественно, дурные мысли редко закрадываются в детские головы, но всему свое время.
- А почему ты считаешь, что мировая революция не задолжится?
- А кого больше: рабочих или капиталистов?
- Ну и что из того?
- Что ж, люди не понимают своей выгоды?
Один из них заговорил о выгоде, один из тех, кто за всю свою жизнь никогда и ничем не поступится ради выгоды.
- Коммунизм... - задумчиво произносит Саплин. - Все мы за коммунизм...
- Что ты хочешь этим сказать?
- Хочу понять...
- Что? - Слава напряжен, насторожен, никому не даст уйти от ответа. Договаривай.
- Хочется знать: за какое такое будущее идет бой? Ты вот много читаешь. Рассказал бы нам... - Поправляется: - Доложил бы ты нам, какая-растакая... Тут он проглатывает три слова, излюбленную свою присказку - ...будет у нас жизнь при коммунизме?
Слава не прочь помечтать о будущем.
- Не будет эксплуатации человека человеком. Все орудия производства будут принадлежать не каким-то там отдельным личностям, а всему обществу. Отношения между людьми будут основаны на полном доверии друг к другу...
Он как бы вьет-завивает веревочку, ввысь, вдоль колокольни, обвивает вокруг купола, закидывает в небо, и веревка висит, не падает, теряется в бесконечной вышине, и вот сойдут по ее изгибам архангелы, принесут на землю рай самого отличного изготовления!
Подростки, что собрались на крыльце, выгибают головы как гусята, - то ли брат гусенок нашел червяка, тогда броситься и отнять, то ли просто теребит сухую веточку, тогда не стоит бросаться.
- Ты нам попроще, - просит Саплин, - как все будет практически: кто будет нами управлять... - Он произносил не "практически", а "прахтичецки", он недавно узнал значение этого слова. - Ты нам прахтичецки...
Солнце потускнело, повисло обок колокольни, зато колокольня неслась ввысь, купол синел неистово, и гусята тянули шеи, смотрели на купол, точно он впервые открылся им во всей красоте изогнутых линий, будущее висело перед ними в голубом небе более синее, чем небо, тянущееся ввысь, бирюзовая луковица совершенных пропорций.
- Не будет на земле ни границ, ни застав, вот как у нас между волостями или губерниями. Иди куда тебе угодно! Хочешь, в Россию. Хочешь, в Китай. Везде выдают хлеб. Бесплатно. Сколько требуется.
- Ну да? - усомнился Карпов. - Этак наберу я себе на год и ну лежать на печи?
- И набирай. Только незачем. Хлеб в булочных каждый день свежий, а у тебя высохнет. Сам не захочешь грызть сухари. Доверие. Понятно? Бери сколько хочешь, и возьмешь сколько нужно, и никто не будет проверять, работаешь ты или не работаешь. Сам не захочешь обманывать людей, не захочешь сидеть без работы, просто не сможешь даже сидеть без работы, без работы с тоски умрешь. Все будут о тебе заботиться, и тебе захочется заботиться о всех, и никаких границ, иди куда хочешь и делай что хочешь, и будешь делать самое для себя интересное, самое приятное, к чему только лежит у тебя душа. И никаких паспортов, полная воля. Все умные и честные, никто и ни в чем не допустит никакого обмана. Люди будут понимать друг друга, образуется один всеобщий язык. Один язык, одна земля. Для всех...
- Но ведь будет же кто-то лучше всех?
- Как это понимать?
- Будет же кто-то стоять во главе людей, во главе общества?
- Нет! Каждый человек чем-то особенно хорош. Люди будут не выбирать, а управлять собою по очереди. Даже не управлять, а налаживать взаимоотношения людей в государстве. Впрочем, что я! Государств вообще не будет. Ни армии, ни милиции. Управление людьми будет происходить на добровольных началах. Некоторые, может, даже откажутся управлять другими. Какие-нибудь особые индивидуалисты. А другим, наоборот, будет нравиться обеспечивать порядок. Но все на общественных началах. Сегодня ты. Завтра я. А послезавтра он...
Набежал ветер, не так чтоб очень сильный, шелестел листьями, точно перебирал старые письма...
Наивные мечты. Наивные мечтатели. Но ведь все они почти дети. Подростки. Старшим исполнилось едва по семнадцати, а младшему не сравнялось и тринадцати лет. Поколение людей, родившихся в первые годы XX века.
Вот они сидят, будущие отцы, отцы детей, родившихся в 20-е годы, сидят на школьных приступочках и мечтают, как будут жить при коммунизме...
А ведь они еще только в приготовительном классе! Они еще ничего-ничего не знают, даже не предчувствуют, что им предстоит пережить...
- А все-таки какой он такой, коммунизм? - не то спрашивает, не то просто думает вслух Карпов.
Все они размышляют об этом, какой же он будет, этот самый коммунизм...
Вот они берутся, да какой там берутся, уже взялись создавать будущее общество, в котором должны быть только работники, общество, в котором не должно быть никаких различий, а какое оно будет, этого они сказать не могут.
Они знают лишь, что им суждена непрерывная борьба за его созидание, хотя вряд ли предчувствуют, какие небывалые подвиги им предстоит совершить и какие небывалые придется им пережить страдания. Это именно они воздвигнут Днепрострой и Магнитогорск. Будут голодать и холодать, но воздвигнут. Будут спать в морозы в неутепленных палатках и затыкать своими телами прорвавшиеся плотины. Это они преобразуют тысячи деревень, заставят своих отцов вступить в колхозы и тракторами взрыхлят межи своих земельных наделов. Будут над ними насмехаться, и стрелять будут в них из кулацких обрезов. Но сельское хозяйство они переделают начисто. И наконец, на их долю выпадет самая страшная и опустошительная война за всю историю человечества. Они вынесут все ее тяготы. Вынесут все. Отступление и поражение. Бесчеловечность противника. Пытки и плен. И победят! Им предстоят великие свершения и временные поражения. Они познают радость побед и горечь утрат. Но ничто не остановит их движения.
