Сказал - как отрезал. И сомнения не осталось: утопит. А тут еще Оля Кузина заважничала чего-то, дружить с ними перестала. Все с девчонками вертелась, какие постарше, и на Кольку напраслину наговаривала. Будто он за нею бегает.
А Егор на другой день к озеру подался. Домики лебедям построил, а тогда и лебедей выпустил. Они сперва покричали, крыльями подрезанными похлопали, подрались даже, а потом успокоились, домики поделили и зажили двумя семействами в добром соседстве.
Устроив птиц, Егор надолго оставил их: ходил по массиву, клеймил сухостой для школы. А директору напилил лично не только потому, что уважал ученых людей, но и для разговора.
Разговор состоялся вечером у самовара. Жену - докторшу, что столько раз Кольку йодом мазала, - к роженице вызвали, и директор хлопотал сам.
- Покрепче, Егор Савельич?
- Покрепче. - Егор взял стакан, долго размешивал сахар, думал. - Что же нам с Нонной-то Юрьевной делать, товарищ директор?
- Да, жалко. Хороший педагог.
- Вам - педагог, мне - человек, а Юрию Петровичу - зазноба.
То, что Нонна Юрьевна для Чувалова - зазноба, для директора было новостью. Но вида он не подал, только что бровями шевельнул.
- Официально разве вернуть?
- Официально - значит через «не хочу». Нам годится, а Юрию Петровичу - вразрез.
- Вразрез, - согласился директор и пригорюнился.
- Видно, ехать придется, - сказал Егор, не дождавшись от него совета. - Вот зазимует, и поеду. А вы письмо напишите. Два.
- Почему два?
- Одно - сейчас, другое - погодя. Пусть свыкнется. Свыкнется, а тут я прибуду, и решать ей придется.
Директор подумал и принялся за письмо. А Егор неторопливо курил, наслаждаясь уютом, покоем и директорским согласием. И оглядывался: сервант под орех, самодельные полки, книги навалом. А над книгами картина.
Егор даже встал, углядев ее. Красным полыхала картина та. Красный конь топтал иссиня-черную тварь, а на коне том сидел паренек и тыкал в тварь палкой.
Вся картина горела яростью, и конь был необыкновенно гордым и за эту необыкновенность имел право быть неистово красным. Егор и сам бы расписал его красным, если б случилось ему такого коня расписывать, потому что это был не просто конь, не сивка-бурка - это был конь самой Победы. И он пошел к этому коню как завороженный - даже на стул наткнулся.
- Нравится?
- Какой конь!-тихо сказал Егор. - Это ж… Пламя это. И парнишка на пламени том.
- Подарок, - сказал директор, подойдя. - И символ прекрасный: борьба добра со злом, очень современно. Это Георгий Победоносец. - Тут директор испуганно покосился на Егора, но Егор по-прежнему строго и уважительно глядел на картину. - Вечная тема. Свет и тьма, добро и зло, лед и пламень.
- Тезка, - вдруг сказал Егор. - А меня в поселке бедоносцем зовут. Слыхали, поди?
- Да. - Директор смутился. - Знаете, в наших краях прозвище…
- Я-то чего думал? Я думал, что меня потому бедоносцем зовут, что я беду приношу. А не потому зовут-то, оказывается. Оказывается, не под масть я тезке-то своему, вот что оказывается.
И сказал он это с горечью, и всю дорогу конь этот перед глазами его маячил. Конь и всадник на том коне.
- Не под масть я тебе, Егор Победоносец. Да уж, стало быть, так, раз оно не этак!
А лебеди были белыми-белыми. И странная горечь, которую испытал он, открыв для себя собственное несоответствие, рядом с ними вскоре растаяла без следа.
- Красота! - сказал Юрий Петрович, навестив Егора.
Птицы плавали у берега. Егор мог часами смотреть на них, испытывая незнакомое доселе наслаждение.
Он уже побегал по лесу, выискал пару коряг, и еще два лебедя гнули шеи возле его шалаша.
- Тоскуют, - вздохнул Егор. - Как свои пролетают- кричат. Аж сердце лопается.
- Ничего, перезимуют.
- Я им сараюшку уделаю, где кабанчик жил. Ледок займется - переведу.
Юрий Петрович ничего на это не ответил. Нонна Юрьевна возвращаться отказалась, как он ни упрашивал ее там, в Ленинграде, и Чувалов разучился улыбаться.
- Ну, Юрий Петрович, пишите заявление, чтоб озеро обратно Лебяжьим звали.
- Напишу, - вздохнул Чувалов.
Юрий Петрович, невесело приехав, невесело и уехал.
А Егор остался: невдалеке от его участка дорогу прокладывали, и он беспокоился насчет порубок. Но на заповедный лес никто но покушался: Филя с Черепком на строительство дороги подались. Черепок матерые сосны с особым наслаждением рвал: любил взрывчаткой баловаться. С войны еще, с партизанщины.
Потом, однако, заглохли и дальние взрывы и рев машин: дорога в поля ушла, и рвать стало нечего. Но Егору не хотелось уходить из обжитого шалаша, по обе стороны которого гордо гнули шеи деревянные лебеди.
Осень у крыльца уж бубенцами звенела. Она темной выдалась, дождливой и выжила-таки Егора с озера. Он перебрался в дом, сперва наведывался к лебедям ежедневно, потом стал ходить пореже. Да и сараюшку уделать требовалось: по утрам уж ледок похрустывал.
А та ночь на диво разбойной была. Тучи чуть за ели не цеплялись, косило из них дождем без передыху, а ветер гулял -аж сосны стонали. Накануне Егор прихворнул маленько, баньку парную принял, чайку с малиной - спать бы ему да спать. А он тревожился: как лебеди там? Надо бы перевезти-уж и сараюшка почти готова, - да расхворался некстати. Ворочался, жег Харитину то спиной, то боком, а к полуночи оделся и вышел покурить.
Чуть вроде затишело: и лес шумел поласковее, и дождик не сек - моросил только. Егор скрутил цигарку, пристроился на крылечке, прикурил - ударило вдруг за дальним лесом. Тяжко ударило, и он сперва подумал, что гром, да какой мог быть гром темной осенью? И, еще не поняв, что это ударило, что за гул принесло мокрым ветром, вскочил и побежал кобылу седлать.
Ворота скрипучими были, и на скрип тот Харитина выглянула, в одной рубашке, грудь прикрывая.
- Ты что это удумал, Егор! Жар ведь у тебя.
- На озеро съезжу, Тинушка, - сказал Егор, выводя со двора сонную кобылу. Неспокойно мне что-то. Да и Колька давеча про туриста говорил.
А Колька вчера дяденьку сивого у магазина встретил. Того, что муравейник поджигал.
- А, малец!
- Здравствуйте, - сказал Колька и убежал.
Водку сивый тот нес. Целую авоську: в дырки горлышки торчали. Колька об этом отцу и рассказал.
Не удержала его тогда Харитина, и гнал Егор казенную кобылку сквозь осеннюю темь. Знала бы, поперек дороги бы легла, а не зная, ругнула только:
- Да куда же понесло-то тебя, бедоносец божий?
Такими были ее последние слова. Неласковыми. Как жизнь.
Второй раз ударило, когда Егор полпути миновал. Гулко и далеко разнесло взрыв по сырому воздуху, и Егор понял, что рвут на Черном озере. И подумал о лебедях, что подплывали на людские голоса, доверчиво подставляя крутые шеи.
Гнал Егор старую кобылу, бил каблуками по ребрам, но бежала она плохо, и он в нетерпении соскочил с нее и побежал вперед. А кобыла бежала следом и жарко дышала в спину. Потом отстала: сил у нее Егоровых не было, даром что лошадь.
Издалека он костер углядел: сквозь мокрые еловые лапы. У костра фигуры виднелись, а с берега и голос донесся:
- Под кустами смотри: вроде щука.
- Темно-о!..
Егор бежал напрямик, ломая валежник. Ветки хлестали по лицу, сердце в горле билось, и трясло его.
- Стой! -закричал он еще в кустах, в темноте еще.
Вроде замерли у костра. Егор хотел снова крикнуть, да дыхания не хватило, и выбежал он к костру молча. Стал, хватая ртом воздух, в миг какой-то успел увидеть, что над огнем вода в кастрюльке кипит, а из воды две лебединые лапы выглядывают. И еще троих лебедей увидел - подле. Белых, еще не ощипанных, но уже без голов. А в пламени пятый его лебедь сгорал: деревянный. Черный теперь, как озеро.
- Стой…- шепотом сказал он.-Документ давайте. Двое у костра стояли, но лиц он не видел. Один сразу шагнул в темноту, сказав:
- Лесник.
Шумел ветер, булькала вода в кастрюле да трещал, догорая, деревянный лебедь. И все покуда молчали.
- Документы,-пересохшим горлом повторил Егор. - Задерживаю всех. Со мной пойдете.
- Вали отсюда, - негромко и лениво сказал тот, что остался у костра. - Вали, пока добрые. Ты нас не видел, мы тебя не знаем.
- Я в доме своем,-задыхаясь, сказал Егор,-А вы кто есть, мне неизвестно.
- Вали, говорю.
С озера опять донесся веселый плеск и голос:
- Хорош навар! Пуда полтора…
- Рыбу глушите, - вздохнул Егор. - Лебедей поубивали. Эх, люди!..
В темноте возник силуэт.
- Продрог, растудыт твою. Сейчас водочки бы хватануть, хозяин…
Замолчал, увидев Егора, и в тень отступил. И еще кто-то у берега стучал веслами. И четвертый где-то прятался, не появляясь больше в освещенном круге.
