— куда?!
С ноябрьских праздников в Ленинграде установились морозы. Собираясь в редакцию, я натянул уродливую лыжную шапочку, забытую кем-то из гостей. Сойдет, думаю, тем более что в зеркало я не глядел уже лет пятнадцать.
Приезжаю в редакцию. Как всегда, опаздываю минут на сорок. Соответственно, принимаю дерзкий и решительный вид.
Обстановка в комнате литсотрудников — мрачная. Воробьев драматически курит. Сидоровский глядит в одну точку. Делюкин говорит по телефону шепотом. У Милы Дорошенко вообще заплаканные глаза.
— Салют, — говорю, — что приуныли, трубадуры режима?!
Молчат. И только Сидоровский хмуро откликается:
— Твой цинизм, Довлатов, переходит все границы.
Явно, думаю, что-то случилось. Может, нас всех лишили прогрессивки?..
— Что за траур, — спрашиваю, — где покойник?
— В Куйбышевском морге, — отвечает Сидоровский, — похороны завтра.
Еще не легче. Наконец Делюкин кончил разговор и тем же шепотом объяснил:
— Раиса отравилась. Съела три коробки нембутала.
— Так, — говорю, — ясно. Довели человека!..
Раиса была нашей машинисткой — причем весьма квалифицированной. Работала она быстро, по слепому методу. Что не мешало ей замечать бесчисленное количество ошибок.
Правда, замечала их Раиса только на бумаге. В жизни Рая делала ошибки постоянно.
В результате она так и не получила диплома. К тому же в двадцать пять лет стала матерью-одиночкой. И наконец, занесло Раису в промышленную газету с давними антисемитскими традициями.
Будучи еврейкой, она так и не смогла к этому привыкнуть. Она дерзила редактору, выпивала, злоупотребляла косметикой. Короче, не ограничивалась своим еврейским происхождением. Шла в своих пороках дальше.
Раису бы, наверное, терпели, как и всех других семитов. Но для этого ей пришлось бы вести себя разумнее. То есть глубокомысленно, скромно и чуточку виновато. Она же без конца демонстрировала типично христианские слабости.
С октября Раису начали травить. Ведь чтобы ее уволить, нужны были формальные основания. Необходимо было объявить ей три или четыре выговора.
Редактор Богомолов начал действовать. Он провоцировал Раю на грубость. По утрам караулил ее с хронометром в руках. Мечтал уличить ее в неблагонадежности. Или хотя бы увидеть в редакции пьяной.
Все это совершалось при единодушном молчании окружающих. Хотя почти все наши мужчины то и дело ухаживали за Раисой. Она была единственной свободной женщиной в редакции.
И вот Раиса отравилась. Целый день все ходили мрачные и торжественные. Разговаривали тихими, внушительными голосами. Воробьев из отдела науки сказал мне:
— Я в ужасе, старик! Пойми, я в ужасе! У нас были такие сложные, запутанные отношения. Как говорится, тысяча и одна ночь... Ты знаешь, я женат, а Рая человек с характером... Отсюда всяческие комплексы... Надеюсь, ты меня понимаешь?..
В буфете ко мне подсел Делюкин. Подбородок его был запачкан яичным желтком. Он сказал:
— Раиса-то, а?! Ты подумай! Молодая, здоровая девка!
— Да, — говорю, — ужасно.
— Ужасно... Ведь мы с Раисой были не просто друзьями. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю? У нас были странные, мучительные отношения. Я — позитивист, романтик, где-то жизнелюб. А Рая была человеком со всяческими комплексами. В чем-то мы объяснялись на разных языках...
Даже Сидоровский, наш фельетонист, остановил меня:
— Пойми, я не религиозен, и все-таки самоубийство — это грех! Кто мы такие, чтобы распоряжаться собственной жизнью?!. Раиса не должна была так поступать! Задумывалась ли она, какую тень бросает на редакцию?!
— Не уверен. И вообще, при чем тут редакция?
— У меня, как это ни смешно, есть профессиональная гордость!
— У меня тоже. Но у меня другая профессия.
— Хамить не обязательно. Я собирался поговорить о Рае.
— У вас были сложные, запутанные отношения?
— Как ты узнал?
— Догадался.
— Для меня ее поступок оскорбителен. Ты, конечно, скажешь, что я излишне эмоционален. Да, я эмоционален. Может быть, даже излишне эмоционален. Но у меня есть железные принципы. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать?!
— Не совсем.
— Я хочу сказать, что у меня есть принципы...
И вдруг мне стало тошно. Причем до такой степени, что у меня заболела голова. Я решил уволиться, точнее — даже не возвращаться после обеда за своими бумагами. Просто взять и уйти без единого слова. Именно так — миновать проходную, сесть в автобус... А дальше? Что будет дальше, уже не имело значения. Лишь бы уйти из редакции с ее железными принципами, фальшивым энтузиазмом, неосуществимыми мечтами о творчестве...
Я позвонил моему старшему брату. Мы встретились около гастронома на Таврической. Купили все, что полагается.
Боря говорит:
— Поехали в гостиницу «Советская», там живут мои друзья из Львова.
Друзья оказались тремя сравнительно молодыми женщинами. Звали женщин — Софа, Рита и Галина Павловна. Документальный фильм, который они снимали, назывался «Мощный аккорд». Речь в нем шла о комбинированном питании для свиней.
Гостиницу «Советская» построили лет шесть назад. Сначала здесь жили одни иностранцы. Потом иностранцев неожиданно выселили. Дело в том, что из окон последних этажей можно было фотографировать цеха судостроительного завода «Адмиралтеец».
Злые языки переименовали гостиницу «Советскую» — в «Антисоветскую»...
Женщины из киногруппы мне понравились. Действовали они быстро и решительно. Принесли стулья, достали тарелки и рюмки, нарезали колбасу. То есть выказали полную готовность отдыхать и развлекаться днем. А Софа даже открыла консервы маникюрными ножницами.
Брат сказал:
— Поехали!
Он выпил, раскраснелся, снял пиджак. Я тоже хотел снять пиджак, но Рита меня остановила:
— Спуститесь за лимонадом.
Я пошел в буфет. Через три минуты вернулся. За это время женщины успели полюбить моего брата. Причем все три одновременно. К тому же их любовь носила оскорбительный для меня характер. Если я тянулся к шпротам, Софа восклицала:
— Почему вы не едите кильки? Шпроты предпочитает Боря!
Если я наливал себе водку, Рита проявляла беспокойство:
— Пейте «Московскую». Боря говорит, что «Столичная» лучше!
Даже сдержанная Галина Павловна вмешалась:
— Курите «Аврору». Боре нравятся импортные сигареты.
— Мне тоже, — говорю, — нравятся импортные сигареты.
— Типичный снобизм, — возмутилась Галина Павловна.
Стоило моему брату произнести любую глупость, как женщины начинали визгливо хохотать. Например, он сказал, закусывая кабачковой икрой:
— По-моему, эта икра уже была съедена.
И все захохотали.
А когда я стал рассказывать, что отравилась наша машинистка, все закричали:
— Перестаньте!..
Так прошло часа два. Я все думал, что женщины наконец поссорятся из-за моего брата. Этого не случилось. Наоборот, они становились все более дружными, как жены престарелого мусульманина.
Боря рассказывал сплетни
