тем более никогда и ни с чем не спутаю, сэр.
Шлюпки приближались. Глаз у Клермона устал. Приставив трубу к другому, он вдруг увидел то, чего не заметила или о чём намеренно умолчала леди Джоанна. Да, это были близняшки – тонкие, белокурые, большеглазые. Некоторая длинноватость носов ничуть их не портила. На щеке у той, что сидела справа, темнела родинка. Это было единственным их отличием. Без малейшего чванства болтая с юным матросом, сёстры приветливо улыбались ему и даже порой смеялись, хоть их глаза ещё не вполне просохли от слёз.
– Ты прав, – проговорил Эдвардс, забрав трубу у Клермона, который всем сообщил о своём открытии, – так вот, сходу, не отличишь. А, нет, одна – с родинкой! Странно, кстати, что на них нет драгоценностей, так как платья, видимо, дорогие. Чёрт побери! Мне кажется, что я где-то видел этих девчонок.
– Мне они показались настолько разными, что меня и не посетила мысль, что это близняшки, – призналась леди Джоанна, – но, по всей видимости, вы правы, друзья мои.
– Миледи, вы часто видите муравья на слоне, а слона не видите, – сказал Эдвардс, складывая трубу, потому что в ней нужды больше не было. Шлюпки вскоре пришвартовались к бригу. Их зацепили талями и подняли на борт вместе с пассажирами. Капитан помог выйти из шлюпки блондинке с родинкой, а Клермон – её копии. Они обе очень приятными голосами и на чистейшем английском выразили признательность за любезность, причём блондинка без родинки, улыбаясь Клермону, вымолвила:
– Я очень вам благодарна, мадемуазель!
– Но я не мадемуазель, – возразил Клермон по-французски. Девушка очень сильно смутилась и пристально посмотрела на его заспанное лицо, а потом – на маленькие босые ноги.
– О! Я прошу меня извинить, мадам, – пискнула она также по-французски, не оставляя сомнений в том, что этот язык для неё родной, – я бы никогда не подумала, что вам больше семнадцати – восемнадцати лет.
– Я – мальчик! – с крайней досадой сказал Клермон и зашагал к камбузу, всей спиной своей чувствуя полтора десятка дурацких взглядов, только один из которых не был противным и издевательским. Даже леди Грэмптон смеялась. Да, её мальчик красив, как девочка! Стивен, Энди и Том, выпрыгнув из шлюпок, ржали, как целых три табуна озверевших меринов.
У несчастных близняшек не было сил стоять на ногах, а идти – тем более. Пока Джонатан возвращал корабль на курс, ван Страттен и Эдвардс взяли спасённых блондинок на руки и с предельной галантностью отнесли их в каюту, которая находилась рядом с каютой леди Джоанны. Последняя предложила девушкам подкрепиться едой и кофе, однако те ей ответили, что нуждаются прежде в отдыхе, потому что не спали больше двух суток, а кое-какой запас воды и провизии у них в шлюпке был. И леди Джоанна их уложила спать, лично застелив им кровати и оказав содействие в раздевании, ибо девушки вправду были очень знатны и без камеристки им приходилось трудно. Учтиво благодаря её, они сообщили ей небольшие сведения о себе. Когда две сестры уснули, она пошла делиться этими сведениями с Эдвардсом и ван Страттеном. Те вовсю уже пили в кают-компании ром за ласковый океан и попутный ветер.
– Вам интересно знать, кто они? – холодно спросила леди Джоанна, садясь за стол.
– А я их отлично знаю, – ответил Эдвардс, – я ведь бывал на Тортуге. Они, конечно же, повзрослели, но изменились мало.
Леди Джоанна слегка расстроилась и решила выпить. Когда она это сделала, капитан проявил тактичность и попросил её поделиться тем, что она узнала.
Матросы, которым бывать на Карибском море не доводилось, сразу пристали к Энди с вопросом, кто эти девушки и какого дьявола они вдруг очутились на краю Тихого океана в шлюпке без вёсел. В двух – трёх словах удовлетворив любопытство своих товарищей, Энди побежал в камбуз. Клермон варил рисовую кашу и резал сало. Он был ужасно зол на того, кто его втянул во всю эту катавасию – то есть, на капитана. Ему уже надоело быть ряженым шутом, огородным пугалом и посмешищем. Также он был готов сегодня же ночью выбросить за борт леди Джоанну, набить всем матросам морды и с помощью шантажа вынудить ван Страттена с Эдвардсом принять вызов на поединок, чтоб положить всему этому конец. Приблизившись к нему сзади, Энди поцеловал его в шею и назвал ангелом.
– Отвяжись! – зарычал Клермон, мотнув головой и зверски кромсая сало ножом, – ты чёртова сволочь! И идиот! Пошёл вон отсюда! Сию же минуту вон!
Энди сел за стол и начал грызть сухари. Он хорошо знал, что через минуты две любопытство в Клермоне одержит верх над свирепостью. Так оно и произошло. Беря с полки соль, чтоб посолить кашу, Клермон спросил:
– Кто они? Откуда?
– Они племянницы губернатора Тортуги, графа де Жермонталя, – сообщил Энди, чуть помолчав для солидности, – на Карибском море есть такой порт – Тортуга. Он принадлежит Франции. Это место сбора Берегового братства – то есть, пиратов, которые нанялись на службу к французскому королю и имеют право грабить только голландцев, испанцев и англичан.
– Да это я всё и без тебя знаю, чёртов осёл! – заорал Клермон, с грохотом захлопнув крышкой котёл и сев, – ты говори дело! Как эти девушки оказались в жалкой скорлупке на расстоянии восьми тысяч миль от Тортуги?
– Так я об этом и говорю! Один из пиратов, по имени Жан Фернон, поссорился с губернатором и похитил его племянниц, чтобы потребовать с него выкуп. Но Жермонталь платить за них отказался. Тогда Фернон поплыл с ними на своём барке в Китай, чтобы их продать как наложниц. Но по пути они ему до такой степени надоели своим нытьём, что он посадил их в шлюпку, которую спустил в море, и – был таков! Где это произошло – не очень понятно, так как бедняжек носило по океану целых два дня и две ночи. В такую вот передрягу они попали из-за того, что этот пират обиделся на их дядю, не поделив с ним какой-то груз с какого-то корабля. Такие дела на Карибском море – в обычае.
– Негодяй! – выдохнул Клермон. Он был возмущён так сильно, что на его лице проступил сквозь сажу румянец. Ударив по столу кулаком, разгневанный кок продолжил:
– Подлец! Мерзавец! Теперь понятно, где драгоценности этих девушек. Хорошо ещё, если честь осталась при них! Проклятый палач! Как мог он, по крайней мере, не дать им вёсла?
– Да он хотел, между прочим, но боцман и все матросы стали орать, что если у этих барышень будут вёсла – от них тогда не отделаться даже при ураганном ветре! А утопить он их не осмелился, потому что был какой-то
