друзей.
Но при детях она никогда не позволяла себе ничего подобного, наивно полагая, что они не имеют ни малейшего понятия о войне и человеке, ее развязавшем. Но она сильно ошибалась — особенно в отношении Лилибет, которая сейчас как раз просвещала младшую сестру сведениями о Гитлере.
— Он возглавляет Германию, — начала она. — Там его все называют канцлером.
— У нас ведь канцлер тоже есть! — заметила Маргарет. — Он ведает всеми деньгами!
— Нет, это совсем другое. Гитлер — это, скорее, и премьер-министр, и президент в одном лице. Может делать, что хочет, и никто не в праве ему возразить.
— То есть он как король, которому можно все на свете? — уточнила Маргарет, явно впечатленная этим рассказом.
— Таких людей зовут диктаторами.
— Я видела его на фотографиях, — поведала Маргарет, обняв колени. — Вечно он ходит в пальто, даже когда жарко. От него, наверное, страшно воняет, — заметила она и взъерошила шерсть корги, лежащего рядом. — Интересно, есть ли у Гитлера питомцы?
— Кажется, у него есть кот по имени Шницель.
Мэрион изумленно посмотрела на Лилибет. Память той на детали воистину потрясала. И откуда она вообще узнала про кота?
— А как же он стал таким могущественным? — поинтересовалась Маргарет.
Вопрос был не из легких, и Лилибет с мольбой посмотрела на Мэрион, безмолвно прося помощи.
Мэрион тяжело вздохнула:
— Он умеет убеждать. Люди верят тому, что он говорит с трибун.
— А что он такого говорит?
Мэрион ответила не сразу.
— Что немцы рождены для того, чтобы править всеми остальными народами.
— Папа тоже рожден, чтобы править народами! — заметила Маргарет.
— Да, но тут другое дело.
На нее тут же уставились две пары любопытных голубых глаз.
— То есть как?
— Видите ли, у нас в стране демократия. Наша монархия называется конституционной, а король правит с разрешения народа и парламента. А вовсе не сам по себе.
Взгляд принцесс стал озадаченным.
— А еще Гитлер пообещал дать всем работу, — продолжила Мэрион. — Многие немцы ее лишились и очень переживали по этому поводу.
Это уточнение встревожило Лилибет:
— У нас в стране тоже не у всех есть работа! И многих это волнует!
— Справедливо. Но это все равно разные вещи.
— Но почему? — Лилибет, как и всегда, стремилась разложить все по полочкам и найти логические взаимосвязи. — А что, если у нас тоже появится диктатор? Что тогда будет с мамой и папой, со мной и Маргарет? — спросила она и добавила, задержав взгляд на собаках, бегавших друг за дружкой в зарослях вереска: — И с Дуки и Сьюзан?
Мэрион еще думала над ответом, когда Маргарет решительно тряхнула головой:
— Не волнуйся, Лилибет! Уж мы-то этим немцам покажем, почем фунт лиха!
— Последние уроки перед войной! — объявила Маргарет утром 3 сентября.
Гитлер, как все и предвидели, вторгся в Польшу, а немцы, что тоже было вполне ожидаемо, никак не отреагировали на британское требование о выводе войск. Великобритания была твердо намерена объявить войну, если до одиннадцати часов утра ситуация не изменится в лучшую сторону.
— А ну замолчи! — прикрикнула на сестру Лилибет и запустила в нее тетрадкой.
— Ах ты вредина!
— А ты — хулиганка!
— Кажется, война уже началась, — заметила Мэрион, неодобрительно глядя на девочек.
Во время урока обе принцессы не сводили глаз с часов, висящих над столом.
— Половина одиннадцатого! — провозгласила Маргарет. А через пятнадцать минут объявила: — Без четверти одиннадцать!
И пускай она старалась сохранять внешнее спокойствие, Мэрион заметила, как энергично трясутся под партой ее коленки.
— Одиннадцать! — провозгласила наконец младшая принцесса. — Война началась! Ух, как мы теперь накостыляем проклятым фрицам! — воскликнула она и заплясала по комнате.
— А ну хватит! Прекрати! — прикрикнула на нее Лилибет. — Кроуфи! Скажите ей!
Мэрион включила радио. Комнату тут же наполнил печальный, тихий голос премьер-министра. «Увы, вынужден сообщить, — начал бывший сторонник политики умиротворения, — что договоренность так и не была достигнута, и теперь наша страна объявляет Германии войну».
Маргарет притихла и посмотрела на Мэрион. Ее голубые глаза были полны ужаса.
— Кроуфи, что же теперь будет?!
Пока машина въезжала в мрачные каменные ворота Генриха VIII, Мэрион не могла отделаться от мысли, что приехали они вовсе не в Виндзорский замок, а в самую настоящую тюрьму.
— Как тут темно… — жалобно протянула Маргарет, оглядев внутренний дворик, где не было ни единого фонаря. — Не нравится мне здесь!
— Жалобы ни к чему, — строго оборвала ее Аллах. — Тебе еще очень повезло. Подумай лучше о тех детках, которым из-за эвакуации пришлось расстаться с родителями и уехать бог весть куда! Они ведь могут никогда больше не увидеть маму с папой!
Это замечание моментально подействовало на принцессу. Она тут же разрыдалась в три ручья.
— А сколько мы пробудем в Виндзоре? — спросила Лилибет, тихонько сидевшая рядом с Мэрион.
— До конца недели, не больше, — уверенно ответила Аллах.
И хотя королева, с которой Мэрион сегодня разговаривала по телефону в Роял-Лодж, дала именно такие распоряжения, в голосе няни слышались нотки, которые не на шутку встревожили Мэрион. Она тут же собрала все вещи, какие у нее только были.
Так называемая Странная война [65] шла уже не первый месяц. Но перемены потихоньку давали о себе знать. Из Европы приходили неутешительные новости: Норвегия и Нидерланды сдались нацистам, а войска союзников оттеснены к Нормандскому побережью. Неужели Франции суждено пасть следующей? Всего несколько дней назад в Букингемский дворец прибыла нидерландская королева Вильгельмина, эмигрировавшая из ровной страны, даже не прихватив с собой никаких вещей. Мэрион узнала об этом от Нормана, которого тут же попросили предоставить наряды для знатной гостьи.
— Мы ей столько шляпок продемонстрировали. — закатив глаза, поведал он. — Но ее величеству ничего не понравилось. А потом она увидела шляпку Глэдис… Это моя помощница, вы ее, наверное, помните…
Мэрион вспомнилась маленькая пожилая женщина с тяжелой стопкой тюля и шелка, которая помогала Норману пошить платья для американского турне королевской четы.
— Так вот, увидела шляпку Глэдис и говорит: «Хочу такую же!»
Чемберлену пришлось уйти с поста премьер-министра, а на его место заступил главный ненавистник Гитлера — Черчилль, который так долго оставался в тени. Мэрион очень понравилась его речь, обращенная к парламенту по случаю вступления в должность, где он говорил о «крови, поте, тяжком труде и слезах», «победе любой ценой» и призывал «бороться с чудовищной тиранией, с которой не сравнится ни одно преступление, оставшееся на мрачных и достойных сожаления страницах человеческой истории». Ей пришелся по сердцу его живой, образный язык, и подкупала его непоколебимая решимость, но особенно
