не уверена.
— Я бы на твоем месте вернулась в библиотеку и попыталась написать что-нибудь еще. Посмотрела бы, вдруг у Энтони еще осталось что сказать. Хуже точно не будет.
— Есть еще один момент, — признается Бет.
Петра вскидывает брови и молча ждет.
— Каждый раз, когда она повторяла: «У вас пока нет правильной концовки», меня просто как током прошибало и желудок уходил куда-то в пятки. Я как раз прямо перед этим сказала Джимми, что между нами все кончено.
— Интересно. — Петра барабанит по кружке указательным пальцем. — И что, теперь ты готова передумать?
— Я не знаю, но каждый раз, когда она повторяла: «Это еще не конец», это было как удар молнии. Как будто она говорила про нас с Джимми, а не про книгу.
— Значит, не исключено, что между тобой и Джимми ничего пока не кончено.
— Петра, она говорила про книгу. Она вообще понятия не имеет про нас с Джимми.
— Да, она говорила про книгу, но ты-то слышала про Джимми.
Бет вздыхает. Она считала, что ее книга завершена. И их с Джимми совместная жизнь тоже. А теперь эта женщина, которую она едва знает, является к ней в дом, и внезапно она уже ни в чем не уверена.
— Ты можешь верить во все эти эзотерические штуки или нет, — говорит Петра. — Можешь считать все это безумным совпадением, если хочешь. А я в это верю и в тебя тоже. Поезжай и пиши. У тебя пока нет правильной концовки.
Ну вот, опять. Удар молнии. Желудок, скручивающийся узлом. Джимми.
— Не знаю. Я подумаю. — Бет бросает взгляд на часы. — Мне надо идти.
— Поди-ка сюда.
Обе женщины встают и крепко обнимаются, сердце к сердцу.
— Спасибо тебе за разговор, — говорит Бет.
— Всегда пожалуйста.
Бет натягивает куртку, берет сумочку и, уже выходя за порог, машет подруге рукой, по-прежнему ни в чем не уверенная, включая круглый и гладкий лунный камень на серебряной цепочке, который лежит у нее в кармане.
Оливия сидит за кухонным столом и читает. Она планировала перечитать кое-какие записи из одного из своих дневников, но решила сперва разобрать почту и, открыв сигнальную копию книги под названием «Поверить в блаженство. Как найти счастье внутри себя: двенадцать шагов», которую прислала ей Луиза, невольно зачиталась. Она дочитывает короткую первую главу, закрывает книгу и принимается разглядывать обложку, удивленная тем, что так заинтересовалась, потом откладывает книгу в сторону.
Она пьет кофе и думает о Бет. Та пока больше не объявлялась. Каждый день Оливия молится о том, чтобы Бет решила написать еще немного. Она не в состоянии думать практически ни о чем другом, сходя с ума от желания прочитать еще одну весточку от Энтони, услышать его голос, получить ответ, в котором она так нуждается.
«Зачем ты приходил в этот мир, Энтони?»
Она делает глоток кофе и вздыхает. Сегодня ей придется ограничиться своим дневником. Она открывает его и отыскивает одну из своих любимых записей.
7 декабря 2008 года
Сегодня мы пригласили отца и брата Дэвида посмотреть игру «Пэтриотс». Арти стремительно глохнет, но упорно отказывается признать это и пользоваться слуховым аппаратом, поэтому телевизор весь день был включен на полную громкость. К тому же они все постоянно вопят, когда смотрят игру, особенно когда играют с «Джетс» (и не важно, выигрывают они при этом или проигрывают). Так что я знала, что из-за всего этого шума Энтони сегодня постарается держаться от гостиной подальше.
Всю первую половину дня я провела в кухне. Я готовила закуски, курицу пармиджано и лазанью на ужин. Энтони не любит находиться в кухне, когда я готовлю. Думаю, это из-за того, что я гремлю кастрюлями, сковородками и прочей утварью, постоянно делаю какие-то неожиданные движения, а может, и из-за запахов тоже. Я точно не знаю, почему именно, но, когда я готовлю, он обычно старается уйти.
И поскольку в гостиной вопили перед телевизором мужчины, а в кухне возилась я, я беспокоилась, что дома Энтони будет некомфортно. Поэтому после обеда я отправила его гулять во двор.
Я очень рада, что мы установили на калитке этот дорогущий новый замок, так что Энтони теперь может гулять на террасе или во дворе один и нам не нужно волноваться, что он убежит неизвестно куда. Я не хочу снова разыскивать его по всей округе. Это самое ужасное чувство — не знать, где он, не поранился ли, не напугался ли и успеем ли мы найти его до того, как с ним случится что-нибудь страшное. И меня просто бросает в дрожь при воспоминании о том, как я звонила в двери нашим соседям и их лица из человеческих немедленно становились каменными, стоило мне только объяснить, что происходит. Он же просто маленький невербальный мальчик в аутистическом спектре, а не сбежавший из тюрьмы сексуальный маньяк.
Так что я знала, что он во дворе и никуда оттуда не денется, но не знала, чем он там занят, и не проверяла его, хотя, наверное, надо было. Обычно я раз в несколько минут выглядываю во двор, но сегодня меня одолела жадность — мне просто хотелось еще немного побыть в тишине и покое. И еще немного. И еще немного.
И, что любопытно, но ничуть не удивительно, Дэвид ни разу не поднялся с дивана, чтобы посмотреть, как там дела у Энтони. Он совершенно уверен в том, что это сделаю я. Я шинковала, помешивала и тушила, сопротивляясь побуждению выйти во двор и проверить Энтони, но не стала ни просить Дэвида сделать это, ни ругаться с ним из-за того, что ему даже не пришло в голову сделать это по собственному почину.
Я закончила готовить курицу пармиджано, поставила лазанью в духовку запекаться и даже сделала закуски, и все это ни разу не прерываясь. Никаких воплей с улицы, ничего. Это было хорошо, но иногда тишина, которая затягивается слишком надолго, может быть такой же пугающей, как и вопли, и я начала волноваться, чем Энтони там таким занят. С него вполне сталось бы раздеться догола и играть с собственными какашками. Весной он оборвал головки у всех только что расцветших тюльпанов. С ним никогда ничего нельзя знать наверняка. Но скорее всего, он просто качался на качелях, или играл с песком в песочнице, или раскладывал рядами свои камни.
Наконец я все-таки вышла на крыльцо, и он лежал на спине на террасе на квадратном пятачке дощатого настила, освещенном солнцем. Его руки были
