за который немало людей продали бы душу дьяволу; несколько ломтей жареного телячьего бедра с вынутой костью, пропитанного специями, сшитого заново и потом нарезанного ветчинным ножом; зеленая спаржа, молодой горошек, молодая морковочка, лук нового урожая, зеленый чеснок, все в сопровождении горячего травяного майонеза беарнез без уксуса; треть головки шаурского сыра, долька летнего бофора, редчайшего домашнего бофора из молока высокогорных коров; капелюшечка монбризонского фурма, съеденного за его неповторимую сладость, немного сыра тет-де-муан под белое мерсо, — я же, в конце концов, великий магистр; и еще глоточек лионского душистого, пусть порадуется Громоллар; и еще надо попробовать беленького сен-жозефа, просто неприлично, как хорош, да кусок шабишу из Пуату, зрелого в самую меру, совсем не крошится, — а то как допить этот божественный сансер без всякой закуски? — и ломоть хлеба, лучше хлеба и не бывает — старинный каравай на домашней закваске из роскошной муки без всяких добавок, смолотой каменным жерновом, который вращает река, да вымешанный на родниковой воде и выпеченный в дровяной печи, на одних ясеневых дровах с болота, ну и стакан шинона, чтобы легче глоталось. Кстати, вспомнил! Во время трапезы я еще выпил изрядно шенена, анжуйского и туренского гамая, несколько стаканов марейля, — это когда у меня в горле пересохло, а потом принесли десерты, одно шу со взбитым кремом успел съесть, а другое растер по лысине Громоллара, затем маленькую «монашку», затем несколько профитролей, они прямо в рожу мне угодили, пальчики оближешь, да еще один или два кофейных эклера, и вуаля! — и теперь все это вот-вот закончится, добавим только немного водки для Ритуала, немного спиртного, а потом уж только луковый суп с запеченной коркой из сыра конте с добрыми горбушечками хлеба да дюжина мареннских устриц, отборных, мясистых, по размеру — номер два, с крепким мюскаде на винном осадке, и надо бы немного поспать перед возвращением в Лотарингию — давно пора, и так задержался. Тоскливо мне здесь, в Пуату — без родимых гор и копченой свиной голяшки.
Но прежде приступим к Ритуалу.
ПОСЛЕДНИЙ РИТУАЛ. МЫ СМЕРТИ ЖДЕМ, ПОДЪЯВ СЧАСТЛИВЫЙ КУБОК!
Итак, Сухопень Лотарингский, знатный строгальщик еловой доски и великий магистр Погребального братства, в полной тишине первым произнес простое слово: умереть — строгое и понятное, и поднял свою странную мензурку, наполненную водкой, и тут же залпом опрокинул ее, не дрогнув; и его сосед продолжил: расстаться с жизнью — и в свою очередь выпил; следующий промямлил: скончаться — и выпил; затем следующий: отдать душу] его правый сосед: испустить дух] другой: погибнуть] следующий человек добавил: угаснуть] его сосед: испустить последний вздох] все строго по очереди опорожняли свои лафитнички — откинуться и загнуться, зачахнуть] один за другим могильщики серьезно произносили глагол или выражение: принять смерть, затем забрасывались водкой — околеть; следующий: перекинуться, и сдвиг дальше вправо — никто из непосвященных не бывал свидетелем этого тайного ритуала, глубочайшей основы Братства, — издохнуть; потом: подохнуть; один за другим: уйти навеки — и быстро, решительно: сыграть в ящик и протянуть ноги; Пуародо довелось вставить: преставиться, Пувро — не выжить, кому-то другому — зачахнуть, потом: отправиться к праотцам и перейти в мир иной, и каждый непременно выпивал, когда наставал его черед произнести одно из девяноста девяти имен Смерти: отправиться на тот свет, сойти в могилу, кануть в вечность, от самых простых — окончить дни, отжить свое, потерять жизнь, расстаться с жизнью — до самых цветистых: отбросить коньки, закинуть валенки за печку — или затертых: испустить последний вздох; все могильщики произносили по одному из них и закидывали внутрь пойло, водку: навеки закрыть глаза, уснуть последним сном, почить в бо-зе, предстать пред Господом; или жаргонных: выйти ногами вперед, лежать в белых тапочках, аннулировать свидетельство о рождении, гикнуться, кирдыкнуться, прикрыть лавочку — или даже новомодное: ликвидировать ИП, естественное: погасить фонарь, простое: задуть свечу, оптимистичное: собрать монатки, реалистичное: бросить поводья, военное: сдать пост, практичное: освободить должность, элегантное: примерить деревянный бушлат, расхожее: дать слабину, описательное: отправиться в последний путь; и каждый член благороднейшего братства, чьи привилегии восходят к Крестовому походу и взятию Иерусалима Саладином, засылал внутрь стаканчик, дабы утешить себя за то, что всем им приходится вот так тащить на себе все невзгоды мира, взваливать на плечи всю мировую скорбь, и они пили, по очереди произнося одно из имен Смерти, один из синонимов слова «умереть»: лечь меж четырех досок, задуть свечку — и так продолжали, стопка за стопкой, выражение за выражением: отправиться в гости к кротам, кормить дождевых червей, кусать одуванчики с корня, удобрять хризантемы, пасть на поле чести, вспоминая имена ангелов Смерти — Азраила, Самаэля, Танатоса и все тайные имена, что нельзя писать и даже читать из страха явления Смерти, личного ее прибытия, и даже истинное имя Смерти, то сотое имя, которое не произносили уста ни единого человека, ибо звуки эти — тайна человечества и тайна каждого из нас, ибо в смерти каждый одинок.
И все допили последний стакан — не пропадать же добру!
БРАТЬЯ! ТАСКАТЬ ВАМ — НЕ ПЕРЕТАСКАТЬ!
ПОХОРОНИМ ВСЕХ!
ПОХОРОНИМ СМЕРТЬ!
КЛЯНУСЬ БАШКОЙ, КЛЯНУСЬ ДОСКОЙ,
КЛЯНУСЬ МОГИЛЬНОЮ ТРУХОЙ!
Эстер плакала. Она старалась всхлипывать негромко. В конце ноября 1951 года, семь лет спустя, когда Эстер все же решилась поехать в то место, она сначала обошла все церкви Меля — Св. Илария с красивым всадником, Св. Петра с двумя апсидиолами, неприметную церковь Св. Савиньена — и помолилась в каждой из трех, она молила Христа, молила Богородицу, молила святых, чтобы те послали ей утоление печали; она сама не была христианкой, но святые, образы, истории чудес ненадолго приглушали боль. Эстер поехала по южной дороге, в сторону Тиллу, туда, где прятались трое ее детей, туда, где они провели три военных года. Названия деревень звучали странно и пугающе: Пезе-ле-Тор, Сом, Гурне-Луазе; природа словно внезапно впала в зиму; пригорки с голыми стволами деревьев чередовались с опустевшими полями. Дорога резко вспарывала холмы. Та ферма на берегу реки с названием Сомптьез — роскошная! — раньше была мельницей; сарай, загон, утки; ее встретил мужчина, бородач со светлыми глазами; его жена сидела во дворе, держа на коленях утку, и насильно кормила ее через воронку с бесконечной кишкой, уходящей в клюв птицы; она массировала утке шею, пропихивая еду внутрь, Эстер отвела глаза.
Мужчина сказал, мы ничего не тронули. Он показал ей чердак с тремя маленькими кроватями, она осела на пол, перехватило дыхание. Он поднял ее
