Здесь Белинский подходит к тому определению творчества Гоголя, какое для критика всего существеннее: к реализму. Верность изображения — это и есть реализм. Позднее Белинский так и уточнил свою формулу: „в реализме всего более и состоит народность нашей литературы“ В статье о повестях Белинский писал: „Отличительный характер повестей г. Гоголя составляют — простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния. Причина всех этих качеств заключается в одном источнике: г. Гоголь — поэт, поэт жизни действительной“. В соответствии с тогдашними своими идеалистическими (шеллингианскими) воззрениями Белинский стремился истолковать правдивость и народность творчества Гоголя как объективность, бестенденциозность, бесцельность, бессознательность. Говоря о юморе Гоголя, Белинский пишет: „Автор не позволяет себе никаких сентенций, никаких нравоучений, он только рисует вещи так, как они есть, и ему дела нет до того, каковы они, и он рисует их без всякой цели, из одного удовольствия рисовать“. О народности Гоголь „нимало не думает, и она сама напрашивается к нему“. Но эта теория „объективности“, „бессознательности“ творчества плохо вязалась с демократической, революционной натурой критика. Она плохо вязалась и со смыслом лучших украинских повестей Гоголя. Восхваляя поэзию „идеальную“, „объективную“, Белинский вдруг начинает убеждать читателя (в той же статье о повестях, 1835 г.), что поэзия реальная ближе к современности: „вот поэзия реальная, поэзия жизни, поэзия действительности, наконец, истинная и настоящая поэзия нашего времени. Ее отличительный характер состоит в верности действительности“. Поэзия Гоголя есть именно такая реальная поэзия. В первом печатном отзыве о „Вечерах“ Белинский выдвигал „остроумие“, „веселость“ автора. Через год, продумав проблему гоголевского юмора, Белинский уже пишет, что гоголевский юмор „не щадит ничтожества, не скрывает и не скрашивает его безобразия, ибо, пленяя изображением этого ничтожества, возбуждает к нему отвращение“. Комизм Гоголя консервативные и реакционные круги пытались истолковать как безобидный. В статье против Шевырева („Телескоп“ 1836, №№ 5 и 6) Белинский защищает Гоголя от такого снижения: „В его «Вечерах на хуторе», в повестях: «Невский проспект», «Портрет», «Тарас Бульба» смешное перемешано с серьезным, грустным, прекрасным и высоким. Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия его таланта. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях. Этого-то и не хотел понять г. Шевырев: он видит в созданиях г. Гоголя один комизм, одно смешное“.
Так, на материале гоголевской новеллистики, Белинский раскрывает критический реализм Гоголя, тесно связанный с народностью; это было как раз то, что необходимо было сказать, когда повести Гоголя входили в тридцатые годы в читательскую среду.
Библиографическая справка
Ниже указываются специальные работы и главы из более общих монографий, трактующие темы, общие для всего сборника „Вечеров“. Списки работ, касающихся отдельных повестей, приводятся в конце комментариев в каждой из них. Современные Гоголю печатные отзывы о „Вечерах“ не перечисляются, указания на них даны в тексте вступительного комментария.
1. Н. С. Тихонравов. „Вечера на хуторе близ Диканьки“ (комментарий в „Сочинениях Н. В. Гоголя. Издание десятое“, т. I. М., 1889, стр. 505–513 и 539–541).
2. В. И. Шенрок. „Материалы для биографии Гоголя“, т. I. М., 1892, стр. 239–291 (гл. „Задатки творчества в юности Гоголя и развитие их в «Вечерах на хуторе»“, ср. стр. 162–168).
3. Н. И. Петров. „Южно-русский народный элемент в ранних произведениях Гоголя“ — „Памяти Гоголя. Научно-литературный сборник, изданный Историческим обществом Нестора-летописца под ред. Н. П. Дашкевича“. Киев, 1902, отд. II, стр. 53–74.
4. Г. И. Чудаков. „Отражение мотивов народной словесности в произведениях Н. В. Гоголя“ — „Университетские Известия“, Киев, 1906, № 12, стр. 1-37.
5. К. Невірова. „Мотиви української демонольогії в «Вечерах» та «Миргороді» Гоголя“ — „Записки Українського наукового товариства в Київі“, т. V. Київ, 1909, стр. 27–60.
6. В. С. Катранов. „Гоголь и его украинские повести“ — „Филологические Записки“ 1909, кн. V, VI; 1910, кн. I.
7. Нестор Котляревский. „Гоголь“ (1-е изд.: СПб., 1903; 4-е изд.: СПб., 1915, о „Вечерах“ гл. II и IV, стр. 27–31 и 86-106).
8. В. В. Каллаш. „Вечера на хуторе близ Диканьки“ (вступительная статья в „Сочинениях Н. В. Гоголя“, изд. Брокгауз-Эфрон, т. I. Пгр., 1915, стр. 131–137).
9. Н. И. Коробка. „Вечера на хуторе близ Диканьки“ (вступительная статья в „Полном собрании сочинений Н. В. Гоголя“, изд. „Деятель“, т. I. СПб., 1915, стр. 53–77).
10. Ad. Stender-Petersen. „Gogol und die deutsche Romantik“ — „Euphorion. Zeitschrift für Literaturgeschichte“ 1922, Bd. XXIV, Heft 3, S. 628–653.
11. Василий Гиппиус. „Гоголь“ Л., 1924 (гл. II, стр. 26–40).
12. Виктор Виноградов. „Этюды о стиле Гоголя“. Л., 1926 (гл. „Рудый Панько и рассказчики из романов Вальтер-Скотта“, стр. 42–50).
13. Н. Пиксанов. „О классиках. Сборник статей“. М., 1933 (статья „Украинские повести Гоголя“, стр. 43-148, 398–405. Первоначально была напечатана в т. I „Собрания сочинений Гоголя“, приложение к журн. „Красная Нива“ за 1931).
14. М. Храпченко. „Н. В. Гоголь“. М., 1936 (гл. III „Фантастика и действительность“, стр. 34–44).
— Предисловие
О происхождении заглавия, под которым были напечатаны „Вечера на хуторе близ Диканьки“, и об обстоятельствах, при которых было написано „Предисловие“, рассказывает П. Кулиш в анонимной статье „Несколько черт для биографии Н. В. Гоголя“: „В эти первые годы петербургской жизни он работал очень много, потому что к маю 1831 г. у него уже готово было несколько повестей, составлявших первый том „Вечеров на хуторе близ Диканьки“. Не зная, как распорядиться с этими повестями, Гоголь обратился за советом к П. А. Плетневу. Плетнев хотел оградить юношу от влияния литературных партий и в то же время спасти повести от предубеждения людей, которые знали Гоголя лично или по первым его опытам и не получили о нем высокого понятия. Поэтому он присоветовал Гоголю, на первый раз, строжайшее инкогнито и придумал для его повестей заглавие, которое бы возбудило в публике любопытство. Так появились на свет „Повести, изданные пасичником Рудым Паньком“, который будто бы жил возле Диканьки, принадлежавшей князю Кочубею“ („Отечественные Записки“ 1852, № 4, отд. VIII, стр. 200–201).
Обычная в романтической литературе после Вальтер-Скотта персонификация литературного псевдонима была чрезвычайно искусно использована Гоголем для придания композиционного единства сборнику повестей: различие в повествовательной манере и пестрота тематики объяснялась тем, что Рудый Панько выступал только в роли „издателя“. Если в самом тексте „Вечеров“ рассказчиком назывался один дьячок Фома Григорьевич, то в „Предисловии“ давалось понять, что „Сорочинская ярмарка“ и „Майская ночь“ были рассказаны „паничем в гороховом кафтане“, любителем говорить „вычурно да хитро, как в печатных книжках“, а восприятие „Страшной мести“ подготовлялось сообщением об одном рассказчике, завсегдатае „вечерниц“ пасичника, который „такие выкапывал страшные истории, что волосы ходили на голове“. В „Предисловии“ ко второй книжке „Вечеров“ полное своеобразие повести о Шпоньке специально мотивировалось перечислением еще не известных читателю приятелей Рудого Панька, приехавших к нему в гости, среди них — автора тетрадки с оборванным концом, Степана Ивановича Курочки.
Возможность скрытого в имени пасичника намека на действительного автора „Вечеров“ была указана А. И. Маркевичем: „Панько“ расшифровывается, как фамилия самого Гоголя по деду Афанасию — „Панасенко“, сокращенно — „Панько“, прозвище „Рудый“ также могло относиться к нему, отмечая рыжеватый оттенок его шевелюры (А. И. Маркевич. „Заметка о псевдониме Н. В. Гоголя «Рудый Панько»“ — „Известия ОРЯС“, т. III, кн. 4 (1898), стр. 1269–1272).
В первом и втором издании „Вечеров“ „Предисловия“ к обеим частям сборника сопровождались словариками „не всякому понятных“ украинских выражений. В „Сочинениях“ 1842 и 1855 гг. они были заменены одним сводным словарем к „Вечерам“ и „Миргороду“. В настоящем издании, исходящем из текста 1836 г., они воспроизводятся на своем месте.
— Сорочинская ярмарка I.
Приобретенная в 1896 г. б. Московским Публичным и Румянцевским музеями в числе других автографов Гоголя у наследников писателя рукопись „Сорочинской ярмарки“ хранится вместе с рукописью „Майской ночи“ в особой папке, обозначаемой нашим шифром РМ8 (№ 3211 по инвентарю Публичной библиотеки Союза ССР им. В. И. Ленина). Рукопись состоит из четырех отдельных листов серой писчей бумаги (16 страниц), целиком заполненных автографическим текстом (чернила). Заглавие и дата внизу текста („1829“) помечены карандашом чужой рукой. Бумага — с водяными знаками 1829 и 1830 гг. Обе рукописи имеют одну общую нумерацию (по полулистам, красным карандашом в правом верхнем углу), принадлежащую, по догадке Г. П. Георгиевского, П. А. Кулишу или лицу, „которому впоследствии достались и автографы Гоголя и копии Кулиша“. Варианты чернового автографа „Сорочинской ярмарки“ частично использованы Н. С. Тихонравовым; полностью рукопись опубликована Г. П. Георгиевским — неточно, со многими пропусками и ошибками (так, например, напечатано „зятем“ вместо „дегтем“, „кумачевая свитка“ вместо „кармазинная свитка“ и т. д.).
