кофе здесь приличный и чашки у них красивые. Как вам цепь?
– Цепь огонь, – согласилась Травка, – мы тоже любим в нашей кафешечке чашки на крючки вешать, а до цепи не додумались.
А сама в это время совершенно неприлично пялилась на руки дамы. Ничего прекраснее в жизни не видела. Словно выточены из полудрагоценного камня, причем, полупрозрачного, что-нибудь вроде агата, но полные живой жизни, светящиеся изнутри, все косточки видно насквозь, как часто бывает с возрастом, но кожа гладкая и сияющая. Невероятно. Руки задумчиво разглаживали салфетку, словно намереваясь что-то на ней нарисовать, только кисти в них не хватало.
– Руки я кремом мажу, – улыбнулась дама, – и вам бы не помешало.
Действительно, травкины руки выглядели как-то не очень. Кожа потрескалась, а на ладони лучше вообще не смотреть.
– Войлок, – коротко объяснила Травка, – мокрое валяние, остановиться не могу. Шляпу вот сваляла.
Дама рассмеялась.
– Вот все мы ради искусства готовы на великие жертвы! И я ради бумаги в такой мороз из дома вышла. Ну да ладно, отсюда до Репинки рукой подать, там и закуплюсь. Пожалуй, надо идти, лавка там рано закрывается.
Началось тщательное облачение во все зимние слои: шарф, верхняя одежда, перчатки, шляпы. Но в дверях обе остановились: снаружи доносились крики, звуки ударов, и вообще как-то несимпатично было там снаружи.
– Подождём? – предложила Травка. Она-то сама и не постеснялась бы выйти, но ее спутница выглядела хрупкой драгоценностью, и хотелось как-то охранить ее от всего этого.
– Чушь собачья, – отрезала драгоценная спутница, – вот еще я буду бояться. Если я сегодня же не нарисую, что задумала, я сама буду бить их ногами, – она с сомнением посмотрела на свой узкий сапожок и подтвердила, – да, ногами. Мне уже по городу моему не пройти?!
По твоему не пройти, – подумала Травка, – может, по моему пройдём. И потянулась куда-то туда, ловя прикосновение чужого ветра. Никогда еще не пробовала проходы открывать, зато столько раз и находила – ладно, может быть, можно его взять и найти, а если некуда пойти искать, то найти прямо здесь. С этим ощущением чужого ветра, то ли реальным, то ли выдуманным, распахнула дверь и увидела за ней не Университетскую набережную, а Рыночную площадь, дырчатые камни прилавков, разноцветные флажки с именами торговцев, румяную от мороза толпу в узорчатых одеждах.
– Опа, – сказала дама, – вот это поворот! Что это вы такое сделали?
– Сама не знаю, – призналась Травка, – это типа срезать угол через другой мир.
– Другой, значит, – дама принюхалась, осторожно переступила через порог и огляделась, – ну, если вы знаете, как попасть через это ваше другое место к Репинке – ведите!
В этом было такое королевское достоинство, что Травка покорно повела. Но увела недалеко: около палатки с художественными материалами пожилая художница остановилась и мигом растеряла и царственность, и возраст и рылась теперь в графитовых и сепийных стержнях, как первокурсница Академии. Травка уже знала, что все эти рисовальные материалы добывают прямо тут, в горе, из которой состоит город. Графит, сепия, мел; охра, пигменты, сделанные из более твёрдых цветных пород – наверное, многие из жилых пещер появились на месте былых разработок.
– Ах, какая жалость, – что у меня нет местных денег! – воскликнула дама, – и ведь наверняка же нигде тут рубли на них не меняют. Придется бескорыстно повосхищаться. Да ладно, столько тысяч раз я видела такой сон, и всякий раз просыпалась без чудесных бумажек и карандашей в руках. Проснусь и в этот раз. Идём.
Травка не стала убеждать спутницу, что это не сон. Сама не была в этом уверена. С какого-то момента начинаешь понимать, что не это вообще важно. Просто шла через рынок по еле заметной ниточке питерского запаха в сторону крытой части рынка, где любая из дверей могла привести домой. Одна из них и привела.
– Привет, улица Репина, – сказала дама, пряча что-то в сумочку. – Такое короткое оказалось путешествие… Но полезное. Смотрите, там уже никого, – в створе улицы был виден садик, набережная, полная машин, и никаких беспорядков, – что же, вам нет преград ни в море, ни на суше?
– Сама не знаю, – призналась Травка, решив не спрашивать, что она там прячет. Возможно, не удержалась и стащила графитовый стерженёк, но спрашивать об этом неловко.
– Считайте, что нету, – посоветовала дама, – даже если есть, преград не будет, если вы будете так думать.
Травка только покивала. Поучительно, что уж. Мысль материальна, всё такое.
– Да не скучайте вы так, – рассмеялась художница, – не берите в голову. Их и правда нет, что бы мы ни думали. Спасибо за путешествие, – Травка моргнула, а рядом с ней на набережной уже никого не было.
Ну вот, – подумала Травка, – думаешь, что кого-то спасаешь, а она в любой момент могла вот так исчезнуть и всё. В этом городе вообще невозможно отличить столетнего человека от тысячелетнего духа. Повернулась и пошла назад, в сторону Университета, где возле ресторана остался мёрзнуть верный велосипед.
И, то ли потому, что нет преград, то ли ошиблась во времени и вернулась слишком поздно, но не было уже на набережной никаких космонавтов.
Мы с водой
Ехала с концерта, вот прямо с виолончелью, на велосипеде, машинально поехала через Стрелку, а Биржевой-то мост закрыт, пришлось ехать дальше, к Тучкову, и тут увидела, как Нева течет сизым драконом, такая милая, захотелось погладить; доехала до следующего спуска, уже перед самым мостом, оставила велосипед перед ступеньками, виолончель сняла пролётом ниже, спустилась к самой воде, долго полоскала руки, гладя дракона, подумала, что такому огромному дракону, как наша Нева, эти поглаживания, наверное, совсем незаметны, тут бы здоровенным кораблём по ней плюхнуть, да где тот корабль. Но казалось, что Неве всё-таки понравилось. Иначе почему бы так приятно было совать руки в ледяную воду, какой музыкант вообще будет это делать. Дальше ехать стало почему-то легче, словно дракон подталкивал в спину то ли хвостом, то ли взглядом. Хотя и Тучков мост невысок, это вам не Троицкий и не Бетанкур.
* * *
Вышел из клуба, но пошел не через арку сразу на Каменноостровский и к метро, а почему-то кругом, через дворы. В темноте граффити-дворика прислонился к тополю, они вообще странные, эти тополя, у всех уже суббота, а у них четверг, стоят зелёные, днём еще видно, что края некоторых листьев побурели, а сейчас, ночью, как будто вечное лето у них, как будто нет времени как такового. Прислонился к стволу, там еще такая ямка удобная обнаружилась, как раз для плеча, достал сигарету, закурил. На стене шестиэтажки, торчащей над гаражами, явственно маячила рогатая тень быка, непонятно было, что ее отбрасывает, в граффити-дворике света не было вовсе, в соседнем дворе, за стеной, был фонарь, но от него тень в любом
