-- Да, да! Мы и есть. Прислал ли отец деньги?
Но пришедший ответил, что гонец с деньгами еще не прибыл, а лишь через купцов, следующих из Москвы, находящемуся в Бахчисарае русскому послу воеводе Даниле Чулкову, князь Петр Иванович Барятинский прислал весточку, чтобы тот помог сыну облегчить его участь в татарском плену. Пришедший назвался Андреем Клобуковым и поинтересовался, чем он может помочь пленным. Тогда они и рассказали о золоте находящемся у них. Клобуков перешел на шепот и спросил, хватит ли его, чтобы заплатить требуемую сумму. Те пожали плечами, поскольку не знали, сколько запросили татары за них.
Едигир нырнул в свою лачугу, вытащил из угла запрятанный там колчан, надорвал подкладку и вынул золотые монеты, аккуратно завернутые в мягкую кожу, вернулся во двор и незаметно вручил их Клобукову. Тот ушел, пообещав рассказать обо всем Чулкову, а уж тот попробует обратиться к хану Девлет-Гирею при первой возможности.
Потянулись однообразные дни ожидания. У пленников пропал сон, корзины с виноградом становились все тяжелее, и Муса несколько раз злобно кричал, заставая их сидящими возле пустых корзин. Наконец, на исходе второй недели Андрей Клобуков вновь появился во дворе и нос к носу столкнулся с Мусой, который закричал на него, что не допустит к пленным, пока тот не принесет разрешение ханского визиря и не заплатит ему за их содержание.
-- Они у меня больше проели, чем заработали,-- кричал он в лицо опешившему Клобукову, -- если хан решит, что можно обидеть бедного человека, то пусть он все имущество мое забирает. Я скажу на совете старейшин, а там все уважают Мусу, что хан забыл обычаи предков. А моя добыча в походе принадлежит только мне. Я заплатил четверть добытого в ханскую казну, и пусть они отработают за то, что ехали на моей повозке, питались моей едой и укрывались моей одеждой.
Наконец Клобуков, плохо владеющий татарской речью, объяснил разгоряченному Мусе, что готов заплатить за все, но ему надо знать, во сколько оценивает тот содержание пленных.
-- Сто монет! -- в запальчивости выкрикнул Муса,-- по пятьдесят на каждого, так будет справедливо. Клобуков почесал в голове, попытался спорить, но Муса был непреклонен и даже не разрешил повидаться ему с пленниками.
Вечером с соседней крыши их окликнул подросток и озорно поблескивая глазами, позвал к себе во двор. Когда они перепрыгнули через заборчик и подошли к нему, тот зашептал:
-- Один человек просил сказать, что денег только на одного хватит, -- и тут же протянул маленькую ладонь, выпрашивая вознаграждение за переданную весть, Федору Барятинскому ничего не оставалось, как отдать ему шелковый кушак, который ему удалось чудом сохранить. Мальчишка одобрительно зацокал языком и спрятал его за пазуху.
Прошло еще две недели и отношение хозяина к ним резко изменилось. Теперь уже не снимал с пленных деревянные колодки, надеваемые раньше только ночью. В них они должны были и работать. Вскоре кожа на ногах стерлась, полопалась и покрылась язвами. Едигир листьями целебной травы лечил Федора и себя, обкладывая больные места мягкой зеленью. Это помогало, но ненадолго и они оба с трудом передвигались, едва волоча ноги.
Наконец, однажды утром за Мусой пришел стражник и, судя по тому, с каким почтением старик разговаривал с ним, можно было догадаться, что посланец тот, если не от самого хана, то от какого-то визиря. Муса облачился в новый халат, напялил на голову расшитую бисером тюбетейку и надолго ушел. Вернулся он веселый и велел слуге освободить Федора Барятинского от колодок. Его ввели в дом Мусы и, почтительно кланяясь, старик сообщил, что за него уплачено сполна и он свободен. Во дворе его поджидал Андрей Клобуков, а на улице стояла крытая повозка с русским возницей. Но Федор растерянно спросил:
-- А почему я один свободен? Ведь должны выкупить нас обоих, как же Василий?
Клобуков смущенно пожал плечами и ответил:
-- Я же передавал, что денег хватило только за одного уплатить. Уж больно высокую цену татары за тебя заломили, когда узнали, чей ты сын.
Слезы едва не брызнули из глаз Барятинского и он, сдерживая себя, проговорил, с трудом подбирая слова:
-- Нет, один я не поеду. Останусь, пока не пришлют выкуп и за Василия...
Муса радостно закивал, затараторил:
-- Правильно говоришь, оставайся, живи у меня, кормить буду, как мурзу, девка тебе купим красивую, ходить будешь, куда захочешь. Работать не надо. Спи. Отдыхай.
Федор вышел во двор и увидел стоявшего возле стены Едигира, бросился к нему.
-- Как же так, Василий? Меня выкупили, а ты, а ты...-- И уже не в силах сдержать себя, припал к тому на грудь и заплакал, по-детски всхлипывая и взмахивая руками.
-- Успокойся, Федор. Я сильный, выдержу. Вернешься в Москву, сможешь найти денег, вытащишь меня отсюда. А нет, и так не пропаду. Сбегу.-- Добавил он шепотом. -- А ты, если встретишь в Москве девушку по имени Евдокия, что меня будет разыскивать, побереги ее. Пусть дождется,-- и он дружески похлопал товарища по плечу.
Всю зиму прожил Едигир в доме старого Мусы. Тот, ожидая столь же щедрого выкупа и за второго пленного, не загружал его работой, Едигир подолгу сидел в одиночестве на крыше, поглядывая на полусонный городок. Весной, сбив ночью с ног колодки, попробовал сбежать, но его схватили на третий день уже высоко в горах. Он повторил попытку еще через месяц и опять был пойман. Старик приказал слугам после жестокого наказания кнутом приковать пленного к стене. Не было уже речи ни о какой охоте, женитьбе на дочери старика, а под конец лета разуверившись, что он получит за пленного выкуп, Муса продал того богатому мурзе, который, оглядев богатырскую фигуру невольника, взял его в число своих нукеров и увез далеко в горы в дальний улус.
Но и там недолго пришлось пробыть Едигиру, и едва пригрело солнце, мурза со своим отрядом спустился с гор и повел их в набег на табуны ногайцев, кочующих в низовьях Волги. В короткой стычке мурза был убит, а всех нукеров, числом в двадцать человек, взяли в плен и тут же продали опять крымскому хану. Там быстро разобрались, кто пленники, подручных мурзы отпустили по домам, а Едигира включили в число невольников, идущих с войском турецкого паши на войну с запорожскими казаками. Они должны были тащить тяжелые пушки, подгонять волов, наводить переправы и заниматься другой черной работой. Многие умирали от болезней, от бескормицы, от непрестанной жары. Вскоре они услышали приказ, что турецкий султан решил соединить меж собой две реки -- Волгу и Дон -- большим каналом, называемым ермаком. Всем пленным выдали кирки, лопаты, мотыги и отправили на рытье ермака.
Работали с утра и до позднего вечера, прорывая в степи длинную, узкую канаву, которая должна была со временем наполниться водой для того, чтобы турки смогли беспрепятственно перетаскивать свои тяжелые суда из одной реки в другую. Каждый день на берегу хоронили то одного, то другого пленного.
Едигир часто размышлял о побеге, но представив, как будет пробираться по безжизненной степи без пищи и оружия, отбрасывал эту мысль. Однажды утром к ним прискакал на взмыленной лошади гонец и, прокричав охранникам, что сюда приближается казачий разъезд, умчался дальше. Те бросились в небольшой лесок, видневшийся неподалеку, забыв о пленных. Но невольники, получив на какое-то время свободу, бессильно опустились на землю не в состоянии сделать даже шага, чтобы скрыться. Едигир проковылял несколько шагов, с трудом забрался на небольшой пологий холмик, всматриваясь вдаль. Вскоре в степи появилось облачко пыли, оно разрасталось и, наконец, показались всадники числом около сотни. Они подъехали к пленным, с удивлением уставились на выкопанную ими теряющуюся вдали канаву и сидевший на гнедом жеребце с длинными усами, свисающими ниже подбородка, ратник спросил:
-- Чи тут робите, хлопче? Едигир устало махнул рукой и едва слышно произнес:
-- Ермак роем...
-- Как, говоришь? -- переспросил усатый. Едигир повторил.
-- Добре, добре, -- кивнул тот и огляделся, -- значит, вы ермаки будете. А турки где?
-- Сбежали,-- ответил Едигир.
К ним начали подходить остальные пленные, вглядывались в воинов, выспрашивая, кто они и откуда. Те назвались казаками, направленными в разведку и случайно попавшими к месту их работ.
-- Я так думаю,-- проговорил один из казаков,-- сматываться вам надо, пока турки всей оравой не нагрянули. Только лошадей свободных у нас нет. Но у кого сил хватит, пусть за стремя держится и рядом бежит, а уж остальные нас пусть простят да попрячутся, где смогут. Авось, отобьем не сегодня, так завтра. С нами сам батько Миша Черкашенин идет. А он, что татар, что турок, ой, как любит! Обязательно побьет!
Часть пленных последовала совету и, ухватившись за стремена, побежали рядом с лошадьми, тяжело дыша и утирая струившийся пот. Едигир бежал одним из первых рядом с невысоким серым мерином, косившийся на него и часто хлеставший длинным хвостом по лицу, показывая, как не приятен ему случайный попутчик, прицепившийся с боку. Казак, ехавший верхом, посмеивался:
